Она улыбнулась, что случалось нечасто, и сказала:
— Benissimo, Marco. — Очень хорошо. — Ma, non possiamo. Mi displace. — Прошу прощения. Нельзя.
— Perche non? — Почему?
— Abbiamo delle regole. — Таковы правила.
— Dov'e suo marito? — Где ваш муж?
— Qui, a Bologna. — Здесь, в Болонье.
— Dov'e lavora? — Где он работает?
— Non lavora. — Он не работает.
Когда она докурила вторую сигарету, они вышли на крытую галерею тротуара и приступили к углубленному уроку на тему снега. Она произносила короткую фразу по-английски, он должен был ее перевести. «Идет снег». «Во Флориде снега никогда не бывает». «Завтра, может быть, пойдет снег». «На прошлой неделе два дня шел снег». «Я люблю снег». «Я не люблю снег».
Они прошли по краю главной площади, все время оставаясь под крышей. На улице Риццоли миновали магазин, где Марко покупал зимние ботинки и куртку, и он подумал, что она захочет услышать его рассказ об этом. Он мог справиться с этим по-итальянски, но решил промолчать, потому что ее все еще занимала тема погоды. На следующем перекрестке они остановились и принялись разглядывать Le Due Torri, две сохранившиеся башни, которыми гордились болонцы.
Когда-то их было больше двухсот, сказала Франческа. Попросила его повторить эту фразу. Он попробовал, грубо исказив прошедшее время и цифру, и ему пришлось повторять злосчастную фразу, пока не стало получаться правильно.
Во времена Средневековья по причинам, которые современные итальянцы не могут объяснить, их предков охватила архитектурная одержимость строить высокие узкие башни для жилья. Поскольку племенные войны и междоусобная борьба носили характер эпидемий, эти башни прежде всего служили целям обороны. Они представляли собой прекрасные наблюдательные вышки и выдерживали нападение врагов, хотя жить в них было крайне затруднительно. Чтобы сохранить продукты, кухни приходилось устраивать на верхнем этаже, сотни на три ступенек выше уровня улицы, поэтому очень трудно было найти надежную домашнюю прислугу. Когда вспыхивали войны, воюющие семьи запускали друг в друга стрелы и копья с боевых башен. Не было никакого смысла сражаться на улицах подобно простолюдинам.
Одновременно башни служили символом общественного статуса. Ни один уважающий себя аристократ не мог допустить, чтобы у соседа или соперника башня была выше, поэтому в двенадцатом и тринадцатом столетиях борьба за превосходство перешла в иную стадию, и знатные люди стремились перещеголять друг друга по степени проникновения в воздушное пространство над Болоньей. Город получил прозвище La Turrita, то есть Башенный. Один английский путешественник окрестил его Грядкой Спаржи.
К XIV веку в Болонье стало набирать силу упорядоченное управление, и проницательные люди начали отдавать себе отчет в том, что воюющую знать скоро приберут к рукам. Поэтому город, когда ему это удавалось, начал сносить башни, в чем сильно преуспел. Об остальных башнях позаботились время и сила тяжести: плохие фундаменты за несколько столетий разрушились.
В конце 1800-х годов увенчалась успехом шумная кампания по сносу всех башен. Уцелели только две — Асинелли и Гарисенда. Они стоят рядом на площади Порто-Равеньяна. Ни одну из них прямой не назовешь, Гарисенда склоняется к северу под углом, который может соперничать с более знаменитой и куда более красивой Пизанской башней. Обе уцелевшие башни на протяжении десятилетий удостоились многих цветистых эпитетов. Один французский поэт уподобил их двум пьяным матросам, бредущим домой, держась друг за друга, чтобы сохранить равновесие. В путеводителе Эрманно они именовались «Лорел и Гарди» средневековой архитектуры.
Башня Асинелли была возведена в начале XII века высотой 97,2 метра, что вдвое выше соседки. Гарисенда начала клониться, когда была почти достроена в XIII веке, и ее обрубили наполовину, дабы предотвратить падение. Клан Гарисенда потерял к ней всякий интерес и с позором покинул город.
Марко знал эту историю из книги, которой снабдил его Эрманно. Франческе не было известно, насколько он осведомлен, и она, как положено хорошему экскурсоводу, в течение пятнадцати минут, невзирая на холод, рассказывала о знаменитых башнях. Она строила простую фразу, произносила ее как можно отчетливее, помогала Марко сквозь нее продраться и затем переходила к следующей.
— На верх башни Асинелли ведут четыреста девяносто восемь ступеней, — сказала она.
— Andiamo, — тотчас ответил Марко. — Пошли.
Через узкую дверь они попали в подвал и оттуда поднялись приблизительно на пять метров вверх, где в углу ютилась билетная касса. Он купил два билета по три евро каждый, и они начали подъем. Башня была полая внутри, а лестница прижималась к наружным стенам.
Франческа сказала, что не поднималась на башню уже лет десять. Это маленькое приключение приятно ее взволновало. Она пошла вперед и ступила на крепкие дубовые ступеньки, Марко держался на некотором расстоянии сзади. Сквозь маленькие окна в стене проникали свет и холодный воздух.
— Не торопитесь, — бросила она по-английски, медленно отдаляясь от Марко. В этот снежный февральский день никто, кроме них, не рвался на вершину города.
Он замедлил шаги, и Франческа вскоре скрылась из виду. На середине подъема он остановился у широкого окна, давая ветру остудить лицо. Переведя дыхание, снова зашагал вверх, теперь уже гораздо медленнее. Через несколько минут он снова остановился. Сердце стучало, легкие работали во всю мощь. Он засомневался, выдержит ли подъем. Преодолев 498 ступеней, он наконец появился в проеме похожего на ящик чердака и оказался на вершине башни. Франческа курила сигарету, разглядывая прекрасный город внизу, и, глядя на нее, Марко не мог сказать, что восхождение далось ей нелегко.
С верхней площадки открывалась потрясающая панорама. Красные черепичные крыши покрывал нешуточный слой снега. Бледно-зеленый купол Сан-Бартоломео оказался прямо под ними, но не стал от этого менее внушительным.
— В ясную погоду на востоке видно Адриатическое море, а на севере — Альпы, — по-прежнему по-английски сказала она. — Зрелище потрясающее, даже когда идет снег.
— Очень красиво, — кивнул он задыхаясь. Ветер гудел, прорываясь сквозь металлическую решетку. Здесь было гораздо холоднее, чем на улицах Болоньи.
— Эта башня — пятое по высоте здание в Италии, — с гордостью сообщила она. Марко был уверен, что попроси он, и она без запинки назовет остальные четыре.
— Почему она уцелела? — спросил он.
— По двум причинам, по-моему. Она была хорошо спроектирована и хорошо построена. Семья Асинелли была сильна и могущественна. В XIV веке башню использовали как тюрьму, а остальные башни сносили. Но, честно говоря, никто не знает, почему эта сохранилась. — На высоте девяноста семи с лишним метров Франческа казалась совершенно другим человеком. Глаза ее оживились, голос обрел звучность. — Для меня это вечное напоминание о том, почему мне так дорог мой город, — сказала она с несвойственной ей улыбкой. Она улыбалась не ему, не по поводу собственных слов, а крышам Болоньи, ее небесному силуэту. Они перешли на другую сторону площадки, откуда открывался вид на юго-восток. На горе, возвышавшейся над городом, можно было разглядеть храм Святого Луки, ангела-хранителя города.
— Вы там побывали? — спросила она.
— Нет.
— Мы сходим туда в хорошую погоду, хорошо?
— Конечно.
— Нам столько всего надо посмотреть.
Возможно, он не станет от нее отказываться. Он так изголодался по нормальному общению, особенно с женщинами, что мог стерпеть ее сдержанность, грустный вид, перемены настроения. Он будет учиться усерднее, чтобы заслужить ее похвалу.
Если восхождение на башню Асинелли подняло ей настроение, то спуск вернул прежнюю угрюмость. Они торопливо выпили неподалеку от башни по чашечке эспрессо и распрощались. Ни прикосновения, ни чмоканья в щеку или официального рукопожатия. Он решил испытывать ее еще одну неделю.
Это испытание останется его тайной. У нее есть семь дней, чтобы стать приятным в общении человеком, или же он перестанет с ней заниматься. Ведь жизнь так коротка.
А между тем она очень привлекательная женщина.
Конверт вскрыла секретарша, как и всю вчерашнюю и позавчерашнюю почту. Однако внутри конверта оказался еще один, адресованный лично Нилу Бэкману. Крупными буквами с обеих сторон значилось строгое предупреждение: ЛИЧНО, КОНФИДЕНЦИАЛЬНО, ВСКРЫТЬ ТОЛЬКО НИЛУ БЭКМАНУ.
— Вы, наверное, захотите начать с верхнего, — сказала секретарша, положив ровно в девять утра ему на стол ежедневную кипу почты. — Отправлено два дня назад из Йорка, штат Пенсильвания.
Когда она закрыла за собой дверь, Нил принялся изучать конверт. Светло-коричневая бумага, никаких обозначений, кроме надписи, сделанной отправителем. Почерк показался ему отдаленно знакомым.
Ножом для разрезания бумаги он аккуратно вскрыл конверт сверху и вытащил единственный листок сложенной вдвое белой бумаги. Письмо от отца. Оно подействовало на него, как удар тока, но потом успокоило.
Дорогой Нил!
В данный момент я в безопасности, но сомневаюсь, что это надолго. Мне нужна твоя помощь. У меня нет ни адреса, ни телефона, ни факса, и я не уверен, что воспользовался бы ими, будь они у меня. Мне нужен доступ к электронной почте, причем такой, что не поддается отслеживанию. Понятия не имею, как это сделать, но я знаю, ты что-нибудь придумаешь. У меня нет компьютера и нет денег. Весьма вероятно, что ты под наблюдением, поэтому, что бы ты ни предпринял, старайся не оставлять следов. Заметай следы! В том числе и мои. Не доверяй никому. Пристально наблюдай за тем, что происходит вокруг. Спрячь это письмо, а потом уничтожь его. Пришли мне денег — столько, сколько сможешь. Ты знаешь, что я отдам. Нигде не пользуйся своим именем. Пиши по адресу: «Синьору Рудольфу Висковичу, факультет права, университет Болоньи, улица Замбони 22, 44041, Болонья, Италия».
Воспользуйся двумя конвертами — первый для синьора Висковича, второй для меня. В записке на его имя попроси сохранить бандероль для Марко Лаццери.