— Уйди, я сам, — попросил он, в темноте на глазах танкиста блеснули слезы.
Омаев перебежал просеку, на секунду остановился рядом с командиром, все понял и, кивнув, побежал к тягачу занимать позицию. Бочкин уже сидел сверху, а Бабенко пытался перевязать ему кисть руки. Логунов стоял как во сне, потом злым рывком выдернул чеку из гранаты, бросил ее на мотор танка и побежал догонять тронувшийся тягач. За спиной раздался взрыв. Потом огонь разгоравшегося пламени, потом взорвался бензобак. Соколов стоял на коленях на брезенте тягача и смотрел, как горит «семерка». Раненый друг умирал, сдерживая врага только своим присутствием. Им не обойти его, пока он горит. Он железной грудью встал, защищая свой экипаж… Прощай, друг…
— Коля! — Соколов обернулся и толкнул локтем Бочкина.
Лиза стояла в кузове грузовика и махала рукой. Двое бойцов, пытавшихся закрыть задний борт, подали девочке руки, и она спрыгнула на землю.
— Лиза, — Бочкин пошел навстречу прихрамывающей девушке. — Ты не уехала?
Колонна уставших пехотинцев проходила мимо, поглядывая на девушку в стареньком пальто и молодого танкиста. Соколов вышел из колонны. Логунов, Бабенко и Руслан Омаев встали рядом с ним, глядя на Бочкина.
Девушка подошла, улыбнулась сквозь слезы и уткнулась в грязную танкистскую робу.
— Ты весь порохом пропах, — сказала она, посмотрев ему в лицо, — небритый. А что у тебя с рукой?
— Да так, — Бочкин растерянно улыбнулся в ответ. — Порезался, когда тушенку открывал. Командир, понимаешь, все время ругается, чтобы инструмент был без заусенцев, а я… разгильдяй.
— А ты меня обманываешь, — тихо сказала девушка. — Ну и пусть, я ведь знаю, почему ты меня обманываешь. Не хочешь пугать, заботишься обо мне. Ты будешь обо мне всю жизнь заботиться, правда?
— Правда… Ты даже не представляешь, как я буду о тебе заботиться, — прошептал Коля и прижал к себе хрупкое тело девушки.
— А где ваш танк? Вы чего пешком идете? Сломался?
— Не сейчас, — дрогнул голос Бочкина. — Я потом тебе расскажу… как-нибудь. После войны…