— Простите за беспокойство, — сказал я. — Мисс Рафферти, мне нужно поговорить с миссис Спейн.
Фиона крепче сжала руку сестры.
— Я останусь.
Она все знала.
— Боюсь, что это невозможно.
— Тогда она не хочет с вами разговаривать. И в любом случае она не в состоянии. Я не позволю вам ее запугивать.
— Я и не собираюсь никого запугивать. При желании миссис Спейн может потребовать, чтобы при нашем разговоре присутствовал адвокат, однако посторонних в комнате быть не должно. Уверен, вы все понимаете.
Дженни мягко высвободила ладонь и переместила руку Фионы на подлокотник кресла.
— Все нормально, — сказала она. — Я в порядке.
— Нет, не в порядке.
— Да нет же, честно.
Врачи явно снизили дозу обезболивающих: Дженни по-прежнему двигалась, словно под водой, а ее лицо выглядело неестественно спокойным, почти обвисшим, как будто у нее перерезаны какие-то важные мышцы, однако взгляд уже был сфокусированным и говорила она отчетливо, хоть и медленно. Она уже была в достаточно ясном уме, чтобы дать показания — если бы до этого дошло.
— Ну же, Фиона, — сказала она. — Потом можешь вернуться.
Дверь я оставил открытой, и Фиона неохотно встала, взяла свое пальто.
— Да, возвращайтесь, пожалуйста, — сказал я ей, пока она надевала пальто. — С вами мне тоже нужно побеседовать. Это важно.
Фиона не ответила, ее взгляд по-прежнему был устремлен на сестру. Когда Дженни кивнула, Фиона протиснулась мимо меня в дверь и двинулась по коридору. Убедившись, что она действительно ушла, я закрыл дверь.
Положив портфель возле койки, я повесил пальто на ручку двери и придвинул кресло к Дженни так, что мои колени уткнулись в одеяло. Она наблюдала за мной устало и без всякого любопытства, словно я очередной врач, суетящийся над ней с приборами, которые пищат, мигают и причиняют боль. Толстую марлевую накладку на щеке сменила узкая аккуратная полоска; одета Дженни была во что-то синее и мягкое — футболку или пижамную куртку с длинными рукавами, в которые она втянула ладони. В одном из рукавов исчезала тонкая резиновая трубка капельницы. За окном высокое дерево крутило шутихи из пылающих листьев на фоне жидкой голубизны неба.
— Миссис Спейн, полагаю, нам надо поговорить.
Она следила за мной, откинувшись на подушку, и терпеливо ждала, когда я закончу и уйду, оставлю ее гипнотизировать себя движением листвы. Она хотела раствориться в ней — мимолетный отблеск, дуновение ветерка, и ее больше нет.
— Как вы себя чувствуете?
— Лучше. Спасибо.
Она и выглядела лучше. От сухого больничного воздуха губы запеклись, однако хрипота из голоса пропала, он звучал тонко и нежно, напоминая детский, глаза уже не были красными — она больше не плакала. Если бы она выла, обезумев от горя, я бы не так за нее боялся.
— Рад это слышать. Когда врачи собираются отпустить вас домой?
— Они сказали — может, послезавтра или днем позже.
В моем распоряжении оставалось менее двух суток. Тикающие часы и то, что она рядом, — все это заставляло меня торопиться.
— Миссис Спейн, я пришел сообщить вам, что следствие добилось определенных успехов. Мы арестовали одного человека за нападение на вас и вашу семью.
Глаза Дженни изумленно вспыхнули.
— Сестра вам не сказала?
Она покачала головой.
— Вы… Кого вы арестовали?
— Это может прозвучать шокирующе, однако подозреваемый вам знаком — вы долгое время были близкими друзьями. (Изумление сменилось страхом.) Почему Конор Бреннан мог желать зла вашей семье?
— Конор?
— Мы арестовали его за эти преступления. В конце недели ему будут предъявлены обвинения. Мне жаль.
— О господи… Нет. Нет-нет-нет, это какое-то недоразумение. Конор никогда бы не причинил нам зла — и никому другому. — Дженни пыталась подняться с подушки; на протянутой ко мне руке выступили жилы, словно у старухи, и я увидел, что ногти у нее обломаны. — Вы должны его отпустить.
— Хотите верьте, хотите нет, но тут я на вашей стороне: мне тоже не кажется, что Конор — убийца. Однако, к сожалению, все улики указывают на него, и он признался в преступлениях.
— Признался?
— От такого не отмахнешься. Если кто-то не предоставит мне железобетонные доказательства того, что Конор не убивал вашу семью, я буду вынужден выдвинуть обвинения против него — и, поверьте, дело примут в суде. Он отправится в тюрьму на очень долгий срок.
— Я была там. Это сделал не он. Мое свидетельство для вас достаточно убедительно?
— Мне казалось, вы не помните ту ночь, — мягко сказал я.
Это заставило ее растеряться — всего на секунду.
— Не помню. А если бы это сделал Конор, я бы запомнила. Так что это не он.
— Миссис Спейн, время для игр закончилось. Я почти точно знаю, что произошло той ночью. И совершенно уверен, что вы тоже знаете — и что, помимо Конора, об этом неизвестно больше никому. Следовательно, помочь ему можете только вы. Если не хотите, чтобы его признали виновным в убийстве, расскажите мне, что произошло.
Дженни сморгнула навернувшиеся слезы.
— Я не помню.
— Подумайте минуту о том, что будет с Конором, если вы и дальше продолжите гнуть ту же линию. Он очень долго любил вас и Пэта — думаю, вы знаете, как сильно он вас любит. Что он почувствует, если узнает, что вы отправили его за решетку до конца жизни за преступления, которых он не совершал?
Ее губы дрогнули, и какую-то секунду мне казалось, что она готова признаться, но затем Дженни упрямо поджала рот.
— Он не сядет в тюрьму. Он ничего не делал. Вот увидите.
Я подождал, однако она не прибавила ни слова. Мы с Ричи были правы: она собиралась написать записку. Конор ей дорог, но шанс покончить с собой для нее важнее любого из тех, кто остался в живых.
Я наклонился к портфелю, вытащил рисунок Эммы, найденный в квартире Конора, и положил его на укрытые одеялом колени Дженни. На мгновение мне почудился свежий сладкий запах древесины и яблок.
Дженни крепко зажмурилась. Когда ее глаза снова открылись, она смотрела в окно, изогнувшись так, словно рисунок мог на нее броситься.
— Эмма нарисовала это за день до смерти, — сказал я.
Дженни снова судорожно зажмурилась, а потом уставилась на переливающиеся листья, будто меня там не было.
— Животное на дереве — что это?
На сей раз никакой реакции. Оставшиеся силы Дженни тратила на то, чтобы отгородиться от меня. Скоро она уже не будет меня слышать.
Я наклонился к ней — так близко, что почувствовал химический цветочный аромат ее шампуня. Волоски у меня на затылке приподнялись медленной холодной волной. Я будто прижался щекой к щеке призрака.
— Миссис Спейн. — Я прижал палец к пластиковому конверту, к изогнувшемуся черному существу, лежащему на ветке. Существо улыбалось мне. Глаза оранжевые, в распахнутой пасти треугольные белые зубы. — Посмотрите на рисунок, миссис Спейн. Скажите, что это.
Ее ресницы подрагивали от моего дыхания.
— Кошка.
Именно так я сначала и подумал — и сейчас не мог поверить, что принял эту тварь за безобидного пушистого зверька.
— У вас нет кошки. И у соседей тоже.
— Эмма хотела кошку. Поэтому и нарисовала.
— Это похоже не на милого домашнего любимца, а на дикого, жестокого зверя. Вряд ли маленькая девочка захотела бы брать такое животное с собой в постель. Кто это, миссис Спейн? Норка? Росомаха? Кто?
— Не знаю. Эмма его выдумала. Какая разница?
— Насколько я знаю, Эмма любила все красивое — мягкие пушистые розовые вещи. Где она могла услышать про такого зверя?
— Без понятия. Может, в школе. По телевизору.
— Нет, миссис Спейн. Она нашла его дома.
— Нет. Я бы не подпустила дикое животное к своим детям. Давайте обыщите дом. Ничего подобного вы там не найдете.
— Я уже нашел. Вы знали, что Пэт писал на форумах в интернете?
Дженни повернула голову так резко, что я вздрогнул, и не моргая уставилась на меня широко раскрытыми глазами.
— Нет, неправда.
— Мы нашли его сообщения.
— Нет, ничего вы не нашли. Это ведь интернет — там любой может выдать себя за кого угодно. Пэт в интернете не сидел — он только брату писал и искал вакансии.
Ее голова и руки затряслись мелкой неудержимой дрожью.
— Миссис Спейн, мы нашли сообщения в вашем домашнем компьютере. Кто-то пытался удалить историю браузера, но справился неважно, и наши парни легко восстановили данные. В течение нескольких месяцев до смерти Пэт пытался поймать — или, по крайней мере, опознать — хищника, жившего у вас за стеной.
— Это была шутка. Он скучал, у него появилось много свободного времени, вот он и разыграл людей в Сети. Это все.
— А волчий капкан на чердаке? А дыры в стенах? Видеоняни? Все это тоже шутки?
— Не знаю. Не помню. Дыры в стенах образовались сами собой — эти дома строили из чего попало, вот они и разваливаются на части… Видеоняни — это просто Пэт играл с детьми, они хотели проверить…
— Миссис Спейн, послушайте, мы с вами сейчас наедине. Я ничего не записываю. Я не зачитал вам права. То, что вы скажете, не может быть использовано против вас.
Многие детективы регулярно так рискуют, делая ставку на то, что, заговорив однажды, подозреваемый не удержится и во второй раз или что непригодное для суда чистосердечное признание наведет на информацию, которую можно использовать. Я не люблю рисковать, однако сейчас у меня не было ни времени, ни рычагов давления. Дженни никогда не признает свою вину на официальном допросе. Я не могу предложить ей то, что покажется ей желаннее блаженного холодка бритвенных лезвий, очищающего огня инсектицида, зова моря. Чем бы я ей ни пригрозил, перспектива прожить в этом аду еще шестьдесят лет была страшнее.
Если бы в мыслях Дженни проскальзывала хоть малейшая надежда на будущее, у нее не было бы ни единой причины мне хоть что-то рассказывать — неважно, грозило бы признание тюрьмой или нет. Но мне известно кое-что о тех, кто думает о сведении счетов с жизнью, — они хотят, чтобы хоть кто-то узнал, что привело их на край пропасти. Возможно, им нужно, чтобы последняя частичка их жизни сохранилась на задворках чьей-то памяти, когда сами они уже станут землей и водой. Возможно, они просто хотят сбросить этот пульсирующий кровавый груз кому-то в руки, чтобы он не отягощал их в пути. Хотят сохранить свою жизненную историю. Никто в мире не знает об этом лучше меня.