Очень-очень жду нашей встречи, чтобы снова затеряться в глубине океана твоих глаз и снова увидеть на нашей грешной земле кусочек настоящей, небесной красоты – самую-самую лучшую девушку на свете!
Из французского Сайгона,
Навеки твой,
Владивосток, 30 сентября 1904 года
С самого утра командир броненосного крейсера "Громобой" Дабич был в замечательном настроении – сегодня корабль впервые после двухмесячного ремонта должен был выйти в море, а отряд артурских броненосцев, похоже, окончательно сбежал из-под носа у японцев… Благодушное настроение, казалось, было и у всего крейсера – не особо напрягаясь, он прошел по положенному маршруту и к вечеру благополучно вернулся в порт.
Капитан так и не узнал, что будь его настроение не столь замечательным, и стоило бы случиться той редкой цепочке случайностей, что произошла в реальной истории… Чрезмерно лихой маневр у единственной на все побережье неогороженной банки Клыкова в заливе Посьет закончился бы для "Громобоя" четырьмя месяцами в сухом доке, а для выкинутого на это время из того же дока и залатанного буквально на живую нитку крейсера "Богатырь" – и вовсе – вступлением в строй уже после войны.
Теперь же чуть не погибший весной на скалах "Богатырь" остался в доке, и рабочие спокойно продолжили укреплять его новое, в основном деревянное, днище. По удивительному совпадению основные работы по корпусу были завершены (едва ли возможное в наше время дело!) 1-го января по новому стилю, как раз в день памяти святого Илии Муромца, у которого нижняя часть тела, как известно, тоже была единственным слабым местом.
Бухта… в Зондском архипелаге
— Заходи, Фёдор Николаевич, рассказывай, — пригласил Вирен в свой салон Иванова, которого встретил ещё у трапа. — У нас ведь информации никакой, боимся в голландские порты заходить. По безлюдным бухтам околачиваемся.
— Если о нас спрашиваете, Роберт Николаевич, то очень неплохо. Около Шанхая потопили "Отову"…
— Ого! Приятная новость, а как всё было?
— Роберт Николаевич, я всё подробно в рапорте написал. Конечно, потом, расскажу за коньячком в красках, — улыбнулся Иванов, — давайте уж сначала с официальщиной закончим, а?
— Конечно, конечно, но неужели рассказать больше не о чем? Как миноносцы наши?
— Четыре, если верить газетам, вернулись в Артур, два интернировались в Чифу. А один… Ну это отдельный разговор. В Сайгоне он остался.
— В Сайгоне??? Да как его туда занесло? Что за миноносец?
— "Сердитый"
— Ай да Александр Васильевич! Всегда считал его незаурядным офицером! Но чтобы так!
— Колчак был тяжело ранен ещё при прорыве. Всё остальное время "Сердитым" командовал мичманец. Соймонов Василий Михайлович. И… Держитесь за кресло – утопил миной японский истребитель.
— Миной? Подбитый?
— Нет, Роберт Николаевич. Подбитый миноносец они ещё при живом-здоровом Колчаке артиллерией добили. А вот уже после его ранения за "Сердитым" два японских истребителя увязались. По ним на полном ходу выстрелили минами и попали. Случайность, конечно, — уточнил свое отношение к случившемуся донельзя довольный рассказываемой историей каперанг. — Но факт! И командовал "Сердитым" самый младший из офицеров – мичман Соймонов. Я его на "Баян" забрал вместе с механиком, когда миноносец в Сайгоне из-за поломки разоружился. Очень горячий молодой человек, чуть в неприятности нас в Шанхае не втравил. Я об этом тоже в рапорте написал. Вы уж в случае чего не очень строго с ним, такие сейчас нужны – война ведь… — и, вмиг погрустнев, продолжил. — К тому же у меня на крейсере в бою его брат погиб.
— Подождите… Петя!? Господи! Ведь только в мае мы его с двадцатилетием поздравляли. Как его?
— Последним снарядом. "Отова" уже тонул. И восемь матросов с ним вместе.
Вирен молча встал с кресла, подошёл к буфету и наполнил два стакана.
— Помянем раба божьего Петра, Фёдор Николаевич.
Выпили не закусив и десяток секунд помолчали.
— Ладно, Идите к себе на крейсер. Завтра Соймонова пришлите ко мне к полудню. Лейтенант Остелецкий сломал руку во время прорыва. Отправим этого мичмана на "Пересвет".
Через час Вирен вызвал вахтенного офицера и приказал: "Передать по всем кораблям эскадры следующее…"
Ещё через несколько минут сигнальщики на крейсерах и броненосцах протянули командирам кораблей довольно странный приказ адмирала: "Выяснить, кто из состава команд является по специальности гравёрами, чеканщиками, стекловарами. К 18:00. доставить этих специалистов на "Ретвизан"
Из наградных списков полученных адмиралом Виреном
За отвагу и мужество, проявленные при прорыве порт-артурской эскадры и в последующих боях наградить:
1. Контр-адмирала Вирена Роберта Николаевича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени и званием контр-адмирала свиты его величества.
2. Контр-адмирала Ухтомского Павла Петровича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени
3. Капитана 1-го ранга Эссена Николая Оттовича
Орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами.
4. Капитана 1-го ранга Щенсновича Эдуарда Николаевича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени
5. Капитана 1-го ранга Успенского Ивана Петровича
Золотым оружием "За храбрость"
6. Капитана 1-го ранга Зацаренного Василия Максимовича
Золотым оружием "За храбрость"
7. Капитана 1-го ранга Иванова Фёдора Николаевича
Орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами и званием флигель-адьютанта
8. Капитана 1-го ранга Сарнавского Владимира Симоновича
Золотым оружием "За храбрость"
…
…
27. Мичмана Соймонова Василия Михайловича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени и производством в чин лейтенанта.
10.10.1904. Борт "Ретвизана"
С утра Соймонов, в соответствии с полученными вчера указаниями приготовился к визиту на флагманский броненосец. Вместе с ним в катер спустились Иванов, Попов, Подгурский и Роднин. Все, так же как и он в треуголках и при палашах. На борту "Ретвизана" явно должно было произойти что-то очень серьёзное. К тому же и с других кораблей потянулись катера в том же направлении.
В одиннадцать часов на палубе "Ретвизана" выстроились около тридцати офицеров. Когда отгремел корабельный оркестр и адмирал Вирен стал зачитывать указ императора о награждениях офицеров мысли Василия просто понеслись обгоняя друг друга: не может быть! Мой первый орден! Какой? Станислав? Анна? С мечами же! Если не "клюква", конечно…
…— Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвёртой степени и производством в чин лейтенанта, — прозвучал скрипучий голос адмирала.
— Иди! Подтолкнул обалдевшего мичмана… то есть уже лейтенанта Роднин, чуть раньше получивший своего Владимира с мечами.
На ватных ногах вышел из строя Соймонов и получил во вспотевшие руки белый эмалевый крестик на чёрно-оранжевой ленточке. Знал бы он, что Вирен ему единственному передал настоящую награду, которую снял с одного из своих мундиров, а не скородел сделанный из латуни за прошедшую ночь, как получили остальные сегодняшние кавалеры.
Из всего немалого количества награждённых только четверо получили "Георгия": два адмирала, капитан первого ранга и… мичман, вернее теперь уже лейтенант.
— Ну, поздравляю, командир! — улыбаясь протянул руку Роднин когда оркестр отгремел в честь награждённых и официальная часть закончилась.
— Да ну тебя, Володь! — сквозь слёзы выдохнул Василий, обнимая друга. — Да и какой я тебе командир теперь. На "Пересвет" назначили. А тебя?
— "Паллада", там у них один из механиков в лихорадке лежит. Вряд ли выживет.
— Поздравляю, господин лейтенант! — протянул Соймонову руку подошедший Эссен, — рад получить в подчинение такого офицера. Надеюсь, что назначение на мой броненосец не вызывает у вас неприятия?
— Благодарю за поздравления, господин капитан первого ранга. А служить под вашим началом сочтёт честью и удачей любой настоящий офицер. Я очень рад этому назначению.
— Ну что же, приятно слышать, — улыбнулся командир "Пересвета", — сегодня вернётесь на "Баян", вещи соберёте, а завтра к полудню жду вас на броненосце. А сейчас, господа, прошу в кают-кампанию – приглашают. Надо хоть слегка отметить наши награды.
Эскадренный броненосец "Ретвизан"
Здравствуй, дорогой мой Василий!
Завтра идём к Добротворским, Леонид Фёдорович скоро уходит на своём "Олеге" к вам, на Дальний Восток и я попрошу его передать тебе это письмо, когда вы встретитесь.
Очень редко стали приходить твои письма, но я всё понимаю. Очень скучаю по тебе и не могу дождаться, когда закончится эта проклятая война. Сколько горя несёт она людям! У Инны Тельской убили жениха в Маньчжурии, я не могу видеть тебя и даже просто тебе писать, а сколько ещё будет смертей и разлук! Может я пишу сумбурно, но я в самом деле очень за тебя волнуюсь теперь. Как это страшно – Сергей Ильницкий был такой весёлый, сильный, искромётный… живой. А теперь его нет. Вообще нет. Я просто боюсь подумать, что может не стать тебя. Этого не может быть! Ты обязательно вернёшься! Вернёшься потому, что я этого хочу, потому, что я тебя жду. потому, что ты не можешь не вернуться! К тому же…
Третьего дня отец пришёл со службы какой-то странный, позвал меня к себе в кабинет и говорит: "Знаешь, Ольга, смотрел я наградные списки артурской эскадры сегодня… А я ведь Соймонова твоего мямлей считал, был уверен, что карьеры не сделает… Радуйся – лейтенанта он за геройства какие-то получил, да ещё и георгиевский кавалер теперь. Меняет война людей. Молодец Василий! В общем, если живой вернётся и не передумает твоей руки просить – я не возражаю."
А я всегда знала, что ты у меня самый сильный и самый смелый. Ты только перед отцом моим робким был.