Не получая ответа, Задорожный совсем растерялся. Он не решался покинуть «Георгий» из страха быть заподозренным в дезертирстве. Он не решался действовать энер-гично, боясь крутыми мерами окончательно погубить дело.
Этим замешательством команды ловко воспользовался командир «Георгия» боцман Кузьменко. На броненосце по его приказу проиграли боевую тревогу. Все матросы бросились по местам. Над «Георгием» подняли сигнал: «Иду в Севастополь». В машинное отделение полетел приказ: «Полный вперёд!» Прежде чем кто-нибудь успел опомниться и понять, в чём дело, «Георгий Победоносец», стоявший, как и «Потёмкин», под парами, двинулся в море, взяв курс на Севастополь.
На «Потёмкине» в это время шла погрузка угля.
К самому его борту был пришвартован огромный угольщик. Оба корабля были соединены мостками, по которым бегали люди с тяжёлыми мешками на спине. Матросы работали за десятерых. В грязных рабочих куртках они потеряли свой лихой флотский облик, но чёрные от угля лица их точно светились. Быть может, в первый раз в жизни труд казался им таким лёгким и осмысленным. Они знали: каждый мешок с углём, который они перетаскивают на своих спинах, служит делу освобождения народа.
В своих показаниях на следствии Кузьменко рассказывал, что он решился на этот шаг, рассчитывая на то, что угольщик, который стоял рядом с «Потёмкиным», закроет последнему поле обстрела.
«Я рассчитывал, — говорил он, — что удалюсь на расстояние пушечного выстрела, прежде чем на «Потёмкине» придут в себя, отведут угольщик и приготовятся к стрельбе».
Быстрые и решительные действия «Потёмкина» разрушили этот план.
Над «Потёмкиным» подняли сигнал: «Георгию Победоносцу» вернуться на прежнюю стоянку».
«Георгий» продолжал уходить в море. Из его труб валили густые хлопья чёрного дыма. Кузьменко приказал усилить ход. Своей команде он объявил, что «Потёмкин» даёт сигнал: «Следую за вами». Так как немногие матросы умели читать морские сигналы, обман удался.
На «Потёмкине» по приказу боцмана Мурзака пробили боевую тревогу. Возмущённые предательством «Георгия» потёмкинцы мигом убрали палубу, оттащили в сторону угольщик. Над «Потёмкиным» взвился красный боевой флаг, и грозные жерла двенадцатидюймовых пушек приподнялись, повернулись и уставились на «Георгия». Это были сигналы, понятные каждому матросу. Озлобленные обманом, георгиевцы бросились к штурвалу, которым управлял сам Кузьменко, и потребовали вернуть броненосец на прежнюю стоянку.
Кузьменко пришлось подчиниться. Манёвр не удался. Кузьменко испугался расплаты за открытую попытку измены.
Но тут вступил в действие ещё один заговорщик. Это был матёрый черносотенец Романенко, командир «Надежды» — большого катера управления одесским портом. Романенко неоднократно появлялся на «Потёмкине» под предлогом различных поручений начальника порта. Должно быть, ему удалось договориться лично или через посредника с боцманом Кузьменко, потому что он на своём быстроходном катере неотступно следовал за уходившим в Севастополь броненосцем «Георгий Победоносец».
«Когда «Георгий Победоносец» поравнялся с катером «Надежда», — рассказывал впоследствии в своих показаниях Романенко, — канонир Кузьменко сделал жест отчаяния. Я мимикой предложил ему идти в порт, а сам на катере пошёл вперёд, указывая путь. Введя броненосец в гавань и выведя его на мелкое место, в нескольких саженях от Платоновского мола, я указал место, где бросить якорь, после чего на «Надежду» сошло пятнадцать матросов, в том числе и командовавший броненосцем канонир».
Этот быстро выполненный манёвр спас предателей от расправы георгиевцев.
Наступил критический момент потёмкинского восстания. Правительственные войска получили возможность завладеть «Георгием» и воспользоваться его артиллерией против нас.
Пушки с Николаевского бульвара были наведены уже на броненосец «Георгий», но «Потёмкин» мог заставить их замолчать огнём своей артиллерии. От нас зависело не дать правительственным войскам завладеть «Георгием» и под прикрытием наших пушек снять его. с мели. Я бросился искать Алексеева. Но тот уже заперся в боевой рубке. Он всегда запирался там, когда замышлял предательство.
В этот же самый момент начали действовать заговорщики «Потёмкина».
Раздался крик: «В Румынию!» Кто-то подхватил его, и через несколько минут этот крик слышался всюду.
— В Румынию! В Румынию! — кричали матросы.
Откуда-то из трюмов выползли люди, которых мы никогда не видели раньше. Шептуны и кондуктора приступили к очередному манёвру.
— В Румынию! В Румынию!
Я бросился к матросам, стоявшим на спардеке.
— Братцы! Товарищи! Что вы делаете? Вы губите дело!..
Но мне не удалось кончить: несколько матросов подбежали ко мне и, грозя кулаками, стали кричать:
— Чего ты хочешь? Хочешь, чтобы нас, как баранов, потопили? Поговори-ка ещё, сейчас за бортом очутишься.
Кулик и Бредихин во-время прибежали ко мне на помощь.
Паника всё усиливалась. Новая мысль снова подстёгивает меня. Бегу к старшему офицеру, боцману Мурзаку.
— Ведь на «Георгии» — наши товарищи. Пошлите за ними миноносец!
— Да уже послан, вон идёт!
Действительно, к «Георгию» уже подходил наш миноносец.
Через подзорную трубу видно было, как бегут к трапу «Георгия» матросы.
— Это наши бегут! — крикнул кто-то. Скоро они были уже на «Потёмкине»,
Я бросился к ним навстречу. Среди них не было доктора.
— А доктор где? Почему оставили его? Ведь его повесят.
— Как же, повесят! Только не за шею, а на шею... — злобно ответил Задорожный.
И он рассказал про измену доктора.
Через несколько минут после возвращения товарищей «Потёмкин» снялся с якоря и взял курс на Румынию.
К вечеру исчезли последние следы паники.
Дымченко, Кулик, Резниченко, Костенко, Денисенко, Звенигородский, Курилов, Кошугин, Макаров, Шестидесятый, Мартьянов, Заулошнев, Задорожный, Савотченко, Сопрыкин — социал-демократический актив корабля — беседовали с матросами в разных частях корабля. Их слушали.
К ночи в адмиральской состоялось заседание комиссии, на котором присутствовал весь актив корабля.
Произносились горячие речи и призывы к дальнейшей борьбе. В разгар заседания вошёл Кулик; он положил на стол шапку с деньгами и заявил, что команда отдала все свои личные деньги в общую кассу. Этот поступок команды положил конец всем колебаниям. Комиссия единогласно постановила не сдаваться в Румынии. «Пополним там запасы угля, добудем провиант, сообщим всему миру о целях нашей борьбы — и обратно в Россию!» Матросы повеселели.
Только кондуктора молчали, бросая угрожающие взгляды. Ясно было, что эти господа не подчинились общему решению и что-то замышляют.
Когда заседание комиссии кончилось, я подошёл к Дымченко и поделился с ним моими опасениями. Винтовки стояли у нас в открытых пирамидах, и кондукторы, вооружив ночью своих сторонников, легко могли перебить наиболее сознательную и передовую часть команды. Всё зависело в этом случае от того, из каких людей состоял караул.
Дымченко согласился со мной и немедленно отправился искать матроса, заведовавшего в этот день караулом. Вскоре он вернулся с ним, и последний успокоил нас, заявив, что караул состоит из самых надёжных матросов.
Глава XXVДорофей Кошуба
Вместе с нашей делегацией, вернувшейся с изменившего революции «Георгия» на «Потёмкин», прибыл георгиевский матрос, комендор Дорофей Кошуба.
Кошуба ещё только взбирался по трапу, а уже послышался его громовой голос.
— Братья!.. Товарищи!.. К орудиям!.. Огонь по изменнику!
Кучка распоясавшихся потёмкинских изменников пыталась помешать ему, но Кошуба продолжал свой страстный призыв:
— Братцы!.. Не ходите в Румынию... не обрекайте себя на вечный позор и презрение народа.
Негодяи схватили его, подняли, угрожали бросить в море, а он продолжал кричать:
— Дезертир всё равно что предатель... Кто бросит броненосец, тот предатель народа!..
Если б не подоспел Дымченко с несколькими караульными, негодяи привели бы в исполнение свою угрозу.
Вечером, когда мы шли в Румынию, он кричал со спардека:
— Кто пойдёт со мной штурмовать Севастополь, братцы? Сто человек, мне надо сто человек решительных матросиков, и я возьму Севастополь... Вот как это сделаем, товарищи. «Потёмкин» подойдёт поближе к Севастополю, спустит нас где-нибудь возле Балаклавы, а сам уйдёт в море воевать другие города. А мы, то есть наша сотня, мы набьём свои рубашки патронами и ночью, разбившись на несколько групп, войдём под видом патрулей в Севастополь, незаметно просочимся в крепость, арестуем офицеров и провозгласим республику.
Дальше следовала картина сурового суда матросов над «шкурами» и над изменниками-георгиевцами. И, наконец, Кошуба перешёл к описанию встречи «Потёмкина», на которую «сойдутся в Севастополе со всей нашей страны все страждущие и угнетённые и все храбрые борцы за дело народное. И будет их такое множество, что для всех не хватит места на улицах и площадях Севастополя; все крыши домов, все деревья, все холмы и курганы будут усеяны народом. И когда в Северную бухту войдёт «Потёмкин», корабль-герой, люди будут приветствовать его слезами радости, от которых море выйдет из своих берегов».
Кошуба не был членом «Централки». Больше того, до 1905 года он стоял в стороне от политической жизни.
Как и многие матросы, которые, попав во флот, отдавали дань увлечению морской романтикой, Кошуба увидел во флотской службе своё призвание и решил избрать морскую профессию. Он не думал о сверхсрочной службе. О нет, он не мечтал стать боцманом. Он презирал кондукторов, продавшихся начальству за чечевичную похлёбку. Кошуба не был тщеславен. Но он чувствовал в себе силы для большого плавания в жизни.
Его определили в комендоры. Он был очень доволен: «артиллерия — царица морского боя». Кошуба принялся изучать артиллерийское дело. Он просил откомандировать его в артиллерийскую школу. Он имел на это право: у него на руках было свидетельство об окончании четырёхклассной школы. Ротный командир наотрез отказал: «Рылом не вышел».