лежать!.. Не знаю, почему он так долго торчал в туалете, ну да это его дело…»
За ее спиной Дина изобразила безмолвный крик и произнесла одними губами: «За тобой должок». Джери, не переставая болтать, повела ее в дом, а вокруг них подпрыгивала и тявкала собачонка.
Я вернулся домой, бросил кое-что в рюкзак, быстро принял душ и часок вздремнул. Одевался я, словно мальчишка перед первым свиданием — руки не слушались, сердце замирало. Я готовился ко встрече с нашим парнем: рубашка и галстук — на случай, если придется его допрашивать, два толстых свитера — чтобы ждать его на холоде, теплое темное пальто — чтобы укрыть меня от него вплоть до подходящего момента. Я представлял, что он тоже сейчас одевается для встречи со мной и думает о Брокен-Харборе. Интересно, по-прежнему ли он воображает себя охотником или уже понял, что превратился в добычу?
Без четверти семь Ричи ждал меня у задних ворот Дублинского замка. В руке он держал свой рюкзак, а одет был в стеганую куртку, шерстяную шапку и, судя по округлившейся фигуре, во все фуфайки, какие у него нашлись. Всю дорогу до Брокен-Харбора я ехал на максимально допустимой скорости. Поля вокруг темнели, в воздухе стоял сладковатый запах торфяного дыма и вспаханной земли. Когда мы припарковались на променаде Оушен-Вью (сплошь строительные леса, обратить внимание на незнакомую машину некому) и через весь поселок направились к дому Спейнов, уже смеркалось.
Маршрут я изучил по карте Брайанстауна, но стоило нам отойти от машины, мне показалось, что мы заблудились. Сумерки сгущались, тучи рассеялись, а небо приобрело темный сине-зеленый цвет. Над крышами, где поднималась луна, виднелось бледное белое сияние, однако на улицах было темно, фрагменты садовых оград, негорящих уличных фонарей и обвисших проволочных сеток появлялись из ниоткуда и через несколько шагов исчезали. Наши слабые тени казались угловатыми и незнакомыми, а рюкзачки за плечами делали нас похожими на горбунов. Звуки шагов следовали за нами, словно поклонники, отражаясь от голых стен и полос развороченной земли. Мы не разговаривали: полумгла, которая скрывала нас, могла скрывать и кого-то еще.
В почти полной темноте шум моря был громче, сильнее, он дезориентировал, раздаваясь со всех сторон одновременно. Сзади, будто призрак, материализовался старый синий «пежо» патрульных, звук двигателя утонул в глухом протяжном рокоте прилива, и мы оба вздрогнули, когда машина внезапно оказалась прямо рядом с нами. Пока мы сообразили, кто это, автомобиль уже исчез, скрылся между домами, в пустых оконных проемах которых виднелись звезды.
В проезде Оушен-Вью на дорогу падали прямоугольники света. В одном из них стоял желтый «фиат», припаркованный перед домом Спейнов, — наша лже-Фиона была на месте. Когда мы поднялись по тропинке Оушен-Вью, я завел Ричи в тень дома на углу и шепнул ему на ухо:
— Очки.
Присев над своим рюкзаком, Ричи достал пару очков ночного видения. Новичок он или нет, но в отделе снабжения ему выдали хорошие очки. Звезды исчезли, и на темной улице возникла призрачная полужизнь: за высокую серую стену цеплялись бледные вьюнки, там, где полагалось быть тротуарам, белели кружева переплетающихся дикорастущих растений. В паре садов мелкие сияющие пятна таились по углам или шмыгали сквозь сорняки. Высоко на дереве, спрятав головы под крылья, спали три горлицы. Более крупных источников тепла в поле зрения не было. Тишину нарушали только гул моря, шелест ветра в плюще и крик одинокой птицы, доносившийся с пляжа за стеной.
— Похоже, все чисто, — прошептал я. — Идем. Но осторожно.
В логове не было ни души — по крайней мере, в тех углах, которые было видно снизу. Проржавевшие строительные леса задрожали под нашим весом. Наверху — там, где полиэтиленовую пленку отогнули, словно занавеску, — скозь брешь окна сияла луна. Комната опустела: криминалисты забрали все вещи, чтобы проверить их на наличие следов, волокон, волос и телесных жидкостей. На стенах и подоконниках чернели пятна порошка для снятия отпечатков.
В доме Спейнов горели все лампы, он превратился в огромный маяк, подававший сигналы нашему парню. Лже-Фиона, все еще в красном пальто, стояла, прислонившись к кухонной стойке, и ждала, пока закипит чайник. Она держала кружку в ладонях и невидящим взглядом смотрела на детские рисунки, прикрепленные к холодильнику. В саду дрожащий лунный свет превратил блестящие листья в белые, поэтому казалось, будто все деревья и живые изгороди одновременно расцвели.
Мы сложили добро там, где наш парень складывал свои вещи, — у задней стены, чтобы они не загораживали ни вид на кухню Спейнов, ни выходящее на пляж окно, которое он использовал в качестве двери. Полиэтиленовая пленка, натянутая на другие окна, заслонит нас от взгляда наблюдателя. Ночь обещала быть холодной, еще до рассвета выпадет иней; я разложил свой спальник, чтобы на него можно было сесть, и надел под пальто еще один свитер. Ричи стоял на коленях и, словно ребенок, которого взяли в поход, доставал припасы: термос, пачку овсяного печенья и гору слегка помятых сэндичей, завернутых в фольгу.
— Умираю с голоду, — сказал он. — Сэндвич будете? Я взял на двоих — на случай, если не успеете перекусить.
Я машинально собирался ответить нет, но вдруг осознал, что он прав: я забыл захватить еду — из-за Дины — и тоже умирал от голода.
— Спасибо, — сказал я. — С удовольствием.
Ричи кивнул и подтолкнул ко мне горку сэндвичей:
— Сыр с помидорами, индейка, ветчина. Берите сразу несколько.
Я взял сэндвич с сыром и помидорами. Ричи налил в крышку термоса крепкий чай и предложил мне; когда я показал свою бутылку с водой, он одним глотком выпил чай и налил себе еще. Потом поудобнее устроился спиной к стене и вгрызся в сэндвич.
Похоже, Ричи не рассчитывал вести ночью глубокие доверительные беседы, и это было прекрасно. Некоторые детективы, сидя в засаде, заводят разговоры по душам. Я к их числу не отношусь. Пара новичков пыталась со мной пооткровенничать — то ли я им действительно нравился, то ли хотели подольститься к начальнику, — однако я пресек их поползновения на корню.
— Сэндвичи вкусные, — сказал я, потянувшись еще за одним. — Спасибо.
Пока совсем не стемнело, я проверил, как дела у летунов. Голос у лже-Фионы был ровный, даже слишком, но она отчиталась, что все в порядке, спасибо, помощь не нужна. Ковбой Мальборо с другом сказали, что мы — самое захватывающее зрелище за весь вечер.
Ричи методично уничтожал сэндвичи, глядя мимо последнего ряда домов на темный пляж. От уютного аромата чая в комнате стало теплее.
— Интересно, тут действительно когда-то была гавань? — спросил он спустя время.
— Да, — ответил я. Он, конечно же, примет как данность, что я, мистер Зануда, изучил этот вопрос, потратив редкие свободные минуты на поиски в интернете. — Давным-давно здесь была рыбацкая деревня. В южном конце пляжа еще можно увидеть остатки пристани.
— Так вот почему это место называлось «Брокен-Харбор» — из-за разрушенной пристани?
— Нет. Название произошло от ирландского слова breacadh — «заря». Видимо, потому что здесь хорошо встречать рассвет.
Ричи кивнул:
— Да, наверное, раньше здесь было красиво.
— Скорее всего.
Запах моря перелетел через стену, проник в пустое окно — раздольный, дикий, наполненный миллионом пьянящих тайн. Не доверяю я этому запаху — он взывает к чему-то болеее древнему, чем разум и цивилизация, к фрагментам в наших клетках, которые плескались в океанах еще до того, как в нас зародилось сознание. И он тянет нас с такой силой, что мы бездумно следуем за ним, словно животные в период гона. Когда я был подростком, этот запах заставлял мою кровь закипать, взрывался электрическим током в мышцах, из-за него я бился о стены трейлера, пока родители не выпускали меня на свободу, — и, повинуясь его зову, я устремлялся навстречу несбыточным обещаниям. Теперь я стал умнее. Этот запах — плохое лекарство, он заставляет нас бросаться с высоких скал в бушующие волны, покидать любимых и переплывать тысячи миль открытого моря ради того, что ждет на дальнем берегу. Две ночи назад его чуял наш парень, когда спустился по лесам и перелез через ограду Спейнов.
— Теперь будут говорить, что там водятся привидения, — произнес Ричи. — Ну, дети.
— Возможно.
— Будут подбивать друг друга на то, чтобы добежать до дома и дотронуться до двери. Войти внутрь.
Внизу ярко горели лампы, которые Дженни купила для своей уютной семейной кухни. Абажуры были украшены желтыми бабочками. Одного не хватало — он отправился в лабораторию Ларри.
— Ты говоришь так, словно его бросят насовсем, — сказал я. — Сынок, поменьше негатива. Когда Дженни оправится, ей придется продать дом. Пожелай ей удачи, удача ей понадобится.
— Еще несколько месяцев — и брошенным окажется весь поселок, — возразил Ричи. — Скоро он вымрет. Никто здесь ничего не купит, а даже если желающие найдутся, в их распоряжении сотни домов. А вы говорите, что они выберут этот? — Он дернул подбородком в сторону окна.
— Я не верю в призраков. И ты тоже не будешь — по крайней мере, когда ты при исполнении.
О том, что призраки, в которых я верю, заключены вовсе не в пятнах крови Спейнов, я промолчал. Они заполняли весь поселок, огромными мотыльками залетали в дверные проемы, носились над просторами растрескавшейся земли, бились в редкие освещенные окна, разевая рты в безмолвном вопле. Призраки людей, которые должны были здесь жить, — юношей, что мечтали перенести жену через порог, младенцев, которых должны были привезти из роддома в уютные детские, подростков, что должны были впервые поцеловаться у столбов фонарей, которые уже никогда не зажгутся. Призраки событий наносят тебе миллион ран, однако со временем рассеиваются и отступают. Но призраки несбывшегося будут вечно остры, словно бритва.
Ричи уничтожил половину сэндвичей и принялся скатывать в шарик обертку из фольги.
— Можно задать вопрос?
Казалось, еще чуть-чуть — и он поднял бы руку. Я тут же почувствовал, что седею и на носу у меня вырастают бифокальные очки.