Шинейд прикидывала, не пустить ли в ход отработанный прием «не смейте командовать в моем доме», но я взглядом дал ей понять, что это очень плохая идея. В конце концов она закатила глаза и плюхнулась на застонавший под ней диван.
— Мне через минуту малыша будить. И я ничего такого не знаю, ясно?
— Об этом не вам судить. Схема такая: вы рассказываете все, что знаете, а мы решаем, имеет это отношение к делу или нет. Вот почему мы носим полицейские жетоны. Итак, поехали.
Она шумно вздохнула:
— Я. Ничего. Не. Знаю. Что я должна сказать?
— Вы что, совсем дура? — спросил я.
Лицо Шинейд стало еще уродливее; она открыла рот, чтобы вылить на меня какие-то тухлые помои про уважение, однако я продолжал вдалбливать слова ей в голову до тех пор, пока она не захлопнула пасть:
— Меня от вас тошнит. Черт побери, мы что, по-вашему, расследуем? Магазинную кражу? Выброс мусора в неположенном месте? Это дело об убийстве. О тройном убийстве. Неужели это до сих пор не улеглось в вашей тупой башке?
— Не смейте называть меня…
— Миссис Гоган, позвольте полюбопытствовать: какой надо быть мразью, чтобы позволить убийце детей разгуливать на свободе из одной только неприязни к копам? Каким недочеловеком надо быть, чтобы считать это нормальным?
— И вы позволите ему так со мной разговаривать? — рявкнула Шинейд на Ричи.
Тот развел руками:
— Миссис Гоган, мы под большим давлением. Вы же читаете газеты? Вся страна ждет, когда мы наконец разберемся с этим делом. Мы вынуждены прибегать к любым методам.
— Ясен хрен, — сказал я. — Как думаете, почему мы возращаемся? Потому что не можем наглядеться на вашу смазливую мордашку? Нет, мы здесь потому, что арестовали подозреваемого, и нам нужны улики, чтобы он остался за решеткой. Напрягите мозги, если можете: что будет, если он выйдет на свободу?
Шинейд сложила руки на жирном животе и возмущенно поджала губы гузкой. Я не стал дожидаться ответа.
— Во-первых, я буду дико зол, а ведь даже вы наверняка соображаете, что злить копа — плохая идея. Миссис Гоган, ваш муж когда-нибудь подхалтуривал без договора? Знаете, сколько ему могут дать за обман службы соцобеспечения? Вид у вашего Джейдена довольно здоровый — как часто он пропускает школу? Если я приложу усилия — поверьте, я так и сделаю, — то насколько серьезные неприятности смогу вам доставить?
— Мы порядочные люди…
— Бросьте! Даже если бы я вам верил, не я главная ваша проблема. Потому что вторым последствием ваших отпирательств будет то, что этот парень выйдет на свободу. Видит бог, я не ожидаю от вас заботы о правосудии и общественном благе, но мне казалось, что вам хотя бы хватит мозгов, чтобы переживать за собственную семью. Этот человек знает, что Джейден мог рассказать нам про ключ. Думаете, ему неизвестно, где Джейден живет? Если я сообщу ему, что кое-кто в любую минуту может дать показания против него, кого он, по-вашему, заподозрит в первую очередь?
— Ма-ам! — еле слышно протянул Джейден.
Он отполз на заднице к дивану и теперь смотрел на меня во все глаза. Я чувствовал, что Ричи тоже повернул голову в мою сторону, но ему хватило ума не встревать.
— Вам достаточно ясно? Может, объяснить словами попроще? Если ваша глупость буквально несовместима с жизнью — ничего не поделаешь, но в противном случае вы сейчас же расскажете все, что от нас скрывали.
Шинейд, раззявив рот, вжалась в диван. Джейден ухватился за край ее легинсов. При виде страха на их лицах я снова ощутил тот, вчерашний, адреналиновый кайф, круживший голову и разгонявший кровь, словно безымянный наркотик.
Обычно я со свидетелями так не разговариваю. Может, я не отличаюсь обходительными манерами, может, меня считают холодным и грубым, или как там еще меня называют, однако за всю карьеру я ни разу так не поступал. И не потому что не хотел. Не обманывайте себя — жестокость заложена в каждом из нас природой. Мы держим ее под замком, потому что боимся наказания или потому что верим, что таким образом можем изменить мир к лучшему. Никто не наказывает детектива за то, что он слегка припугнул свидетеля. Я знаю полно историй, когда парни вытворяли вещи похуже — и всегда без последствий.
— Выкладывайте, — приказал я.
— Мам.
— Все эта хрень… — Шинейд кивнула на аудионяню, лежавшую на кофейном столике.
— Что с ней?
— Иногда у них провода перепутываются… или как их там.
— Частоты, — поправил Джейден. Теперь, когда мать заговорила, он заметно приободрился. — Частоты, не провода.
— Заткнись. Это все из-за тебя и твоей долбаной десятки. (Джейден отодвинулся от нее и обиженно ссутулился.) Так вот, эти, как их, пересекаются. Иногда — не все время, но, может, пару раз в месяц — эта хреновина ловит не нашу няню, а ихнюю. И мы слышим, чё у них происходит. Это все не нарочно. Я не имею привычки подслушивать. — Шинейд состроила ханжескую мину, которая ей совершенно не шла. — Но мы волей-неволей слышали.
— Ясно. И что вы слышали?
— Говорю же, я не грею уши чужими разговорами. Я не обращала внимания, просто выключала приемник и снова включала, чтобы перезагрузить. Слышала только обрывки — типа, несколько секунд.
— Ты часами их слушала, — возразил Джейден. — Заставляла меня звук убавлять в игре, чтоб тебе было лучше слышно.
Судя по свирепому взгляду, которым одарила его мамаша, после нашего ухода Джейдена ждали крупные неприятности. И ради этого она готова была выпустить на свободу убийцу — только ради того, чтобы казаться, хотя бы себе самой, не жалкой, хитрой, пронырливой сукой, а хорошей, добропорядочной домохозяйкой. Я видел такое сотню раз, но мне все равно хотелось влепить ей затрещину, сбить с уродливого лица заношенную маску добродетели.
— Мне плевать, даже если вы целыми днями торчали под окном Спейнов со слуховым рожком. Я просто хочу знать, что вы слышали.
— На вашем месте любой стал бы подслушивать — такова уж человеческая натура, — буднично констатировал Ричи. — Поначалу у вас вообще не было выбора — надо же было разобраться, что творится с вашей аудионяней. — Его голос снова звучал легко и непринужденно, Ричи снова был в форме.
Шинейд рьяно закивала:
— Ага. Именно. В первый раз меня чуть удар не хватил — посреди ночи вдруг слышу какого-то ребенка: «Мамочка, мамочка, иди сюда». Прямо мне в ухо. Сначала я подумала, что это Джейден, но по голосу ребенок был совсем маленький, да и Джейден не называет меня мамочкой. А малыш тогда только родился. Я перепугалась до полусмерти.
— Она завопила, — вставил Джейден с ухмылкой. Похоже, он уже полностью оправился. — Подумала, что это призрак.
— Ну да, и чё? Тут муж проснулся и во всем разобрался. Но такое кого угодно бы напугало.
— Она собиралась вызвать экстрасенса. Или охотников за привидениями.
— Заткнись.
— Когда это было? — спросил я.
— Малышу сейчас десять месяцев, значит, в январе-феврале.
— А потом вы слышали это пару раз в месяц, то есть около двадцати раз. Что вы слышали?
Шинейд по-прежнему была разъярена так, что готова была огреть меня бутылкой, однако не могла упустить шанс посплетничать о зазнавшихся соседях.
— Обычно — всякую занудную ху… ерунду. Сначала несколько раз он читал кому-то из детей сказки перед сном, потом пацаненок прыгал на кровати, а как-то девчонка разговаривала с куклами. Но где-то в конце лета они, видимо, перенесли колонки вниз или еще что, потому что мы стали слышать другое. Например, как они смотрят телик или как она учит дочку печь печенье с шоколадной крошкой — покупать его в магазине, как все мы, было не по ней, она была выше этого. А один раз, опять посреди ночи, она сказала: «Пожалуйста, иди спать», типа вроде как умоляла. А он такой: «Сейчас». Я его не виню: трахать ее — все равно что мешок с картошкой. — Шинейд попыталась поймать взгляд Ричи, чтобы обменяться ухмылками, но его лицо осталось непроницаемым. — Говорю же — скукотища.
— А те случаи, когда вам не было скучно? — спросил я.
— Такой был только один.
— Давайте послушаем.
— Это было днем, она только что пришла домой — наверное, забирала мелкую из школы. Мы были тут; малыш спал, так что я поставила приемник, и вдруг эта ваша дамочка как давай болтать без умолку. Я чуть не выключила няню — клянусь, меня от ее голоса тошнит, — но…
Шинейд вызывающе дернула плечами.
— Что говорила Дженнифер Спейн? — спросил я.
— Молола языком как заведенная. Типа, дети, давайте приготовимся! Папочка может в любую минуту вернуться с прогулки, и когда он войдет, мы будем веселыми. Очень-очень веселыми. Вся такая задорная, — Шинейд презрительно скривилась, — прямо американская чирлидерша. Хотя чему ей радоваться-то? Она, типа, организовывала детей — говорит, чтобы девочка села вон там и устроила пикник для кукол, а пацаненок чтобы сидел здесь, не кидался кубиками «лего», а если ему нужна помощь, то пусть попросит вежливо. Сюсюкала без остановки: «Все будет чудесно. Когда папочка вернется, он будет о-о-очень рад. Вы же этого хотите, правда? Вы же не хотите, чтобы папочка грустил?»
— Мамочка и папочка, — пробурчал Джейден себе под нос и фыркнул.
— Она целую вечность так балаболила — пока приемник не отключился. Теперь понимаете, о чем я? Она прям как та баба из «Отчаянных домохозяек», та, у которой все должно быть идеально, а то она ошалеет. Да расслабься ты, хосспади. Мой муж сказал: «Знаешь, чё ей нужно? Чтобы ее хорошенько…»
Шинейд вспомнила, с кем разговаривает, и осеклась, но боевито глянула на нас, давая понять, что ее так просто не запугаешь. Джейден хихикнул.
— Если честно, — добавила Шинейд, — она вела себя как психопатка.
— Когда это было? — спросил я.
— Может, месяц назад. В середине сентября. Понимаете, о чем я? Это вообще тут ни при чем.
Нет, Дженни была похожа не на героиню «Отчаянных домохозяек», а на жертву. На всех избитых женщин и мужчин, с которыми я общался в Домашнем насилии. Каждый из них уверен, что их вторая половина будет счастлива и жизнь станет радужной, — просто надо все сделать правильно. Все они до ужаса напуганы, их состояние — нечто среднее между истерией и параличом, все они боятся совершить ошибку и огорчить папочку.