уважении. Но такой случай... Ха-ха-ха! — смеялся он, протягивая мне руку.
Это был типичный жандармский приём. Спрятав обе руки в карманы брюк, я смотрел на него.
— Не доверяете? Ну, впрочем, я сам виноват. Но это такой смешной случай. Сейчас я вам всё объясню. Я — командир миноносца «Стремительный», команда которого, состоящая из одних офицеров, поклялась взорвать мятежный броненосец. «Потёмкин» вышел один на один в бой с государством российским. Мы на небольшом миноносце вышли в бой с «Потёмкиным». Мы — враги, но храбрые враги. Мы должны друг друга уважать!
Он самодовольно улыбнулся. В полумраке камеры мне показалось, что он похож на доктора Галенко. Стало вдруг противно.
— Бросьте фиглярничать! Здесь вам не балаган! Чего вам надо?
— Да нет, помилуйте, что вы волнуетесь? Я просто так. Но какой случай!.. Ха-ха-ха!.. — снова залился он, мгновенно оправившись от смущения. — Представьте, когда мы пришли сюда, нас приняли за бунтовщиков. И этот бравый полковник Герцык велел арестовать меня, как только я высадился на берег. Ха-ха-ха! Не правда ли, смешно? Я полчаса бился с этим дураком, прежде чем втолковал ему, что под андреевским флагом плавают не одни только бунтовщики. Ха-ха-ха! — заливался он.
Случай действительно был смешной, и я с трудом удержался от улыбки.
Янович вдруг оборвал свой смех и стал серьёзен.
Потом он рассказал мне историю «Стремительного».
По возвращении эскадры в Севастополь стало очевидно, что никакая матросская часть не выступит против «Потёмкина». Было решено прибегнуть к другим средствам борьбы. В Одессе спешно воздвигались крепостные батареи. Два миноносца бессменно дежурили в бухте морской крепости Очаков, чтобы двинуться в атаку при первом появлении «Потёмкина».
На поиски «Потёмкина» был послан военный быстроходный крейсер «Гридень».
— Однако я лично, — заявил Янович, — мало верил в очаковские миноносцы и даже в «Гридень», поскольку все эти суда обслуживались матросами... Будем откровенны. Вы, революционеры, ловко сделали своё дело. В настоящее время зараза революции охватила весь флот, и пока мы не вылечим людей от этой болезни, нам нечего на них рассчитывать... Как убеждённый монархист, — тут Янович, склонив голову набок, кокетливо посмотрел на меня, — я предложил сформировать для действий против «Потёмкина» миноносец с офицерской командой. Для этой цели выделили миноносец «Стремительный».
Лейтенант Янович был очень словоохотлив. Он долго и пространно рассказывал мне о странствованиях «Стремительного». В кратких словах его рассказ сводился к следующему:
«Стремительный» прибыл в Одессу 19 июня утром.
В это время «Потёмкин» был уже в Румынии. Хотя Янович и не сознался мне в этом, но он, конечно, должен был знать уже при выходе из Севастополя, что в Одессе «Потемкина» не застанет. Тем не менее он шёл сюда, потому что перед ним стоял ряд других карательных задач. Он помог управиться с восставшим «Прутом». Став на изготовку против «Георгия Победоносца» с открытым минным аппаратом, он заставил команду «Георгия» выдать зачинщиков.
Пока «Стремительный» справлялся с этим делом, пришли телеграммы о пребывании «Потёмкина» в Констанце. «Стремительный» немедленно «помчался», по выражению Яновича, в Констанцу. Однако пришёл он туда ровно через четыре часа после ухода «Потёмкина», хотя стояли мы в Констанце около суток, а расстояние из Одессы до Констанцы «Стремительный» мог покрыть за двенадцать часов.
Из Констанцы Янович направился почему-то в болгарский порт Варну. Здесь от капитана какого-то болгарского судна, по всей вероятности того самого болгарского военного корабля, с которым мы обменялись сигналами в море, Янович получил сведения, что мы находимся у берегов Крыма, и «Стремительный» «помчался» в Ялту. В Ялте он узнал, что «Потёмкин» стоит в Феодосии, и решил «немедленно» идти туда. Он рассчитывал, что топография феодосийского рейда с его сильно выдвинутыми боковыми мысами позволит ему незаметно подойти к «Потёмкину» и взорвать его.
Однако и здесь «Потёмкина» не оказалось.
— Неуловимый какой-то призрак, «летучий голландец»! — закончил свой рассказ Янович.
И вдруг, точно невзначай, добавил:
— А куда же он теперь направил свои стопы, наш милейший враг; встречи с которым я жажду, как юноша свидания с возлюбленной?
— Ну, юноша никогда не опаздывает на свидание, — заметил я.
Янович как-то сразу угас.
— Так вы мне не скажете, куда ушёл броненосец? И в голосе его на этот раз прозвучала угроза. Положительно, ему не хватало жандармской выдержки.
— А зачем вам? Ведь вы всё равно на шесть часов опоздаете...
Янович пришёл в ярость:
— Не хотите — не надо, вам же хуже будет, а этих негодяев мы всё равно потопим!
— Позвольте, лейтенант, ведь вы давеча говорили сами об «уважаемом враге» и вдруг — «негодяи»!
Но Янович уже совсем забыл о своей роли. Он был полон негодования.
— Как хватило у вас совести втягивать русского солдата в политическую борьбу, заставить его изменить присяге? — кричал он, размахивая руками.
Словом, началась обычная черносотенная истерика. Мне эта история надоела, и, растянувшись на койке, я повернулся к нему спиной.
— В карцер! В карцер! — завопил Янович и бросился вон из камеры.
Переночевав в феодосийской гавани, «Стремительный» на другой день «помчался» искать броненосец у берегов Кавказа.
По дороге у него произошла авария с котлами.
Матросы «Потёмкина» сумели сохранить сложнейшие машины своего корабля, несмотря на солёную воду, которую они вынуждены были пускать в котлы. Миноносец «Стремительный» снабжался углём и водой всюду — в заграничных и русских портах. Но в машинном отделении работали не матросы, а офицеры. И на пятый день плавания «Стремительный» был выведен из строя. В двух котлах загорелись трубы. «Дело было проиграно, пришлось вернуться в Севастополь, — меланхолически отмечал в своём дневнике один из участников карательной экспедиции «Стремительного». — В Севастополь пришли, имея только один полугодный котёл».
Не менее позорно кончилась и карательная экспедиция крейсера «Гридень». Командир его вызвался потопить «Потёмкин». «Гридень» имел новейшие минные аппараты и быстрый ход. На нём была неплохая артиллерия. «Потёмкин» не мог потопить «Гридень» одним залпом своей артиллерии. Чтобы справиться с «Гриденем», он должен был дать ему настоящий морской бой. Во время этого боя командир крейсера «Гридень» и думал воспользоваться быстроходностью своего корабля, чтобы потопить «Потёмкина» своими минами. Но среди матросов началось волнение. Во время ночного собрания представителей всех частей корабля решено было при встрече с «Потёмкиным» начать восстание. Кондуктора донесли командиру крейсера о ненадёжности команды. Командир поспешил вернуться в Севастополь.
Тем и кончились все попытки царского правительства организовать против «Потёмкина» карательные морские экспедиции.
Глава XXXVДень двенадцатый восстания«Потёмкин» прекращает борьбу
Когда на «Потёмкине» заметили, что феодосийские солдаты открыли стрельбу по матросам, комендоры без всякого приказа командования бросились к пушкам. Сигнальщики, не дожидаясь боевой тревоги, подняли красное боевое знамя.
Но контрреволюционная организация на корабле не дремала. Снова, как тогда в Одессе, раздались крики: «В Румынию! В Румынию!» Снова по спардеку, по шканцам, по палубам забегали какие-то люди, сея панику. Теперь у них был ещё один аргумент: «Куда стрелять? Уничтожать дома мирных жителей? Кому мстить? Ни в чём не повинным людям?»
Снова Кирилл бросился за помощью к Матюшенко, и опять, как тогда в Одессе, наткнулся на резкий отказ.
Матросы социал-демократы добивались энергичных действий «Потёмкина». Была минута, когда они почти добились своего. Сигнальщик, наблюдавший за берегом с марса[42], увидел, как вели арестованных потёмкинцев.
— Наших ведут, — закричал он, — выручайте товарищей!
— Выручать наших! — подхватили матросы.
Но из капитанской рубки в машинное отделение полетел уже приказ: «Полный вперёд!» Это был голос Алексеева. Вслед за ним раздался голос Матюшенко. Он повторил приказ.
Солдатские пули против броненосца — это звучало почти анекдотом. Пули не могли пробить броню «Потёмкина», но они оборвали тонкую нить не окрепшей ещё веры матросов в помощь берега.
25 июня рано утром «Потёмкин» бросил якорь на рейде Констанцы.
Румынское командование подтвердило прежние условия, то есть гарантию неприкосновенности потёмкинцам.
26 июня последние матросы «Потёмкина» покинули революционный корабль.
Глава XXXVI«...Новый и крупный шаг вперёд...»
«Восстание в Одессе и переход на сторону революции броненосца «Потёмкин», — писал в те дни В. И. Ленин, — ознаменовали новый и крупный шаг вперёд в развитии ре-волюционного движения против самодержавия. События с поразительной быстротой подтвердили своевременность призывов к восстанию и к образованию временного революционного правительства, — призывов, обращённых к народу сознательными представителями пролетариата в лице III съезда Российской социал-демократической рабочей партии»[43].
И далее:
«А броненосец «Потёмкин» остался непобеждённой территорией революции и, какова бы ни была его судьба, перед нами налицо несомненный и знаменательнейший факт: попытка образования ядра революционной армии»[44].
В условиях революции 1905 года это была неповторимая революционная ситуация. Особенно, если бы к «Потёмкину» присоединился весь Черноморский флот.
Восставший Черноморский военный флот получил бы господство над всем Черноморским побережьем. Многочисленные и густо населённые южные города буквально в несколько дней могли, при энергичных действиях восставших, очутиться во власти революции. Эти города располагали богатейшими человеческими и материальными ресурсами. Опираясь на них, революционное правительство могло приступить к организации мощной революционной армии. Эта армия одним ударом могла отрезать от царизма богатейшие промышленные и сельскохозяйственные территории Юга: лишить царизм нефти, угля, металла, хлеба. Продвижение революционной армии вглубь страны послужило бы сигналом ко всеобщему победоносному восстанию всех трудящихся против царского правительства.