Дина меня словно не слышала.
— Почему ты не можешь соврать, что заболел? У тебя же наверняка отпускных уже целый год накопился. Уверена, что ты за всю жизнь ни разу на больничном не сидел. Что они тебе сделают — уволят?
Теплое чувство быстро исчезало.
— Я задержал одного парня и к утру воскресенья должен либо предъявить ему обвинения, либо отпустить. Каждая минута уйдет на подготовку дела. Извини, солнышко, но музею придется подождать.
— Дело. — Лицо Дины застыло. — Та история про Брокен-Харбор?
Отрицать не было смысла.
— Да.
— Я думала, ты с кем-нибудь поменяешься.
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что в нашем отделе так не делается. Вот разгружусь немного, и сразу пойдем в музей, ладно?
— К черту музей. Я лучше выколю себе глаза, чем стану пялиться на дурацкую куклу Ронана Китинга[22].
— Тогда займемся чем-нибудь еще — на твой выбор.
Дина подтолкнула ко мне бутылку носком ботинка:
— Выпей еще.
Мой бокал по-прежнему был полон.
— Спасибо, но мне хватит. Я должен отвезти тебя к Джери.
Дина пощелкала ногтем по краю бокала, и тот резко, монотонно зазвенел.
— Джери каждое утро получает газеты, — сказала она, наблюдая за мной из-под челки. — Естественно. Так что я их читаю.
— Ясно. — Я подавил в себе гнев. Джери могла бы быть повнимательнее, однако у нее полно хлопот, а Дина крайне изворотлива.
— И на что сейчас похож Брокен-Харбор? На фотографии он выглядел хреново.
— Так и есть. Кто-то начал строить там симпатичный поселок, однако так и не закончил — и теперь уже, скорее всего, не закончит никогда. Жителям там не нравится.
Дина поболтала пальцем в бокале с вином.
— Жесткая подстава…
— Застройщики не знали, что все так обернется.
— Спорим, что знали? Ну или им было наплевать, но я не об этом. Жесткая подстава — переселять людей в Брокен-Харбор. Я бы лучше на свалке жила.
— У меня полно хороших воспоминаний о Брокен-Харборе, — возразил я.
Она с чмоканьем облизнула палец.
— Тебе так кажется только потому, что тебе нравится думать, будто кругом все чудесно. Дамы и господа, позвольте представить моего брата — реинкарнацию Поллианны[23].
— Не понимаю, что плохого в позитивном мышлении. Может, для тебя это недостаточно круто…
— Где там позитив? Вам с Джери было хорошо, вы могли тусоваться с друзьями, а мне приходилось торчать с мамой и папой, возиться в песке и притворяться, что я обожаю плескаться в воде, хотя чуть одно место себе не отморозила.
— Ну, в последний раз мы туда ездили, когда тебе было всего пять, — очень осторожно произнес я. — Насколько хорошо ты это помнишь?
Голубые глаза Дины вспыхнули под челкой.
— Я помню, что это был отстой. Жуткое место. Мне все время казалось, что холмы пялятся на меня и что-то ползет по шее. Мне хотелось… — Она хлопнула себя по шее сзади — злое, рефлекторное движение, которое заставило меня вздрогнуть. — Боже мой, да еще этот шум. Море, ветер, чайки и все эти странные звуки непонятно откуда… Почти каждую ночь мне снились кошмары, как какое-то морское чудовище просунуло щупальца в окно трейлера и душит меня. Спорю на что угодно, что при строительстве этого сраного поселка кто-нибудь погиб — прямо как у «Титаника».
— Я думал, тебе нравилось в Брокен-Харборе, что ты весело проводила время.
— Ничего подобного — тебе просто хочется так думать. — Дина скривилась, на секунду став почти уродливой. — Единственный плюс заключался в том, что мама была там счастлива. И смотри, к чему это привело.
Наступило молчание — такое острое, что об него можно было порезаться. Еще чуть-чуть, и я бы бросил эту тему, просто пил бы и расхваливал вино. Возможно, так и надо было сделать — но я не мог.
— Ты говоришь так, словно у тебя уже тогда были проблемы.
— Ты имеешь в виду, что я уже была сумасшедшей?
— Если хочешь так считать, ладно. Когда мы ездили в Брокен-Харбор, ты была счастливым, нормальным ребенком. Возможно, ты и не считала это райским отдыхом, но в целом у тебя все было в порядке.
Мне необходимо было услышать это от нее.
— Никогда я не была нормальной, — сказала Дина. — Однажды я — такая милашка с ведерком и совочком — копала яму в песке и на дне увидела лицо. Похожее на мужское, все сплюснутое, корчащее гримасы, как бы пытаясь очистить от песка глаза и рот. Я закричала, но когда прибежала мама, лицо уже исчезло. И такое случалось не только в Брокен-Харборе. Как-то раз я сидела в своей комнате, и…
Я больше не мог это выносить.
— Богатое воображение и душевная болезнь не одно и то же. Детям вечно что-нибудь чудится. Только после смерти мамы…
— Нет, Майки, не только. Ты не знал, потому что, когда я была маленькой, можно было списать это на детское воображение, но так было всегда, и мамина смерть тут ни при чем.
— Ну… — начал я, чувствуя себя очень странно — мозг вздрагивал, словно город во время землетрясения. — Значит, возможно, тебя травмировала не только смерть мамы. Она ведь регулярно страдала от депрессии, с самого твоего рождения. Мы изо всех сил старались скрыть это от тебя, но дети же все чувствуют. Может, было бы лучше, если бы мы не пытались…
— Да, вы старались как могли, и у вас отлично получалось. По-моему, я вообще ни разу не беспокоилась за маму. Я, конечно, знала, что иногда она болеет или грустит, но понятия не имела, что это очень серьезно. И я не из-за этого такая. Ты вечно пытаешься меня организовать, аккуратненько подшить в соответствующую папку, — а я, черт побери, не одно из твоих дел.
— Я не пытаюсь тебя организовать. — Мой голос звучал пугающе спокойно, словно его искусственно генерировал какой-то далекий синтезатор.
В памяти, будто раскаленные хлопья пепла, закружились обрывки воспоминаний: четырехлетняя Дина в ванне орет как резаная, цепляясь за маму, потому что бутылка шампуня на нее зашипела, — я тогда подумал, что она просто пытается избежать мытья головы. Дина между мною и Джери на заднем сиденье машины сражается с ремнем безопасности и с жутким мычанием грызет пальцы до крови и багровых синяков — даже и не помню почему.
— Я всего лишь говорю — разумеется, это из-за мамы. А из-за чего еще? Клянусь, тебя никогда не ругали, не били, не морили голодом — даже по попе, по-моему, ни разу не шлепнули. Мы все тебя любили. Если все это не из-за мамы, тогда из-за чего?
— Нет никакой причины. Вот это я и имела в виду под словом «организовать» — я сумасшедшая не из-за чего-то. Я просто такая.
Голос у нее был ясный, ровный и прозаичный, и она в упор смотрела на меня с выражением, похожим на сочувствие. Я сказал себе, что связь Дины с реальностью в лучшем случае хрупкая и что если бы она понимала причины своего безумия, то не была бы безумной.
— Я знаю, ты не хочешь так думать, — сказала она.
Мне показалось, что моя грудь — наполняющийся гелием воздушный шар, который вот-вот унесет меня в опасную даль. Я невольно ухватился за подлокотник кресла.
— Если ты веришь, что все это происходит с тобой без причины, то как можешь с этим жить?
Дина пожала плечами:
— Просто живу. А ты как живешь, если выдался плохой день?
Потеряв интерес к разговору, она снова развалилась в углу дивана и принялась пить вино.
Я вздохнул:
— Я пытаюсь понять, почему день плох и как его исправить. Фокусируюсь на позитиве.
— Точно. Но если в Брокен-Харборе было так здорово, у тебя куча прекрасных воспоминаний и все такое позитивное, то почему поездки туда выбивают тебя из колеи?
— Я так не говорил.
— Да это и так видно. Тебе не стоит заниматься этим делом.
Старый спор на знакомую тему, упрямый огонек в глазах Дины — сейчас все это казалось мне спасением.
— Дина, это обыкновенное дело об убийстве, я работал над десятками подобных. В нем нет ничего особенного — за исключением места.
— Место-место-место! Ты что, риелтор? Тебе вредно там находиться. В прошлый раз я с одного взгляда на тебя почувствовала, что с тобой что-то не так, от тебя даже пахло странно — чем-то горелым. Посмотри на себя в зеркало — ты выглядишь так, словно кто-то насрал тебе на голову, а потом тебя же поджег. Это дело давит тебе на мозги. Позвони завтра на работу и откажись от него.
В это мгновение я едва ее не послал, и меня самого поразило, как внезапно на язык пришли грубые слова. За всю свою взрослую жизнь я никогда не говорил Дине ничего подобного.
— Дело я не отдам, — сказал я наконец, убедившись в том, что голос не выдаст ни намека на гнев. — Не сомневаюсь, что выгляжу паршиво, но это от переутомления. Если хочешь мне помочь, оставайся у Джери.
— Не могу. Я волнуюсь за тебя. Каждую секунду, когда ты думаешь про то место, я чувствую, что оно портит тебе голову. Поэтому я сюда и вернулась.
Ирония была настолько сокрушительная, что я чуть не взвыл от смеха, однако Дина была настроена смертельно серьезно: выпрямившись и поджав под себя ноги, она готовилась сражаться до победного конца.
— Я в порядке. Спасибо за заботу, но тебе не о чем беспокоиться. Честно.
— Нет, есть о чем. Ты такой же псих, как и я, только лучше это скрываешь.
— Возможно. Мне хотелось бы считать, что я достаточно поработал над собой и теперь уже не псих, но кто знает, может, ты и права. В любом случае я вполне способен разобраться с этим делом.
— Нет. Нихрена подобного. Тебе хочется считать себя сильным, поэтому ты обожаешь, когда я слетаю с катушек, — ведь в такие моменты ты чувствуешь себя мистером Совершенство. Но все это ерунда. Наверняка в плохие дни ты надеешься, что я объявлюсь на пороге и начну нести пургу, — это поднимает тебе самооценку.
Самое ужасное в спорах с Диной то, что ее слова все равно жалят — даже когда знаешь, что она мелет вздор, что с тобой говорят темные, извращенные закоулки ее психики.