— Боже! — Ричи закатил глаза. — Купаешься в жалости к себе?
— Называйте как хотите.
— Да ну брось, ты еще как можешь нас переубедить. Для начала ты мог бы рассказать, что видел в доме Спейнов, — в надежде, что нам это поможет. А ты сидишь и дуешься, словно пацан, которого поймали на курении гашика. Пора взрослеть, приятель. Я серьезно.
Конор метнул на Ричи злобный взгляд, но на удочку не клюнул и продолжал помалкивать.
Я поудобнее устроился на стуле, поправил узел галстука и заговорил мягче, почти с любопытством:
— Конор, а может, мы заблуждаемся? Все вовсе не так, как кажется? Нас же с детективом Курраном там не было — возможно, мы многого не понимаем. Возможно, убийство было непредумышленным. Я даже могу себе представить, что все началось как самооборона, а потом ситуация вышла из-под контроля. Я готов это допустить. Однако мы ничего не сможем поделать — если ты не изложишь нам свою версию событий.
— Вашу мать, да не было никаких событий! — воскликнул Конор, глядя куда-то поверх моей головы.
— Ну конечно, были. Тут и спорить не о чем, верно? Версия может быть такой: «Той ночью я не был в Брайанстауне, и вот мое алиби». Или: «Я там был, видел какого-то стремного хмыря, и вот его описание». Или: «Спейны застукали меня, когда я влез в дом, накинулись, и мне пришлось защищаться». Или: «Я обдолбался у себя в логове, потом все почернело, а потом я очнулся в своей ванне весь в крови». Любая из этих версий подойдет, но мы должны ее услышать, в противном случае будем предполагать худшее. Уверен, ты все понимаешь.
Упрямое, почти физически давящее молчание. Даже в наши дни есть детективы, которые уладили бы проблему с помощью пары тычков по почкам — либо во время похода в туалет, либо в момент, когда камера таинственным образом вышла из строя. В молодости я пару раз испытывал подобное искушение, но удерживался и полагал, что справился с ним навсегда: пусть затрещины раздают болваны вроде Квигли, у которых нет других приемов в арсенале. Однако в той напряженной, раскаленной тишине я впервые понял, насколько тонкая эта грань и как легко ее переступить. Руки Конора вцепились в край стола — сильные, с длинными пальцами, большие умелые руки с выпирающими сухожилиями и обгрызенными до крови кутикулами. Я подумал о том, что сделали эти руки, вспомнил Эммину подушку с котятами, дырку на месте переднего зуба, вспомнил мягкие светлые локоны Джека — и мне захотелось схватить кувалду и превратить эти руки в кашу из крови и осколков костей. От этой мысли пульс застучал у меня в горле. Меня напугало то, что в глубине души меня так и подмывало это сделать; напугало, каким простым и естественным казалось это желание.
Я с трудом поборол его и подождал, пока успокоится сердце. Потом вздохнул и покачал головой — скорее с сожалением, чем от злости.
— Конор, Конор, Конор. Чего ты надеешься этим добиться? Хотя бы это скажи мне. Неужели ты всерьез рассчитываешь настолько впечатлить нас своим запирательством, что мы отправим тебя домой и обо всем забудем? «Сынок, я уважаю стойких мужиков, не беспокойся насчет этих зверских убийств»?
Прищурившись, он сосредоточенно уставился в пространство. Молчание затянулось. Я замурлыкал себе под нос, барабаня в такт по столешнице. Ричи примостился на краю стола, качая ногой и самозабвенно хрустя костяшками пальцев, однако Конору это уже не досаждало. Он нас едва замечал.
Наконец Ричи наигранно потянулся, со стоном зевнул и взглянул на часы.
— Эй, приятель, мы тут всю ночь будем торчать? — осведомился он. — Если да, то мне нужен кофе, чтобы выдерживать такие волнующие темпы.
— Детектив, он тебе не ответит. Он наказывает нас молчанием.
— А можно он накажет нас, пока мы в столовке пошуруем? Клянусь, без кофе я засну на месте.
— Почему бы и нет? Все равно меня уже тошнит от этого мелкого говнюка. — Я щелкнул кнопкой ручки. — Конор, если тебе непременно надо подуться, прежде чем поговорить с нами по-взрослому, ради бога, но сидеть и ждать мы не намерены. Веришь ли, ты не центр вселенной, и у нас полно более насущных дел, чем смотреть, как здоровый мужик ведет себя словно капризный ребенок.
Конор даже не моргнул. Я прицепил ручку к блокноту, спрятал их в карман и похлопал по нему ладонью.
— Вернемся, как будет свободная минутка. Если захочешь в туалет, стучи в дверь — авось повезет и кто-то услышит. Еще увидимся.
По пути к выходу Ричи смахнул стаканчик Конора со стола и ловко поймал его двумя пальцами.
— Наше любимое: отпечатки пальцев и ДНК. — Я кивнул Конору на стаканчик. — Спасибо, дружище, ты сэкономил нам кучу времени и сил. — Подмигнув Конору и показав большой палец, я захлопнул дверь.
Когда мы оказались в комнате для наблюдений, Ричи встревоженно спросил, потирая лодыжку:
— Ничего, что я нас оттуда вытащил? Я просто подумал… Ну, мы вроде как зашли в тупик — и я решил, что лучше вовремя свалить, не потеряв лицо, верно?
Я достал из шкафа пакет для вещдоков и бросил ему.
— Все нормально. Ты прав: пора перегруппироваться. Идеи есть?
Он уронил стаканчик в пакет и поискал взглядом ручку. Я дал ему свою.
— Ага. Знаете что? У него знакомое лицо.
— Ты долго на него смотрел, сейчас поздно, и ты разбит. Уверен, что память не шалит?
Ричи присел на корточки возле стола, чтобы надписать пакет.
— Уверен. Я его уже видел — может, когда работал в отделе по борьбе с наркотиками.
Температура в допросной и в комнате для наблюдений регулируется с помощью одного и того же термостата. Я ослабил галстук.
— В системе его нет.
— Знаю, своих арестованных я не забываю. Но вы же знаете, как бывает: какой-то парень попадает в поле зрения и ты понимаешь, что он что-то затевает, но повесить на него нечего, поэтому просто запоминаешь лицо и ждешь, когда оно снова покажется. Я вот думаю… — Ричи с досадой покачал головой.
— Не заморачивайся, потом вспомнишь — и тогда сразу сообщи мне, нам надо как можно скорее установить его личность. Что еще?
Ричи поставил инициалы на ярлычке, чтобы потом сдать пакет в хранилище вещдоков, и вернул мне ручку.
— Этого парня не раскрутишь. Да, мы его взбесили, но чем он злее, тем больше уходит в себя. Нужен другой подход.
— Да, — согласился я. — С отвлечением внимания ты здорово придумал, но этот прием себя исчерпал. И запугивание тоже не прокатит. В одном я ошибался: он нас не боится.
Ричи кивнул:
— Точно. Он постоянно начеку, но не испуган, хотя должен бы. Наших порядков он не знает и, похоже, ни разу не имел дела с полицией. Так почему он до сих пор не наложил в штаны?
Конор неподвижно и напряженно сидел, положив ладони на стол. Он не мог нас услышать, но я все равно понизил голос:
— Излишняя самоуверенность. Думает, что замел следы, что нам нечего ему предъявить, если он сам не заговорит.
— Возможно. Но не может же он не понимать, что сейчас целая команда прочесывает дом сверху донизу в поисках любого следа, который он оставил. Это должно его беспокоить.
— Большинство преступников — высокомерные ублюдки. Считают себя умнее нас. Не волнуйся, в конечном счете это сработает на нас. Такие, как он, ломаются, стоит выложить перед ними то, от чего невозможно отмахнуться.
— А что, если… — неуверенно начал Ричи и умолк. Он смотрел не на меня, а на пакет, раскачивая его из стороны в сторону. — Неважно.
— Что «если»?
— Я только хотел сказать: если у него железное алиби, то он знает, что рано или поздно мы это выясним…
— То есть он чувствует себя в безопасности, потому что невиновен.
— В общем, да.
— Исключено. Если у него алиби, почему просто не сказать об этом и не поехать домой? Думаешь, ему по кайфу над нами издеваться?
— Возможно. Теплых чувств он к нам не испытывает.
— Даже если он невинен как младенец — а это не так, — все равно он не должен быть таким невозмутимым. Невиновные пугаются не меньше виновных, а зачастую даже больше, потому что они не такие заносчивые уроды. Разумеется, им нечего опасаться, но они же в этом не уверены.
Ричи взглянул на меня и с сомнением поднял бровь.
— Если они не сделали ничего дурного, — добавил я, — факт остается фактом: бояться им нечего. Однако суть не всегда только в фактах.
— Ну да, наверное. — Ричи потер щеку, которой полагалось бы уже зарасти щетиной. — Но вот еще что. Почему он не пытается бросить тень на Пэта? Мы дали ему десяток возможностей, так что свалить все на Спейна было бы проще простого. «Да, детектив, теперь припоминаю — потеряв работу, ваш Пэт спятил, стал поколачивать жену, лупить детей до полусмерти, а на прошлой неделе я видел, как он пригрозил им ножом…» Конор не тупой, должен был чуять свой шанс. Так почему он за него не ухватился?
— А как по-твоему, почему я несколько раз давал ему такую лазейку?
Ричи смущенно пожал плечами:
— Не знаю.
— Ты думал, я действую небрежно и мне просто повезло, что парень ею не воспользовался. Ошибаешься, сынок. Я и раньше тебе говорил: наш Конор считает, что его связывают со Спейнами особенные отношения, и нам предстоит выяснить — какие именно. Может, Пэт Спейн подрезал его на шоссе и Конор стал винить его во всех бедах и вообразил, что если от него избавиться, то удача снова улыбнется? Или он перекинулся парой слов с Дженни на вечеринке и решил, что звезды велят им быть вместе?
Конор не сдвинулся с места. Пот на его лице блестел в белом свете флуоресцентных ламп, из-за чего Конор казался странным, будто восковым — пришельцем с невообразимо далекой планеты, чей корабль потерпел крушение на Земле.
— И ответ мы получили: по-своему, по-мудацки, Конор любит Спейнов. Всех четверых. Он не стал наговаривать на Пэта, потому что не хочет топить его в дерьме — даже чтобы спасти себя. Он верит, что любил их. Вот на этом мы его и поймаем.
Мы оставили его там на час. Ричи отнес стаканчик в хранилище и на обратном пути захватил из столовой жиденького кофе, который действует главным образом за счет самовнушения, — однако даже такой кофе лучше, чем ничего. Я проверил, как дела у летунов в патруле: двигаясь к выезду из поселка, они насчитали с десяток машин, и у всех были законные основания там находиться. Судя по голосам, летуны уже начали уставать. Я велел им продолжать поиски. Мы с Ричи, закатав рукава и оставив дверь нараспашку, из комнаты для наблюдений следили за Конором.