В тот же вечер я сижу в игровой, читаю детям книжку, как вдруг вбегает Пэт со своим проклятым монитором: «Джен, послушай, как она жутко шипит! Слушай!» Я на него зыркнула, но он даже ничего не заметил, поэтому пришлось ему сказать: «Обсудим это позже». Он на меня явно разозлился.
Она говорила все громче. Я проклинал себя за то, что не поставил кого-нибудь охранять дверь — кого угодно, хоть Ричи.
— На следующий день он сидит за компьютером, дети в двух шагах. Я готовлю им полдник, и Пэт говорит: «Ого! Дженни, ты только послушай! Какой-то парень в Словении вывел гигантских норок — типа, размером с собаку. Вдруг одна такая норка сбежала и…» Рядом были дети, поэтому мне пришлось сказать: «Да, это очень интересно, давай ты расскажешь мне об этом позже», но про себя я думала: «Да мне плевать! Насрать на эту норку! Заткнись и не болтай об этом при детях!»
Дженни попыталась сделать глубокий вдох, но не сумела — мышцы у нее были слишком напряжены.
— Естественно, дети все поняли — Эмма уж точно. Пару дней спустя мы едем в машине — я, Эмма и Джек, — и она спрашивает: «Мам, а кто такая норка?» Я отвечаю: «Это такое животное». А она: «Норка живет у нас за стеной?» Я говорю как ни в чем не бывало: «О нет, вряд ли. Но если она там, ваш папочка от нее избавится». Дети отреагировали нормально, но Пэту я готова была врезать. Вернувшись домой, я отправила детей в сад, чтобы они ничего не услышали, и наорала на Пэта. А он мне: «Ох, вот блин, извини. Хотя вообще-то, раз уж они теперь все знают, то пускай мне помогут. Я не могу следить за всеми мониторами одновременно — боюсь упустить что-нибудь. Может, дети возьмут по одному на себя?» Это была такая ересь, что я едва могла говорить. Я отвечаю: «Нет, нет. Ни за что, черт побери. И не смей такое даже предлагать». Больше он об этом не заикался, но все равно. И конечно, хоть он и сказал, что у него слишком много мониторов, в прихожей он никого не увидел и поэтому пробил еще больше дырок в стенах и поставил еще несколько видеонянь! Стоило мне отвернуться, а в доме уже новая дыра!
Я промычал что-то успокаивающее, но Дженни не обратила внимания.
— Днями напролет он только и делал, что смотрел в мониторы. Он купил этот капкан — не просто мышеловку, а огромную ужасную штуку с зубьями — и поставил на чердаке. Да вы, наверное, видели. Пэт делал вид, будто это какая-то великая тайна: «Не волнуйся, детка, меньше знаешь — крепче спишь», а сам был в восторге от этого капкана, словно это новенький «порш» или волшебная палочка, которая раз и навсегда решит все наши проблемы. Он бы следил за капканом круглые сутки, если бы мог. С детьми он уже не играл, с ним даже Джека нельзя было оставить, чтобы отвезти Эмму в школу, — когда я возвращалась, Джек красил пол на кухне томатным соусом, а Пэт сидел в трех футах от него и пялился в мониторы раскрыв рот. Я заставляла его выключать их, когда рядом дети, и чаще всего он так и делал, но в результате, стоило детям лечь спать, как он опять усаживался перед этими штуками и уже не отлипал от них весь вечер. Пару раз я пыталась устроить романтический ужин со свечами, цветами и столовым серебром, наряжалась красиво — как на свидание, понимаете? — но он просто расставлял мониторы перед своей тарелкой и не отрывался от них, пока мы ели. Он говорил, что это важно, что животное входит в раж, почуяв еду, и поэтому он должен быть наготове. Я-то думала, что мы для него тоже важны, но, видимо, ошибалась.
Я вспомнил отчаянные сообщения Пэта на форуме: «Она не понимает, она не врубается…»
— Вы пытались рассказать Пэту о ваших переживаниях?
Дженни всплеснула руками, да так, что закачалась трубка капельницы, ведущая к огромному лиловому синяку.
— Как? Он буквально отказывался разговаривать — боялся упустить что-то на этих долбаных мониторах. Когда я пыталась ему что-то сказать, даже если просто просила снять что-то с полки, он на меня шикал. Раньше он никогда так не делал. Устроить разборки я не решалась — вдруг бы он наорал на меня или еще больше отдалился. И я не понимала, почему не могу ни на что решиться — то ли мысли совсем спутались от стресса, то ли правильного ответа вообще не было…
— Понимаю, — успокаивающе сказал я. — Я не имел в виду…
Дженни не остановилась.
— И в любом случае мы друг друга уже практически не видели. Пэт говорил, что тварь «более активна» по ночам, поэтому засиживался допоздна, а потом по полдня спал. Раньше мы всегда ложились вместе, но дети встают рано, так что я не могла его дожидаться. Он хотел, чтобы мы следили вдвоем: «Давай, я точно знаю, что сегодня ночью мы его увидим, я это чувствую». У него вечно появлялись новые идеи, которые непременно помогут поймать зверя, — например, надо положить другую приманку или накрыть дыру и камеру чем-то вроде шатра, чтобы животное чувствовало себя в безопасности. И Пэт все твердил: «Дженни, пожалуйста, умоляю тебя — мы глянем на него всего разок, и ты сразу станешь счастливее, перестанешь за меня беспокоиться. Знаю, ты мне не веришь, но посиди со мной сегодня ночью и увидишь…»
— И вы с ним сидели? — Я говорил вполголоса в надежде, что Дженни поймет намек, но ее голос звучал все громче и громче.
— Я пыталась! Я не могла даже смотреть на эти дыры, но мне казалось — если Пэт прав, то я должна его поддержать, а если нет, то почему бы в этом не убедиться, понимаете? Вдобавок так у нас появился бы хоть какой-то совместный досуг, пусть и не романтический ужин. Но в результате я настолько не высыпалась, что пару раз чуть не уснула за рулем, я просто была не в силах больше с ним сидеть. Я уходила спать заполночь, а Пэт поднимался в спальню, только когда у него уже глаза сами закрывались — сначала часа в два, потом в три, четыре, пять. А иногда по утрам я находила его спящим на диване перед мониторами, расставленными на кофейном столике, или на стуле за компьютером — всю ночь он читал в интернете про животных.
— Если Пэт прав… Значит, на том этапе вы уже сомневались насчет животного.
Дженни набрала воздуху, и на секунду мне показалось, что она снова на меня набросится, однако она обмякла и откинулась на подушки.
— Нет, — ответила она тихо. — Я уже знала, что на чердаке никого нет. Если там кто-то был, почему я ничего не слышала? По всему дому камеры, так почему же мы ни разу ничего не увидели? Я пыталась убедить себя, что, возможно, животное все-таки существует, но в глубине души знала, что его нет. Однако к тому времени было слишком поздно. Дом изуродован, мы с Пэтом почти не общаемся. Я не могла вспомнить, когда мы в последний раз по-настоящему целовались. Дети все время на взводе, хоть и не понимают почему.
Она замотала головой по подушке.
— Я знала, что должна что-то предпринять, остановить все это — я же не тупая и не сумасшедшая. К тому моменту я все понимала, но не знала, что делать, — на такие темы книжек с советами не пишут, и форумов таких в интернете тоже нет. Брачные консультанты такие случаи не разбирают.
— Вы не думали о том, чтобы с кем-нибудь поговорить?
Во взгляде Дженни снова блеснула сталь.
— Нет. Ни за что. Вы шутите?
— Вы оказались в сложной ситуации. Многим на вашем месте захотелось бы поделиться с кем-то своей проблемой.
— С кем?
— С вашей сестрой, например.
— Фиона… — Лицо Дженни исказила кривая усмешка. — Ну нет, это вряд ли. Я люблю Фиону, но, опять же, есть вещи, которых она просто не понимает. И в любом случае она всегда… Сестринская зависть, понимаете? Фи всегда считала, будто мне все легко дается, само падает в руки, а ей приходится надрываться. Она бы не сказала: «Ха-ха, теперь ты понимаешь, каково мне», но точно подумала бы. И как бы мне это помогло?
— А друзья?
— Таких друзей у меня больше нет. Да и что бы я им сказала? «Привет, Пэту мерещится, что у нас в стенах живет какой-то зверь. По-моему, у моего мужа едет крыша»? Ага, конечно. Нет уж, я не такая дура. Скажешь одному человеку, и об этом узнают все. Говорю вам, я бы не допустила, чтобы над нами смеялись или, еще хуже, жалели нас. — Дженни воинственно задрала подбородок. — Я все думала про Шону — девчонку, с которой мы тусовались в детстве. Сейчас она превратилась в конченую суку. Мы с ней больше не общаемся, но если бы она об этом прознала, то мигом бы мне позвонила. Как только мне хотелось рассказать что-то Фионе или еще кому, я сразу представляла голос Шоны: «Дженни, привет! О боже, я слышала, Пэту совсем башню снесло. Ему розовые слоники на потолке чудятся, да? Кто бы мог подумать? Мы-то все воображали, будто вы идеальная пара, мистер и миссис Зануды, будете жить долго и счастливо… Как мы ошибались! Ладно, мне пора на массаж горячими камнями; звоню, просто чтобы сказать — мне та-а-ак жаль, что у вас все пошло кверху жопой! Пока-а!»
Дженни замерла, вцепившись пальцами в одеяло.
— Это единственное, что у нас оставалось: никто ничего не знал. Я постоянно твердила себе: «По крайней мере, никто не знает». Пока люди считали, что у нас все отлично, у нас был шанс все наладить. Но если все считают вас больными на всю голову неудачниками, к вам начинают относиться соответственно, и тогда ваша песенка спета. Вам крышка.
«Как с тобой обращаются, так ты себя и чувствуешь», — сказал я Ричи.
— Но есть же профессионалы — психологи, психотерапевты. Они информацию о клиентах не разглашают.
— Чего ради? Чтобы они сказали, что Пэт — псих, и забрали его в дурку, где он бы в самом деле свихнулся? Нет уж, психотерапевты Пэту были не нужны. Ему просто нужна была работа, чтобы некогда было переживать по пустякам, чтобы он ложился спать в нормальное время, а не… — Дженни оттолкнула рисунок с такой яростью, что он слетел с постели и с неприятным шорохом приземлился у моих ног. — А мне всего лишь нужно было продержаться до тех пор, пока он не найдет работу. Вот и все. И если бы все обо всем узнали, я бы этого не вынесла. Когда я забирала Эмму из школы, учительница мне улыбалась и говорила что-нибудь типа: «О, Эмма читает все лучше и лучше», словно я нормальная мамаша, которая сейчас поедет в свой нормальный дом. Только в такие моменты я и чувствовала себя нормальной. Я