Уставшие экипажи ужинали в своем блиндаже, когда прибежал посыльный с приказом младшему лейтенанту Соколову и красноармейцу Омаеву явиться в штаб к майору Лацису.
— Заводить? — вскочил на ноги, вытирая рот платком, Бабенко.
— Не надо. Ночь, мало ли что. Все танки должны быть на рубеже обороны. Мы с Русланом так дойдем. Вот, трофейные «шмайсеры» возьмем. Тут идти-то не больше километра.
— Опасно, — поморщился Логунов. — Вон какие шныряют по развалинам. А вдруг они не единственные? Интересно, из них там в штабе вытрясли чего-нибудь? Есть польза от таких пленных или нет? Если засланные, то есть, наверное, а если в окружении сидели да своих дожидались, то бестолковое занятие их трясти.
— Немцы замолчали! — Бабенко поднял вверх указательный палец. — Хоть поспим спокойно, без этого радио. Дураки они, надо было не только голос записывать, надо было русские народные песни крутить.
К вечеру потеплело, и выпавший накануне снежок почти весь растаял. По настоянию Омаева они шли по разным сторонам улицы, подстраховывая друг друга на случай нападения. Да и просто, чтобы не попасть обоим под одну автоматную очередь. Теперь Алексей понимал, что, не имея сплошной линии обороны вокруг города, они могли запросто не увидеть, как в город по несколько человек проникают враги. Могут, например, выяснить, где у обороняющихся штаб, и взорвать его или устроить нападение на командный состав во время совещания. Могут уничтожить запасы горючего.
В памяти всплыло сильное волевое лицо Лациса. Алексей вспомнил его команды. Нет, решил он, майор опытнее каждого из нас. Не мог он не подумать о такой возможности. Если бы не подумал, немцы запросто могли за двое суток просочиться в город, а потом — удар с двух сторон, и вся оборона рассыпалась бы в прах. Нет, Лацис наверняка устроил наблюдение, пулеметные расчеты на опасных участках, выставил боевое охранение. Без сплошной линии обороны все равно можно весь периметр не выпускать из поля зрения. Зря переживаю. Пять немцев в городе — еще не показатель, не причина паниковать.
От этой мысли стало легче, но желание идти с осторожностью по пустой темной улице среди темных окон притаившихся домов, да еще по разным сторонам улицы и держать оружие наготове не пропало.
Лацис сидел один в пустом кабинете за столом. Рука висела на груди на перевязи из марлевого бинта. Оторвавшись от карты, он поднял глаза на танкистов.
— Омаев? — майор с интересом смотрел на танкиста. — Это ты их взял?
— Так точно! — хмуро отозвался Руслан.
— Какой-то он у тебя немногословный, Соколов. Радоваться надо, такое дело сделал, командование порадовал. Другой бы гоголем ходил, а этот хмурится. Или случилось чего?
— Все как у всех, — вместо Омаева ответил Соколов. — У Руслана девушка погибла недавно. Он отличный танкист, товарищ майор, и личные душевные переживания никак не отражаются на службе и отношениях с экипажем.
— Ладно, Руслан, — майор встал из-за стола подошел и похлопал танкиста по плечу. — У всех у нас сейчас одно горе, одно на весь наш народ, на всю Родину. А сейчас давай о делах наших военных. Расскажи, как ты немцев в этом доме заметил, чем они занимались и как у вас схватка происходила.
— Да, там все просто было, товарищ майор. Залюбовался я домом изнутри. Старый он, сохранилось еще многое, красиво. Стоял, смотрел, а потом голоса услышал. Сразу понял, свои прятаться не будут. Раз тайком, значит, враг. Ну, и заглянул в комнату, а он как раз передо мной. Я его пистолетом по голове и дальше смотреть. Слышу, они во второй комнате. А если уйдут, думаю, пока я к командиру докладывать бегаю? Пошел, а на меня второй с автоматом. Пришлось убить. Быстро получилось, те двое и понять ничего не успели, я на них револьвер наставил, они на меня автоматы. Я-то знаю, что им шуметь нельзя. Стрелять станут, убьют меня, так и самим все равно не уйти. А мне как раз стрелять можно. Они там посовещались меж собой. Тот, который в шинели, видать, посоветовал сдаваться. Они и сдались. Я своих позвал. Вот и все.
— Самый разумный из них этот обер-лейтенант Валленберг оказался, — усмехнулся Лацис. — Потому и живой. Странный тип в этой компании. О себе ничего не говорит, как с ними связался, не говорит. Ясно, что с документами, значит, уйти не успел, когда мы город брали. А с этими просто познакомился, когда прятались. Не думаю, что он с ними с самого начала. Экипирован не так. Я тебе не сказал, Соколов, ребята Позднякова нашли на окраине в брошенной хате два трупа в таких же вот альпийских куртках. Думаем, из тех, кто на него напал на дороге. Тяжело раненные, унесли их. А потом или умерли от ран, или свои прикончили. В интересах дела.
— Своих? — Соколов и Омаев переглянулись. — Это что же у них за армия такая, если в ней… что же они за люди такие?
— Вот такие они, Омаев, — зло усмехнулся Лацис. — Вот так к ним и относись, так с ними и воюй. Так вот, Соколов, я для чего вас вызвал. При вас немцы ничего не обсуждали, никаких разговоров не вели? Ты же немецкий знаешь хорошо.
— Нет, молчали. Вот только Омаев слышал, как они немного поговорили между собой, прежде чем оружие бросить, но он по-немецки не понимает. А они что, молчат на допросах?
— Молчат. Того, которого Омаев по голове наганом ударил, мы пока не сильно беспокоим, а эти двое молчат, только переглядываются.
— Товарищ майор, — вдруг вспомнил Соколов. — Когда из дома выводили, ну, двоих, которые сами сдались, тот, что в шинели, Валленберг, быстро спросил меня, четвертый их товарищ убит или нет.
— Валленберг? — Лацис постоял, глядя задумчиво на Алексея, потом повернул голову к Омаеву. — Так, танкист, ты иди отдыхай пока, дежурному скажи, чтобы привели ко мне обер-лейтенанта.
Руслан отдал честь и вышел. Майор походил по комнате, потом велел Соколову сесть в сторонке на стул и наблюдать за немцем. Какие-то сомнения Лацису тоже не давали покоя.
Через несколько минут в комнату ввели того самого обер-лейтенанта, только теперь у него поверх шинели не было ремня с кобурой, и руки он все время держал за спиной. Отпустив конвойного, Лацис все ходил по комнате, задумчиво глядя себе под ноги. Немец смотрел поверх головы майора на гвоздь в стене. Там над столом в свое время, наверное, висел потрет Ленина или Сталина.
Наконец майор остановился. Сложил руки на груди и, присев на подоконник, обратился к обер-лейтенанту по-немецки:
— Я предлагаю вам, обер-лейтенант, подумать серьезно о том, что перед вами очень простой выбор. Вы враг, и ничто не мешает мне поступить с вами сурово. Если вы хотите снисхождения к себе, то заслужите его. Я повторю вопрос, который уже задавал вам. С какой целью ваша группа проникла в город после того, как мы его захватили?
Немец повернулся, посмотрел внимательно на Соколова, потом снова уставился на гвоздь в стене, покусывая губы. Наконец он пробормотал:
— Мы можем с вами остаться вдвоем, господин майор?
— Никаких условий с вашей стороны, — отрезал Лацис. — Условия здесь ставлю я. Повторить вопрос?
— Не надо, — сказал на чистом русском языке обер-лейтенант и вздохнул. — Какой же вы упрямый.
Соколов и Лацис уставились на немца в крайнем изумлении. Майор медленно поднялся с подоконника и подошел к пленному.
— Я капитан Афанасьев, — сказал немец. — Моя группа погибла, я без связи, но я догадываюсь, зачем вы здесь. Может быть, мы все же поговорим наедине, товарищ майор. Младший лейтенант, без обиды!
— Ну, теперь он все равно все знает, — резонно заметил Лацис. — Только и вы без обиды. Чем вы можете доказать, что вы — капитан Афанасьев, а не самозванец и немецкий агент, заброшенный к нам под видом советского командира?
— У Позднякова в подразделении есть старшина Лукьяненко. Вызовите его. Он подтвердит, мы с ним еще в 39-м за финскими лыжниками охотились вместе.
— Вы знаете Позднякова?
— Так точно. Он меня не знает, но я его как-то видел в штабе армии, когда его группу готовили к заброске в тыл. А Лукьяненко я видел в оцеплении, когда нас из дома выводили. Я, правда, прикрылся рукой, чтобы он меня не узнал.
— Почему же? — спросил Лацис. — Узнал бы он вас, раньше бы все разрешилось. И почему вы вообще не объявились, когда мы город взяли?
— Пусть Лукьяненко меня опознает, а то без этой процедуры все наши разговоры смысла не имеют, — улыбнулся пленный.
— Хорошо! Соколов, найди старшину и приведи сюда, только без комментариев. Понял?
Соколов вернулся со старшиной и, оставив его за дверью, доложил майору. Тот, глядя в глаза пленному, велел пригласить старшину.
— А вы, если хотите, чтобы я вам поверил, сидите и молчите. Будем проверять только реакцию Лукьяненко.
— Валяйте, — улыбнулся «немец».
Соколов открыл дверь и пригласил старшину войти. Усталый, невыспавшийся старшина разогнал складки под ремнем на шинели и вошел в кабинет. Остановившись у двери, он мельком глянул на спину сидевшего на стуле «немца» и вскинул руку к шапке, чтобы доложить о прибытии, как того требовал устав. Майор кивнул и предложил старшине подойти к нему. Старшина без особых эмоций прошел мимо пленного и остановился у стола. И только теперь, еще раз глянув на «немца», он нахмурился, потом расплылся в широченной улыбке, глаза бойца засверкали неподдельной радостью.
— Виктор Сергеевич! Товарищ капитан! Вы?
Афанасьев, не говоря ни слова, многозначительно развел руками. Мол, сам понимать должен, не новичок. Лукьяненко недоуменно посмотрел на Лациса, потом на Соколова. Майор встал из-за стола, подошел к старшине и спросил.
— Вы знаете этого человека, Лукьяненко?
— Так… — старшина на миг замялся, видимо, задумавшись, а может, нельзя признавать. Но потом по глазам капитана все понял и решительно стал докладывать, вытянувшись перед майором: — Так точно. Капитана Афанасьева Виктора Сергеевича прекрасно знаю. Воевали в финскую вместе почти полгода. В июне этого года вместе отступали до Смоленска, потом меня по причине ранения и по выписке из санчасти направили в другое подразделение.