Мой вопрос вернул его к реальности.
— Я их не пугал. Всегда уходил задолго до их возвращения. Клал все на свои места, кружку споласкивал, вытирал, ставил в шкаф. Если наносил в дом грязь, то мыл пол. Забирал разве что мелочи, которых никто не хватится, — пару резинок для волос. Никто бы не узнал, что я там бываю.
— Однако мы об этом все-таки узнали, не забывай. Конор, скажи мне — только помни, без глупостей, — ты ведь адски им завидовал, верно? Спейнам. Пэту.
Конор нетерпеливо мотнул головой, словно отгоняя муху:
— Нет. Вы не понимаете. И тогда, и в восемнадцать лет все было не так, как вы думаете.
— Как же, в таком случае, все было?
— Я никогда не желал им зла. Просто… Да, я знаю, что наговорил им гадостей, мол, они делают то же, что и все. Но когда я начал за ними наблюдать… — Глубокий вздох. Отопление снова выключилось, без его гудения в комнате стало тихо, как в вакууме. Звуки нашего дыхания поглощались этой тишиной, таяли без остатка. — Со стороны их жизнь казалась точно такой же, как у всех, словно из какого-то ужастика про клонов. Но, увидев ее изнутри, вы понимали… Например, Дженни, как и все девушки, мазалась автозагаром и поэтому выглядела точь-в-точь как все остальные, но потом она приходила с флаконом этой гадости на кухню, вместе с детьми доставала кисточки и рисовала у них на руках звездочки, смайлики, инициалы. Однажды она нарисовала на руках Джека полоски — он был в восторге и целую неделю изображал тигра. Или, уложив детей, Дженни убирала их барахло, как любая другая домохозяйка на свете, но иногда Пэт приходил ей помочь, и в конце концов они сами начинали играть, мутузили друг друга мягкими игрушками и смеялись, а устав, ложились рядом на пол и смотрели из окна на луну. Было видно, что они все те же. Те же, кем были в шестнадцать лет.
Конор расслабился, положил руки на стол ладонями вверх и слегка приоткрыл рот. Сейчас перед его глазами плыла череда образов за освещенным окном — далеких, недосягаемых, ярких, словно эмаль и позолота.
— Когда ты один и под открытым небом, ночи тянутся дольше. В голову лезут странные мысли. Я видел огни в других домах по всему поселку, иногда слышал музыку — кто-то врубал старый рок-н-ролл на полную громкость, кто-то упражнялся в игре на флейте. Я начал думать о других людях, которые там живут, об их разнообразных жизнях. Даже если они просто готовят ужин, если какой-то отец стряпает для дочки ее любимое блюдо, чтобы поднять ей настроение после плохого дня в школе, какая-нибудь пара узнала, что ждет ребенка, и устраивает торжество… Каждый из них, каждый, кто готовил ужин, — все они думали о чем-то своем. У каждого свои любимые и близкие. И чем чаще я туда приезжал, тем больше понимал, что такая жизнь тоже прекрасна. — Конор еще раз глубоко вздохнул и перевернул руки ладонями вниз. — Это все. Я не завидовал. Просто… вот.
— Но жизнь Спейнов перестала быть прекрасной, — заметил Ричи из своего угла. — После того, как Пэт потерял работу.
— У них все было супер.
Голос Конора зазвенел — он сразу встал на защиту Пэта, — и в голове у меня взвыли сигналы тревоги. Ричи отлип от стены и оперся задницей на стол, слишком близко к Конору.
— В прошлый раз ты сказал, что это вдарило Пэту по мозгам. Что конкретно ты имел в виду?
— Ничего. Я знаю Пэта. Знаю, что ему тяжело было бы сидеть без работы, вот и все.
— Приятель, бедняга был в полном раздрае, ясно? Так что не думай, будто выдаешь какой-то страшный секрет. Ну, что ты видел? Он вел себя странно? Плакал? Ругался с Дженни?
— Нет. — Короткая, напряженная пауза: Конор прикидывал, сколько нам можно рассказать. Он снова сложил руки на груди. — Сначала все было в порядке. Через несколько месяцев — летом — он начал поздно ложиться и поздно вставать. Стал реже выбираться из дома. Раньше он каждый день бегал, а тут бросил. Иногда не брился, ходил в пижаме.
— Похоже на депрессию.
— Он был подавлен. И что? Разве можно его винить?
— Но ты все-таки не восстановил с ними связь, так? — спросил Ричи. — Когда у тебя дела шли плохо, тебе не хватало Пэта и Дженни. Ты не задумывался о том, что они тоже нуждаются в тебе?
— Да, задумывался, — ответил Конор. — Очень часто. Думал, может, я бы им помог — сводил Пэта на пару кружек, посмеялся с ним, посидел с детьми, чтобы они с Дженни побыли вдвоем… Но я не смог. Это все равно что сказать: «Ха-ха, я же говорил, что все ваши мечты рухнут». От этого стало бы только хуже.
— Господи, парень, да куда уж хуже?
— Намного хуже. Ну плюнул он на пробежки, подумаешь. Это не значит, что он разваливался на куски.
Этот резкий ершистый тон никуда не делся.
— Вряд ли тебя обрадовало, что Пэт торчит в четырех стенах, — сказал я. — Если он дома, значит, никакого тебе чая с сэндвичами. В последние пару месяцев ты улучал возможность побывать у них дома?
Конор быстро повернулся ко мне, словно я его спас:
— Да, но реже — может, раз в неделю, если они, например, ехали забрать Эмму из школы, а потом за покупками. Пэт не боялся выходить на улицу — просто хотел быть дома, чтобы подстеречь ту норку или кто там у них. Никаких фобий у него не было.
Я не глядя почувствовал, как замер Ричи. Конор не мог знать про зверя.
— А ты сам когда-нибудь видел это животное? — спросил я непринужденно, пока он не сообразил, что прокололся.
— Говорю же, я редко бывал в доме.
— Ну конечно. Я сейчас не про последние пару месяцев, а вообще. Ты видел животное? Слышал его?
Конор насторожился, хоть и не мог еще понять почему.
— Пару раз слышал шебуршание. Думал, это мыши. Ну или птица на чердак залетела.
— А по ночам, когда это животное должно охотиться, трахаться или чем там оно развлекается? Когда ты околачивался у Спейнов под окнами, ты хоть раз видел в свой бинокль норку? Выдру? Или хотя бы крысу?
— Да, там водится всякая живность. По ночам я слышал, как бегают всякие звери, в том числе крупные. Но кто это — понятия не имею. Темно было.
— И это тебя не беспокоило? Ты в глуши, кругом полно диких зверей, которых ты не видишь и от которых нечем защититься?
Конор пожал плечами:
— Животные меня не пугают.
— Да ты смельчак, — похвалил его я.
Ричи растерянно потер лоб — озадаченный новичок, пытающийся прояснить ситуацию:
— Секундочку. Я что-то упустил. Откуда ты знаешь, что Пэт караулил животное?
Конор на мгновение открыл рот и тут же захлопнул, судорожно соображая.
— Что такое? — спросил я. — Вопрос не сложный. Или у тебя есть причины на него не отвечать?
— Нет. Просто не помню, как я про это узнал.
Мы с Ричи посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Прекрасно, — сказал я. — Клянусь богом, сколько лет тут работаю, но эта отмазка никогда не надоедает.
Конор стиснул зубы — ему не понравилось, что над ним насмехаются.
— Извини, приятель. Пойми, мы тут до ужаса часто наблюдаем случаи амнезии — иногда я даже беспокоюсь, не подмешивает ли правительство что-то в воду. Может, попробуешь еще раз?
Его мозг все еще работал на повышенных оборотах.
— Да ладно, дружище, — сказал Ричи, по-прежнему с улыбкой в голосе. — Что тут такого?
— Однажды вечером я подслушивал под окном. Пэт и Дженни обсуждали это на кухне.
На улице не горят фонари, сад Спейнов тоже не освещен — после наступления темноты он мог хоть вечерами напролет шпионить под самыми их окнами. Спейны жили на отшибе, в доме, защищенном ползучими лозами и шумом прибоя, среди строительного мусора, за много миль от тех, кому они небезразличны, — казалось бы, неприкосновенность личной жизни — последнее, о чем им следовало волноваться. И однако же никакой приватности у них не было: Конор бродил по их дому, следил в окно за тем, как они пьют вино и обнимаются по вечерам; Гоганы подслушивали их споры, жадно совали нос в их семейные отношения. Стены их дома с тем же успехом могли быть сделаны из папиросной бумаги.
— Любопытно, — заметил я. — И как тебе показался их разговор?
— В смысле?
— Кто что сказал? Они были встревожены, расстроены? Препирались? Кричали друг на друга?
Лицо Конора сделалось непроницаемым — к такому вопросу он был не готов.
— Я слышал не все. Пэт сказал что-то типа «капкан не сработал». Дженни вроде бы посоветовала попробовать другую приманку, а Пэт ответил, что знал бы, какую выбрать, если бы хоть одним глазком взглянул на зверя. Расстроенными они мне не показались, разве что немного обеспокоились, как и любой на их месте. Уж точно не ссорились и не раздували из этого огромную проблему.
— Ясно. И когда это было?
— Не помню. Скорее всего, летом, но, может, и позже.
— Любопытные вещи ты рассказываешь. — Я отъехал на стуле от стола. — Придержи эту мысль, приятель, — сейчас мы ненадолго выйдем, чтобы поговорить о тебе. Допрос приостановлен; детективы Кеннеди и Курран выходят из комнаты.
— Подождите! — остановил меня Конор. — А как Дженни? Она… — Закончить фразу он не смог.
— А… — Я перекинул пиджак через плечо. — Я этого ждал. Конор, сынок, ты молодец, очень долго держался, прежде чем спросить. Я думал, ты будешь умолять уже через минуту. Я тебя недооценил.
— Я ответил на все ваши вопросы.
— Да, пожалуй, более или менее. Молодчина. — Я вопросительно изогнул бровь, глянув на Ричи; тот пожал плечами и соскользнул со стола. — Что ж, почему бы и нет. Дженни жива, дружище. Ее жизнь вне опасности. Еще несколько дней — и ее выпишут.
Я ожидал увидеть облегчение или страх, может, даже гнев, однако Конор только со свистом втянул в себя воздух и коротко кивнул.
— Она предоставила нам весьма интересную информацию, — добавил я.
— Что она сказала?
— Да ладно, приятель. Ты же знаешь, что такие сведения мы не разглашаем. Но скажем так: тебе стоит поостеречься, прежде чем лгать нам о том, что может опровергнуть Дженни Спейн. Подумай об этом, пока нас не будет. Как следует подумай.
Придерживая дверь для Ричи, я в последний раз взглянул на Конора; он уставился в пустоту, дышал сквозь зубы и, как я ему и велел, напряженно думал.