— Серьезно? Почему?
— Потому. Дина, я слишком устал для этого разговора.
— Ну и пофиг. — Она закатила глаза, соскользнула с дивана и бесшумно вышла в кухню. Оттуда донесся стук открываемых ящиков. — Почему у тебя нечего есть? Я умираю от голода.
— Еды полный холодильник. Могу пожарить тебе говядины с овощами, в морозилке есть рагу из ягненка, а если хочешь чего-нибудь полегче, поешь овсянки или…
— Фу! Я тебя умоляю. К черту пять групп продуктов, антиоксиданты и прочую хрень. Я хочу совсем другое — мороженое или отстойные бургеры, которые разогревают в микроволновке. — Хлопнула дверца шкафа, и Дина вернулась в гостиную, держа в вытянутой руке батончик гранолы. — Гранола? Ты что, девчонка?
— Никто не заставляет тебя ее есть.
Дина пожала плечами, снова плюхнулась на диван и принялась грызть край батончика с таким видом, словно боялась отравиться.
— С Лорой ты был счастлив. Я даже не сразу сообразила, что с тобой творится, ты ведь не из тех, кому свойственно быть счастливым. Это было здорово.
— Да, — отозвался я.
Лора — такая же холеная, эффектная красавица, как и Дженнифер Спейн, и так же тщательно следит за своей внешностью. Сколько я ее знаю, она постоянно, за исключением дней рождения и Рождества, сидит на диете, каждые три дня обновляет искусственный загар, каждое утро выпрямляет волосы и никогда не выходит из дома ненакрашенной. Знаю, некоторым мужчинам нравится, если женщина выглядит такой, какой ее создала природа, — по крайней мере, они делают вид, что это так, — но лично я любил Лору в том числе за отвагу, с которой она сражалась с природой. По утрам я вставал на пятнадцать-двадцать минут раньше только для того, чтобы посмотреть, как она собирается. Даже в те дни, когда она опаздывала, роняла вещи и чертыхалась вполголоса, для меня это было самое умиротворяющее зрелище на свете — словно вид умывающейся кошки. Мне всегда казалось, что такая девушка — прилагающая столько усилий, чтобы выглядеть как положено, — скорее всего, и хочет то, что положено: цветы, драгоценности, красивый дом, отпуск на море и мужчину, который будет любить ее и заботиться о ней до конца жизни. Девушки вроде Фионы Рафферти для меня полная загадка — я совершенно их не понимаю и поэтому нервничаю. А с Лорой я чувствовал себя на твердой почве, мне казалось, что у меня есть шанс сделать ее счастливой. Наверное, глупо было удивляться, когда она захотела именно того, чего положено хотеть всем женщинам.
— Лора из-за меня тебя бросила? — спросила Дина, не глядя на меня.
— Нет, — быстро ответил я.
Это правда. Лора довольно быстро узнала про Дину — примерно так, как и следовало ожидать. Она ни разу не сказала, не намекнула и наверняка даже не подумала, что заботиться о Дине — не мое дело, что я не должен пускать в дом эту сумасшедшую. Поздно ночью, когда Дина наконец засыпала в гостевой комнате и я шел в кровать, Лора гладила меня по волосам. Вот и все.
— Никто не хочет разгребать мое дерьмо. Я и сама не хочу.
— Может, кто-то и не хочет. На таких женщинах я бы не женился.
Дина фыркнула:
— Я сказала, что Лора мне нравится, но это не значит, что я держу ее за святую. Думаешь, я совсем тупая? Я знаю, что она не хотела, чтобы какая-то психованная сучка объявлялась у нее на пороге и портила ей всю неделю. Помнишь тот раз — свечи, музыка, бокалы с вином, у вас обоих волосы растрепанные? Наверняка в тот момент она меня до смерти ненавидела.
— Нет. Ни тогда и никогда.
— Ты в любом случае ничего бы мне не сказал. Почему же тогда Лора тебя бросила? Она ведь была от тебя без ума. И ты перед ней не косячил — не бил ее, шалавой не называл. Я ведь знаю, ты к ней как к принцессе относился, ты бы ей луну с неба достал. «Или я, или она» — так она сказала? «Я хочу жить своей жизнью, гони эту сумасшедшую»?
Дина начала заводиться — прижалась спиной к подлокотнику дивана, в глазах вспыхнул страх.
— Лора ушла, потому что хочет детей.
Дина застыла с открытым ртом.
— О черт… Майки, ты не можешь иметь детей?
— Не знаю. Мы не пробовали.
— Тогда…
— Я не хочу детей. И никогда не хотел.
Дина поразмыслила об этом, рассеянно посасывая батончик гранолы.
— Лора наверняка успокоилась бы, если бы родила, — сказала она чуть погодя.
— Возможно. Надеюсь, у нее будет шанс это выяснить, но только не со мной. Лора все знала, когда выходила за меня. Я никогда ее не обманывал.
— Почему ты не хочешь детей?
— Не все хотят детей. Это не значит, что я урод.
— А я что, назвала тебя уродом? Нет, просто спросила почему.
— Если работаешь в отделе убийств, нельзя заводить детей. Они делают тебя слабым, ты перестаешь держать удар и в конце концов проваливаешь работу, а скорее всего, проваливаешься и как отец. Работа и дети несовместимы. Я выбираю работу.
— О боже, что за херня. Ты вечно во всем винишь работу — и даже не представляешь себе, какое это занудство. Почему ты не хочешь детей?
— Работу я ни в чем не виню. Я серьезно к ней отношусь. Если это занудство, тогда извини.
Дина закатила глаза и мученически вздохнула.
— Ладно. — Она заговорила помедленнее, чтобы до меня, идиота, дошла ее мысль: — Ставлю все, что у меня есть, — правда, ни хрена у меня нет, ну да ладно — на то, что сотрудников твоего отдела не кастрируют в первый же рабочий день. У твоих сослуживцев есть дети, но они делают ту же работу, что и ты. Не упускают убийц каждый раз, иначе их бы уволили. Так? Я права?
— Да, кое у кого из наших есть семьи.
— Тогда почему ты не хочешь детей?
Кофе подействовал, и в резком искусственном свете квартира вдруг показалась тесной и безобразной; мне так сильно захотелось на всей скорости помчаться обратно в Брокен-Харбор, что я едва не выпрыгнул из кресла.
— Потому что риск слишком велик, — ответил я. — Он настолько огромен, что от одной мысли об этом меня выворачивает наизнанку. Вот почему.
— Риск… — повторила Дина после паузы. Она аккуратно вывернула обертку батончика наизнанку и изучала блестящую сторону. — Но он связан не с работой, а со мной. Ты боишься, что дети получатся такими, как я.
— Я боюсь не тебя.
— А кого?
— Себя.
Дина наблюдала за мной, и в ее загадочных молочно-голубых глазах отражались крошечные огоньки лампочки.
— Из тебя вышел бы хороший отец.
— Вероятно. Но «вероятно» — это недостаточно. Ведь если мы оба ошибаемся и я окажусь ужасным отцом, что тогда? Я абсолютно ничего не смогу изменить. Когда все выяснится, будет слишком поздно: дети здесь, обратно их не отправишь, можно только засирать им мозги и дальше, день за днем, и наблюдать, как идеальные малыши превращаются в неудачников. Дина, я не могу этого сделать. Либо я недостаточно глуп, либо недостаточно смел, но пойти на такой риск я не могу.
— У Джери же все нормально.
— У Джери все замечательно.
Джери веселая, добродушная, она создана быть матерью. После рождения каждого из детей я звонил ей ежедневно в течение года, откладывая все на свете — засады, допросы, ссоры с Лорой, — лишь бы убедиться, что у нее все в порядке. Однажды ее голос звучал хрипло и настолько подавленно, что я заставил Фила уйти с работы и съездить домой, чтобы ее проведать. Оказалось, что у нее простуда, и, разумеется, я должен был чувствовать себя полным идиотом, но ничуть не бывало. Всегда лучше перебдеть.
— Я бы хотела когда-нибудь завести детей. — Дина скомкала обертку и бросила в сторону мусорной корзины, но промахнулась. — Ты, наверное, думаешь, что это хреновая идея.
При мысли, что в следующий раз она заявится ко мне беременной, я похолодел.
— Тебе не нужно мое разрешение.
— Но тебе все равно так кажется.
— Как поживает Фабио? — спросил я.
— Его зовут Франческо, и я сомневаюсь, что у нас с ним что-нибудь выйдет. Не знаю.
— Можешь считать меня старомодным, но, по-моему, лучше подождать с детьми, пока не найдешь человека, на которого можно положиться.
— Ты хочешь сказать — на случай, если я слечу с катушек. На случай, если мне сорвет башню, пока я ухаживаю за трехнедельным малышом. По-твоему, кто-то должен за мной наблюдать.
— Я этого не говорил.
Дина вытянула ноги на диване и стала изучать жемчужно-голубой лак на ногтях.
— Между прочим, я заранее чувствую, когда у меня едет крыша. Хочешь, расскажу, как это бывает?
Мне меньше всего хотелось знать, как работает мозг Дины.
— Расскажи.
— Все начинает звучать неправильно. — Быстрый взгляд на меня из-под челки. — Например, вечером я снимаю кофту и кидаю на пол, а она делает шлёп, словно камень, который бросили в пруд. А однажды я шла домой с работы и при каждом шаге мои сапоги пищали, как мышь в мышеловке. Просто ужас. В конце концов я села на тротуаре и сняла их, чтобы поискать мышь, — нет, я не дура и понимаю, что мышей в сапогах нет, но мне надо было убедиться. Так я и поняла: начинается. Но домой все равно пришлось ехать на такси — я бы не выдержала всю дорогу слушать этот звук. Мышь пищала, словно в агонии.
— Дина, как только замечаешь что-то подобное, сразу обращайся за помощью.
— Я так и делаю. Сегодня на работе я открыла большую морозилку, чтобы достать бейглы, а она затрещала, словно лесной пожар, и я сразу пошла к тебе.
— И это прекрасно. Я очень рад, что ты так поступила, но я имел в виду профессионалов.
— Врачей. — Дина презрительно скривилась. — Я им счет потеряла. Что от них толку?
Благодаря им она еще жива, что немало значит для меня и должно кое-что значить для нее. Однако, прежде чем я успел ответить, у меня зазвонил телефон. Достав мобильник, я взглянул на время: ровно девять. Молодчина Ричи.
— Кеннеди, — сказал я, вставая и отходя подальше от Дины.
— Мы на месте, — доложил Ричи так тихо, что мне пришлось прижать телефон к уху. — Все спокойно.
— Криминалисты и летуны делают свое дело?
— Да.
— Проблемы есть? Встретил кого-нибудь по дороге? Что-нибудь произошло?