— Сэр, — молодецки рявкнул он, возвращая удостоверения и отходя от двери.
Мы вошли в палату Дженни Спейн.
Никто и никогда не узнал бы в ней платиновую красавицу, которая сияла на свадебных фотографиях. Глаза были закрыты, веки отекли и приобрели лиловый оттенок. Немытые несколько дней волосы, выбившиеся из-под широкой белой повязки, потемнели до мышино-русого цвета и свалялись; кто-то пытался смыть с них кровь, но колтуны и сосульки никуда не исчезли. Правую щеку закрывала марлевая прокладка, кое-как прикленная полосками пластыря. Ее руки, маленькие и изящные, как и у Фионы, безвольно лежали на покрытом катышками голубом одеяле, к огромному неровному синяку бежала тонкая трубка. Ногти подпилены до идеальных овалов и выкрашены в нежный розовато-бежевый цвет — вот только два или три сорваны до мяса. Трубки шли от носа за уши, змеились по груди. Вокруг кровати попискивали приборы, капали капельницы, поблескивал металл.
Ричи закрыл за нами дверь, и Дженни подняла веки.
Она заторможенно, тупо уставилась на нас, пытаясь понять, не мерещимся ли мы ей. Она явно глубоко погрузилась в туман болеутоляющих.
— Миссис Спейн, — сказал я мягко, но она все равно вздрогнула и вскинула руки, чтобы защитить себя. — Я детектив-сержант Майкл Кеннеди, а это детектив Ричард Курран. Вы не могли бы побеседовать с нами несколько минут?
Дженни медленно сфокусировала на мне взгляд и прошептала — слова, выговоренные разорванным ртом и прошедшие сквозь многослойную марлю, прозвучали глухо и невнятно:
— Что-то случилось.
— Да. Боюсь, что так. — Я пододвинул к кровати стул и сел. Ричи сделал то же самое.
— Что случилось?
— Два дня назад, ночью, кто-то напал на вас в вашем доме. Вы тяжело ранены, но врачи хорошо о вас заботятся и говорят, что с вами все будет в порядке. Помните что-нибудь о нападении?
— Нападение. — Она пыталась выплыть на поверхность, преодолеть тяжесть лекарств, тянущих ко дну ее разум. — Нет. Как… Что… — Вдруг ее голубые глаза ожили, и в них сверкнул ужас. — Дети. Пэт.
Мне показалось, что каждая мышца моего тела хочет вышвырнуть меня за дверь.
— Мне очень жаль, — сказал я.
— Нет. Они… Где…
Она отчаянно пыталась сесть, и хотя была для этого слишком слаба, ее усилий хватило бы на то, чтобы разошлись швы.
— Мне очень жаль, — повторил я и слегка надавил ей на плечо ладонью. — Мы ничего не могли сделать.
Мгновение, наступающее после этих слов, принимает миллион форм. Я видел людей, которые выли до тех пор, пока не срывали голос, видел тех, кто застывал на месте, словно надеясь, что горе пройдет стороной и разорвет грудь кому-нибудь другому. Я держал их, когда они пытались разбить себе голову о стену, чтобы заглушить боль. Для Дженни Спейн все это осталось позади: она отзащищалась две ночи назад, и сил у нее больше не было. Она откинулась на застиранную наволочку и заплакала беззвучно и неудержимо.
Ее лицо покраснело и скривилось, но она не пыталась его спрятать. Ричи, наклонившись, взял ее за руку — ту, в которой не было трубок, — и Дженни сжала его ладонь так, что побелели костяшки пальцев. Позади нее слабо, монотонно запищал какой-то прибор. Я сосредоточился на подсчете писков и горько пожалел, что не взял с собой воды, жвачку, мятных леденцов — хоть что-нибудь, что помогло бы мне проглотить подступивший к горлу комок.
В конце концов слезы иссякли и Дженни легла неподвижно, глядя затуманенными красными глазами на облупившуюся краску на стене.
— Миссис Спейн, мы сделаем все, что в наших силах, — сказал я.
Дженни на меня даже не посмотрела.
— Вы уверены? Вы… сами их видели? — глухо, отрывисто прошептала она.
— Боюсь, что уверены.
— Миссис Спейн, ваши малыши не мучились, — мягко сказал Ричи. — Они даже не поняли, что произошло.
У нее задрожали губы.
— Миссис Спейн, — быстро сказал я, пока у нее снова не началась истерика, — вы что-нибудь помните о той ночи?
Она покачала головой:
— Не знаю.
— Это ничего. Мы понимаем. Можете постараться напрячь память, вдруг что-то всплывет?
— Я не… Ничего. Я не могу…
Она напряглась и снова сжала ладонь Ричи.
— Все в порядке, — сказал я. — Какое у вас последнее воспоминание?
Дженни уставилась в пустоту, и на секунду я подумал, что она впала в забытье, но тут она прошептала:
— Я купала малышей. Эмма мыла Джеку голову. Шампунь попал ему в глаза. Он собирался заплакать. Пэт… засунул руки в рукава платья Эммы, словно оно танцует, чтобы рассмешить Джека…
— Это хорошо, — сказал я, и Ричи ободряюще пожал ей руку. — Отлично. Нам может помочь любая мелочь. А после купания…
— Я не знаю. Не знаю. Потом я была здесь, этот врач…
— Ладно. Возможно, вы еще вспомните. А пока скажите, не беспокоил ли вас кто-нибудь в последние несколько месяцев? Может, кто-то вам докучал? Может, один из ваших знакомых вел себя немного странно или вас пугал кто-то незнакомый?
— Никто. Ничто. Все было прекрасно.
— Ваша сестра Фиона упоминала о том, что летом кто-то проник к вам в дом. Можете рассказать об этом?
Дженни пошевелила головой на подушке, словно от боли.
— Все это пустяки. Ерунда.
— По словам Фионы, в то время это не показалось вам ерундой.
— Фиона преувеличивает. У меня был тяжелый день, и я распереживалась на ровном месте.
Ричи встретился со мной взглядом. Каким-то образом Дженни нашла в себе силы солгать.
— В стенах вашего дома несколько дыр. Они имеют какое-то отношение к тому, что к вам кто-то проник?
— Нет. Они… Просто муж решил кое-что починить.
— Миссис Спейн, вы уверены? — спросил Ричи.
— Да. Абсолютно.
Несмотря на медикаментозный туман, несмотря на все ранения, сейчас ее лицо казалось отлитым из стали. Я вспомнил слова Фионы: «Дженни не размазня».
— Что он хотел починить? — спросил я.
Мы ждали ответа, но глаза Дженни снова помутились. Ее дыхание было таким неглубоким, что грудная клетка почти не двигалась.
— Устала, — прошептала она.
Я вспомнил про Кирана, который охотится за логинами, но сейчас она ни за что не смогла бы откопать их в руинах своей памяти.
— Еще несколько вопросов, и мы дадим вам отдохнуть, — мягко произнес я. — Женщина по имени Эшлинг Руни — ее сын Карл дружил с Джеком в саду — сказала, что пыталась связаться с вами летом, но вы перестали отвечать на звонки. Это вы помните?
— Эшлинг. Да.
— Почему вы ей не звонили?
Она пожала плечами — едва заметно, но все равно при этом поморщилась от боли.
— Просто так.
— Вы с ней поссорились? Или с кем-то из ее семьи?
— Нет, они чудесные. Я просто забывала ей перезвонить.
В ее глазах снова блеснула сталь. Я притворился, что не заметил, и сменил тему.
— Вы говорили вашей сестре Фионе, что на прошлой неделе Джек привел домой друга из детского сада?
После затянувшейся паузы Дженни кивнула. Ее подбородок задрожал.
— А он правда привел друга?
Она покачала головой, крепко зажмурилась и сжала губы.
— Почему вы сказали Фионе, что он привел друга?
По щекам Дженни потекли слезы.
— Надо было… — выдавила она, но тут рыдания заставили ее сложиться пополам, словно от удара в живот. — Я так устала… Пожалуйста…
Она оттолкнула ладонь Ричи и закрыла лицо рукой.
— Мы дадим вам отдохнуть. Пришлем человека из отдела поддержки пострадавших, он с вами поговорит, ладно? — спросил Ричи.
Дженни покачала головой, хватая ртом воздух. Между костяшками пальцев у нее запеклась кровь.
— Нет. Пожалуйста… Нет… просто… меня одну.
— Они вам помогут, правда. Я знаю, вашу трагедию ничем не исправишь, но они помогут вам ее пережить. Они уже многим помогли. Попробуете с ними побеседовать?
— Я не… — Ей наконец удалось сделать глубокий судорожный вдох. Чуть погодя она потерянно спросила: — Что?
Болеутоляющие снова потянули ее на дно.
— Неважно, — мягко ответил Ричи. — Принести вам что-нибудь?
— Я не…
У Дженни закрывались глаза, она проваливалась в сон, и для нее это сейчас было лучше всего.
— Мы вернемся, когда вы наберетесь сил, — сказал я. — Вот наши визитки. Если что-нибудь вспомните — что угодно, — пожалуйста, позвоните.
Дженни издала звук — нечто среднее между стоном и всхлипом. Она заснула, но по щекам у нее продолжали течь слезы. Мы положили визитки на прикроватный столик и вышли.
В коридоре все было по-прежнему: полицейский стоял навытяжку, а мать Дженни спала на стуле. Ее голова упала набок, пальцы расслабились и перебирали потертую ручку сумки. Я тихо отправил полицейского в палату, размашистым шагом свернул за угол коридора и лишь потом убрал блокнот.
— Интересно, да? — спросил Ричи. Он казался подавленным, но не потрясенным — живые его не особо волновали, похоже. Как только для его эмпатии нашелся выход, ему стало лучше. Если бы я искал постоянного напарника, мы бы идеально подошли друг другу. — Многовато наврала всего за несколько минут.
— А, так ты заметил. Возможно, это имеет какое-то значение, — впрочем, я же говорю, лгут все. Однако вникнуть нужно. К Дженни мы еще вернемся. — Засунуть блокнот в карман пальто удалось только с третьего раза. Я отвернулся, чтобы скрыть свое состояние от Ричи.
Он навис надо мной, прищурившись:
— С вами все нормально?
— Ну да, а что?
— Вид у вас немного… — Он покрутил рукой. — Там довольно жестко было, и я подумал — вдруг…
— Ричи, я могу выдержать все то же, что и ты. С опытом ты поймешь, что была не жесть, а обычный рабочий день. И даже если бы там был настоящий ад, я бы все равно справился. Ты что, забыл наш разговор про самоконтроль?
Он попятился, и я сообразил, что говорю чуть более резким тоном, чем собирался.
— Я просто спросил.
Через секунду до меня дошло: это правда. Он не искал слабых мест, не пытался уравнять позиции после того, что случилось на вскрытии, а просто заботился о своем напарнике.