дя.
— Когда это было?
— Года три назад. Джек был совсем маленьким, так что…
Лицо Фионы снова исказила гримаса боли.
— Когда вы в последний раз видели Конора? — спросил я, пока она не успела задуматься.
Внезапно ее глаза настороженно вспыхнули. Броня ее сосредоточенности начинала трескаться, Фиона чувствовала, что что-то не так, хотя и не могла понять, в чем дело. Она откинулась на стуле и обхватила себя руками.
— Точно не помню. Давно. Пару лет назад, наверное.
— А он не приезжал на день рождения Эммы в апреле?
Ее плечи напряглись еще больше.
— Нет.
— Почему?
— Наверное, не смог.
— Вы только что сказали, что Конор готов был в лепешку расшибиться ради крестницы. Тогда почему же он не приехал к ней на день рождения?
Фиона пожала плечами:
— Не знаю. Спросите у него.
Она отвела взгляд и снова принялась снимать катышки с рукава. Я откинулся на спинку стула, сел поудобнее и стал ждать.
Это заняло несколько минут. Фиона посматривала на часы и теребила катышки, пока не поняла, что мы готовы ждать дольше, чем она.
— Возможно, они немного повздорили.
Я кивнул:
— Из-за чего?
Фиона смущенно пожала плечами:
— Когда Дженни и Пэт покупали дом, Конор сказал, что они спятили. Я тоже так считала и пару раз пыталась их отговорить, однако они и слушать ничего не желали, так что в конце концов я заткнулась. Пусть я и сомневалась в этой затее, но они ведь были счастливы, и я хотела радоваться за них.
— А Конор — нет. Почему?
— Он не умеет промолчать и с улыбкой кивать, даже когда ничего лучшего не остается. Он считает, что это лицемерие. Если идея, по его мнению, фиговая, он так и скажет.
— И его слова разозлили Пэта или Дженни. Или обоих?
— Обоих. Они говорили: «А как еще нам приобрести собственное жилье? Как еще купить просторный дом с садом для детей? Это отличное капиталовложение. Через несколько лет мы сможем продать дом и присмотреть что-нибудь в Дублине, но пока… Да, будь мы миллионерами, сразу бы купили здоровенный особняк в Монкстауне, но мы не миллионеры, и если Конор не желает одолжить нам пару сотен тысяч, мы купим именно этот дом». Они ужасно разозлились, что Конор их не поддержал. Дженни все повторяла: «Я не собираюсь выслушивать весь этот негатив. Если бы все рассуждали так же, как Конор, страна лежала бы в руинах. Нам нужен позитив…» Дженни ярая сторонница позитивного мышления, поэтому в самом деле очень расстроилась: ей казалось, что Конор их сглазит. Подробностей не знаю, но, по-моему, в итоге все закончилось жуткой ссорой. После этого Конор у них не появлялся, и они никогда о нем даже не упоминали. А что? Это важно?
— Конор по-прежнему был влюблен в Дженни? — спросил я.
Это был вопрос на миллион долларов, но Фиона посмотрела на меня так, словно я не услышал ни одного ее слова.
— Господи, да это было сто лет назад. Всего лишь детское увлечение.
— Детские увлечения бывают весьма серьезными. В мире полно людей, которые не забывают первую любовь. Как вы думаете, Конор — один из них?
— Понятия не имею. Спросите у него.
— Ну а вы? У вас сохранились к нему чувства?
Я ожидал, что Фиона огрызнется, но она задумалась, склонившись над фотографией Конора в альбоме и снова запустив пальцы в волосы.
— Это зависит от того, что вы имеете в виду. Да, я скучаю по нему. Иногда думаю о нем. Мы дружили еще с тех пор, как мне было лет одиннадцать. Для меня это важно. Но я не тоскую, не вздыхаю по сбежавшему возлюбленному и не мечтаю, чтобы мы снова были вместе, если вы об этом.
— Вам не пришло в голову поддерживать с ним отношения после его ссоры с Пэтом и Дженни? Ведь у вас, похоже, с ним больше общего, чем у них.
— Да, я думала об этом. Немного подождала на случай, если Конору нужно остыть, — не хотела лезть куда не просят, — а потом позвонила пару раз. Он не перезванивал, и я не стала на него давить. Говорю же, мой мир не вращается вокруг него. Я решила, что когда-нибудь жизнь еще сведет нас вместе — так же как с Маком и Иэном.
Такое воссоединение она вряд ли могла себе представить.
— Спасибо, — сказал я. — Это может пригодиться.
Я потянулся за альбомом, но Фиона остановила мою руку:
— Можно мне… на секунду?
Я отклонился назад. Она прижала альбом к груди, обхватила его руками. В комнате стало так тихо, что я слышал шипение пара в батареях отопления.
— В то лето мы столько смеялись… — сказала Фиона, почти забыв о нашем присутствии. Она нагнула голову так низко, что волосы почти касались фотографии. — Мороженое… Возле пляжа стоял маленький киоск, там в детстве покупали мороженое еще наши родители. Тем летом землевладелец увеличил арендную плату до астрономической суммы, и продавцу негде было взять такие деньги; владелец хотел его выгнать, а землю продать то ли под бизнес-центр, то ли под новостройку. Все так и кипели от возмущения — это же местная достопримечательность, понимаете? Детям покупали в том киоске их первое мороженое, там назначали первые свидания… Пэт и Конор сказали: «Есть лишь один способ его спасти. Посмотрим, сколько мороженого мы сможем в себя запихать». В то лето мы ели мороженое каждый божий день — это было что-то вроде нашей миссии. Не успевали мы закончить одну партию, как Пэт и Конор уже возвращались со следующей охапкой рожков, а мы вопили, чтобы они убрали их от нас подальше. Они смеялись и подбадривали нас: «Давайте, ешьте, это правое дело, бунт против системы…» Дженни грозилась, что превратится в огромный кусок сала и тогда Пэт пожалеет, но все равно ела. Мы все ели.
Ее палец скользнул по фотографии, задержался на плече Пэта, волосах Дженни, остановился на футболке Конора.
— «Я хожу к „Джо-Джо“», — сказала она, печально хмыкнув.
На секунду мы с Ричи затаили дыхание.
— «Джо-Джо» — это название киоска, да? — невзначай спросил Ричи.
— Да. В то лето он раздавал значки, на которых было изображение рожка с мороженым и надпись: «Я хожу к „Джо-Джо“», чтобы вы могли продемонстрировать поддержку. Их носила половина Монкстауна, даже старушки. Однажды мы даже увидели священника с таким значком. — Палец сдвинулся со светлого пятнышка на футболке Конора. Оно было таким маленьким и размытым, что раньше мы не обратили на него внимания. На каждой яркой футболке, на каждом топике виднелось такое пятно — на груди, на воротнике, на рукаве.
Я порылся в картонной коробке, вытащил пакетик со ржавым значком, найденным в ящике Дженни, и передал его через стол:
— Это один из тех значков?
— О боже! — тихонько ахнула Фиона. — Глазам не верю… — Она наклонила значок к свету, пытаясь разглядеть рисунок под слоем ржавчины и порошка для выявления отпечатков, который ничего не выявил. — Да. Это значок Пэта или Дженни?
— Мы не знаем. Кто из них, по-вашему, мог его сохранить?
— Даже не скажу. Если честно, никто. Дженни терпеть не может хлам, а Пэт не настолько сентиментален. Он человек практичный и скорее сделает что-то полезное — как тогда с киоском, — но просто так, на память, он бы значок не оставил. Возможно, значок завалялся где-то среди других вещей и Пэт про него забыл… Где вы его нашли?
— В доме.
Я протянул руку за пакетиком, но пальцы Фионы сжали значок сквозь толстый пластик.
— Зачем… Зачем он вам? Он как-то связан…
— Расследование только начинается, и нужно исходить из предположения, что любая улика может иметь отношение к делу.
— А что, ваша кампания сработала? — спросил Ричи, пока Фиона не продолжила расспросы. — Спасли вы «Джо-Джо»?
Фиона покачала головой:
— О нет. Землевладелец жил где-то в Хоуте[21], так что даже если бы весь Монкстаун тыкал булавками в куклу, изображающую его, ему было бы плевать. И продавец не собрал бы нужную сумму, даже если бы мы обжирались мороженым, пока не свалились с диабетом. Думаю, мы с самого начала знали, что он потерпит поражение, но просто хотели… — Она повертела пакетик в руках. — Летом Пэт, Дженни и Конор поступили в колледж, и в глубине души мы понимали, что с их отъездом все изменится. По-моему, Пэт и Конор затеяли все это, чтобы то последнее лето стало особенным, — они хотели, чтобы через много лет нам было что вспомнить. Чтобы мы спрашивали друг у друга: «А помнишь?..»
Больше она никогда так не скажет про то лето.
— А ваш значок «Джо-Джо» все еще у вас? — спросил я.
— Не знаю. Может, лежит где-нибудь. В коробках на чердаке у мамы куча всякого барахла — я ненавижу выбрасывать вещи, — но я уже много лет его не видела. — Она разгладила пластик, затем протянула мне пакет. — Если Дженни он не понадобится, могу я его взять?
— Уверен, мы что-нибудь придумаем.
— Спасибо. Мне бы очень этого хотелось. — Фиона со вздохом покинула теплый солнечный уголок памяти, полный безудержного смеха, и посмотрела на часы: — Мне пора. Это… это все?
Ричи вопросительно взглянул на меня.
Нам еще придется беседовать с Фионой, поэтому нужно, чтобы Ричи оставался для нее хорошим парнем, тем, кто не внушает опасений, тем, кто не сыплет соль на раны.
— Мисс Рафферти, — тихо сказал я, наклонившись к ней через стол, — я должен кое-что вам сообщить.
Она застыла. Во взгляде читался ужас: «О боже, только не это».
— Человек, которого мы арестовали, — это Конор Бреннан.
Фиона уставилась на меня, на мгновение потеряв дар речи.
— Нет, — наконец выговорила она, задыхаясь. — Постойте. Конор? Что… За что он арестован?
— За нападение на вашу сестру и за убийство ее мужа и детей.
Фиона вскинула руки, и на секунду мне показалось, что она собирается заткнуть уши, но она вновь прижала ладони к столешнице. Ее слова, плоские и твердые, падали, словно кирпичи на могильную плиту:
— Нет. Конор этого не делал.
Она была уверена в нем так же, как раньше в Пэте. Ей необходимо в них верить, потому что если один из них окажется виновен, то ее прошлое и настоящее обратятся в рваную кровоточащую рану. Все светлые воспоминания — мороженое, шутки для своих, хохочущая компания, сидящая на стене, первый танец, первый глоток алкоголя, первый поцелуй — все это будет разрушено ядерным взрывом, заражено радиацией.