Вылетев на площадь и лязгая гусеницами по дореволюционной брусчатке, танк закрутился на месте. Один выстрел вслед удалявшемуся грузовику, и машина загорелась. Омаев почти не переставая поливал улицы пулеметными очередями, выискивая цели: отдельных гитлеровцев, легковые или грузовые машины, возможные огневые точки, скопления пехоты противника. Оставаться на открытом месте в городе долго нельзя. Тем более на площади, на которую выходили целых четыре улицы. По любой может подойти танк и влепить «болванку» сзади, где у «тридцатьчетверки» броня тоньше.
— Направо, Бабенко, — приказал Соколов, решив двигаться к западной окраине, где город атаковали второй батальон и разведвзвод на бронемашинах. — По липовой аллее!
Поворот со скрежетом по камням площади, и «семерка» понеслась между деревьями. Маневрировать, только маневрировать, понимал Алексей и снова приказал механику-водителю повернуть.
— Направо, Бабенко, направо!
— Овраг, командир! — громко крикнул механик, едва не оглушив Соколова.
Улица и правда была короткой и заканчивалась крутым оврагом с легким пешеходным мостиком, ведущим в молодой парк.
И тут снизу раздался ощутимый удар, танк резко бросило в сторону и развернуло на левой гусенице. Попадание!
— Стой! — заорал Алексей, слишком хорошо знавший причины такого поведения танка. Порвана гусеница, и теперь грозная боевая машина превратилась в неподвижную мишень.
Танк развернуло почти на 180 градусов, он боком ударился о кирпичную стену здания, сверху посыпался строительный мусор. Мотор заглох.
— Омаев, с пулеметом через нижний люк наружу. Защищать машину! Логунов, Бочкин, в башне! Наблюдать и вести огонь. Бабенко, за мной чинить гусеницу!
Вдвоем с Логуновым Алексей с трудом открыли верхний люк, с которого посыпались обломки досок, битый кирпич, пласты штукатурки. Все-таки в дом они въехали своей махиной довольно основательно.
Сжимая в руке ППШ, Соколов спрыгнул на землю. Омаев уже отбегал от танка с пулеметом и вещмешком с несколькими дисками. Он явно намеревался занять оборону за толстым стволом старого вяза.
— Руслан, не туда! — крикнул лейтенант. — Тебя сзади могут убить, не сюда. Дуй на второй этаж, на балкон! Оттуда ты в обе стороны улицу простреливать сможешь. Бабенко, вы где?
— Здесь, командир, — появился рядом механик-водитель и стал открывать инструментальный ящик.
Соколов закинул автомат за спину и бросился помогать Бабенко снимать с лобовой брони запасной трак. Оба с удовлетворением оценили, что им сильно повезло. Гусеница просто размоталась и лежала стальной лентой на земле. Если бы танк соскочил с нее или его развернуло так, что он катками встал бы поперек гусеницы, исправить все было бы сложнее. А немцы себя ждать не заставят.
В подтверждение мыслей младшего лейтенанта пушка «семерки» выстрелила вдоль улицы. Бабенко и Соколов присели от неожиданности, а в начале улицы раздался взрыв, потом послышались крики и команды на немецком. С мягким гудением подшипников башня стала поворачиваться, и снова выстрел. Соколов поморщился от боли в ушах, но продолжал помогать Бабенко. Наконец, трак упал на землю, теперь нужно было снять поврежденный трак с гусеницы, набить и соединить новый трак с лентой гусеницы, а потом натянуть ее на катки и снова соединить с другим «пальцем».
Неожиданно над головой засвистели пули, несколько из них попали в башню и с противным визгом отрикошетили дальше по улице. С балкона, наконец, начал стрелять пулемет Омаева. Обливаясь потом, танкисты возились с гусеницей, выбивая кувалдой погнутый «палец». Плотно соединили новый трак и снова забили на место «палец».
Соколов не смотрел по сторонам, но прислушивался к звукам боя. Башня вращалась почти не переставая. Алексей понимал, что Логунов просто таким образом демонстрирует немцам, что готов выстрелить в любом направлении. И так он держал их на своих позициях. Пушка выстрелила еще два раза. Омаев стрелял с балкона теперь не длинными очередями, а короткими, но часто. Наверное, у него там на балконе кончались патроны. Держитесь, ребята, мы уже скоро.
Подцепив ломиком конец гусеницы, танкисты потащили ее на катки. Потом дальше, дальше, пока зубья стальной ленты не вошли между катками. Напрягая мышцы, Алексей держал трак, пока Бабенко вставлял «палец» и забивал его. Еще немного…
Но тут по броне стали бить пули, совсем рядом. Потом в конце улицы раздался пушечный выстрел, и снаряд с шелестом прошел над головами. «Семерка» ответила почти сразу, а Омаев с балкона довершил дело несколькими очередями. «Значит, немцы подтащили орудие или к ним подошел танк, который Логунов сейчас подбил. Если не подбил, то следующий снаряд попадет в нас», — подумал Алексей.
Но с улицы больше не стреляли.
Точнее, он уже не слышал стрельбы на этой улице, потому что как-то незаметно весь городок наполнился звуками пушечных выстрелов, беспорядочной автоматной стрельбы, взрывов гранат. Соколов выпрямился возле танка и вытер потный лоб. Через перекресток прошли два танка со звездами на бортах, потом бронемашина, пробежали несколько автоматчиков. Наши!
— Наши, ребята! Наши в городе! — Алексей несколько раз постучал молотком по броне танка.
С перекрестка на узенькую улицу свернула «тридцатьчетверка» с номером 313 на борту. Когда танк подошел к «семерке», Соколов увидел, что на броне с двумя автоматчиками сидит майор Лацис. Командир группы передал свой автомат красноармейцу и спрыгнул на землю.
— Я думал, что вам конец! — улыбаясь, заговорил майор. — Ну, натворили вы тут, конечно. Но все-таки приказы надо выполнять, товарищ младший лейтенант.
— Я не получал никаких приказов, товарищ майор, — опешил Соколов, недоуменно оглядываясь на высунувшегося из люка Логунова и на подошедшего Омаева с танковым пулеметом в руках.
— Вы не слышали приказа «назад»? Почему?
— Вот почему! — раздался сверху голос Логунова, который выбрался из башни и присел на корточки, трогая куцый обрубок там, где раньше торчал длинный штырь антенны. — Поэтому Омаев и не смог связаться. Мы ведь вас тоже вызывали постоянно. Сообщить об обстановке в городе хотели.
— Ну, что же, — Лацис подошел к танку и посмотрел на то, что осталось от антенны. — Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
— Жив Фролов! — Алексей кивнул на 313-й. — А я думал все, подбили его, когда он встал на окраине.
— В отличие от некоторых командиров, сержант Фролов все же выполняет приказы, — добродушно похлопал Соколова по плечу майор. — Он просто остановился, получив приказ. Ладно, пусть экипаж заканчивает ремонт, ты на броню со мной. В срочном порядке нужно организовывать оборону городка. В здании Горисполкома на центральной площади у меня будет штаб.
Положив кувалду на броню, Бабенко проводил взглядом 313-й. Логунов спрыгнул на землю и подошел к механику.
— Ну, как у тебя, Михалыч, порядок? — спросил он, закуривая.
— А что тут? — Бабенко пожал плечами. — Дело пустяковое — один трак заменить. Хотя были моменты, думал, тут мы с командиром и ляжем. Вовремя вы там их накрыли.
— Ты себя благодари, не нас, — глубоко затягиваясь, сказал Логунов. Он поднял перед собой руки и посмотрел на чуть подрагивающие пальцы. — Ловко ты танк к дому прижал. Смотри, откуда нас без гусеницы снесло. Почти с середины улицы. Если бы не ты, торчала бы наша «семерка» на самом видном месте и небо коптила. И нас бы не было. А ты как, Руслан?
Сержант посмотрел на пулеметчика, вытиравшего взмокший лоб, несмотря на морозную погоду.
— Не сообразил немного, хорошо, командир вовремя подсказал. Время потерял. Пока на второй этаж бежал с этой дурой, всех родных своих вспомнил. А вы вовсю здесь уже из орудия стрелять начали. Думал, не успею. Но ничего, обошлось. Правда, патроны стали кончаться. А остальные диски в танке.
— Ты, Русланчик, учись и запоминай, — выпуская дым изо рта, сказал сержант. — Это в танке ты сидишь на своем месте и стреляешь в то, что видишь перед собой. А как из танка вылез, позицию для пулемета занимать надо с умом. Сообразил, почему тебя лейтенант на балкон послал?
— Сообразил, — кивнул Омаев. — Сектор обстрела оттуда шире.
— То-то, — кивнул Логунов, потом наклонился к переднему люку и крикнул в него: — Бочкин, ты там прилип что ли?
— Не, — вяло отозвался Николай, стукая каблуками сапог по металлу. Через несколько секунд его голова появилась в люке механика водителя. — К чему мне прилепляться-то? Слабость какая-то. Вроде и не первый день в бою, а сегодня что-то страшновато стало. И главное, не во время боя, а вот сейчас только, когда все кончилось.
— Не мандражи, все позади, — сдвинул Бочкину шлемофон на глаза Логунов. — Это как раз после боя и бывает. Все нормально, парень.
— Помните, в августе, тогда мы с вами вдвоем в немецком танке посреди поля? — спросил Бочкин, положив подбородок на скрещенные руки. — Там еще вроде позиция какая-то была. Они наступают, мы обороняемся, стреляем. Страшно было, потому что ясно, что не удержаться нам вдвоем. Но как-то не так. И во время боя в танке обычно не так страшно. Знаешь, что вокруг другие машины, все наши рядом. А сегодня… Такая тоска вдруг взяла, что мы одним танком в чужом городе и вокруг никого, одни фашисты. Если подобьют, то и помочь некому. А в плен больше не хочется. И так особист нас столько мурыжил за ту историю. А потом злость появилась! Эх, думаю, если суждено нам сгореть в этом городке, то мы им такого здесь устроим. Ну и… а потом, когда все кончилось, руки дрожать стали.
Бочкин засмеялся и показал свои руки.
— Гляди-ка, перестали, — удивленно сказал он. — Чего я вам тут тогда распинался.
Логунов смотрел на него некоторое время серьезно, потом громко расхохотался. Следом стал прыскать в кулак Бабенко, заулыбался вечно хмурый Омаев. Они смеялись и хлопали друг друга по плечам, по спинам, вспоминая эпизоды боя, подшучивая друг над другом, пока первым не замолчал Бабенко. Он посмотрел вдоль улицы, по которой ушел 313-й с майором и Соколовым на броне, и сказал: