Девять бойцов, все в новой форме - поглядеть любо! Троих ребят, самых крепких, я поставил к снарядам, двоих - подавать заряды, гильзы с порохом, а сам с матросом занял место у правила.
Орудие было на нуле делений - горизонтальная установка для удара в упор.
Малюга заметно волновался - он вновь и вновь ощупывал винты, рычаги, штурвалы, проверял орудие со всех сторон. Да и у меня самого каждая струнка была натянута. Ведь шли в открытый бой, могли встретиться и с башенным бронепоездом - это все понимали… Какой-нибудь один неверный шаг, затяжка в выстреле, и дело могло бы для нас кончиться скверно.
Я осмотрелся. Кажется, все на месте - снаряды, заряды… Никифор наготове у телефона… Глянул на остальных ребят и сразу заметил: что-то неладно с племянником. Парень бледный, лицо в капельках пота, он жадно, открытым ртом хватал воздух.
Я подтолкнул матроса. Но он уже сам поглядывал с опаской на нашего заряжающего.
- Робеет, - вполголоса сказал матрос, - мало еще он у нас грамоты взял…
- Пойди стань к снарядам, а его давай сюда.
Матрос сбросил бушлат и поменялся с племянником местами.
Опять ехали молча. Только глухо вздыхал, работая своими поршнями, паровоз.
Дорога от Жмеринки пролегала между песчаными откосами, как ручей в крутых берегах. Лес, валежник, разбитые снарядами деревья… Тут и там по стволам деревьев, а то и просто через кустарники тянулись провода полевой связи.
Сразу же за станцией нам стали попадаться конные ординарцы с винтовками и с холщовыми сумками через плечо. Каждый из них останавливался и провожал поезд любопытным взглядом… Не видали еще здесь блиндажей на колесах.
Между деревьями показалось полотнище с красным крестом - передовой перевязочный пункт. Вот уже и не видно флага - мы проехали мимо. Миновали несколько ям-окопчиков, забросанных сверху ветками, - передовые патронные пункты.
Вдруг на весь лес раскричался пулемет.
Свой или чужой? Как бы нам не выдать себя раньше времени!…
Я велел убавить ход. Никифор передал мое приказание по телефону.
- И пусть глядит, чтоб дыму не было!
Поезд продолжал медленно идти.
Над травой стали показываться головы бойцов. Деловито помахав нам фуражками, бойцы опять скрывались в траве,
- А ну его!… Бредем, как слепые, - не вытерпел матрос. - Спросить надо!
Матрос спрыгнул на землю, добежал до окопа. Навстречу ему сразу поднялись двое красноармейцев, навьюченных сухарными и вещевыми сумками, с винтовками в руках и с гранатами-«бутылками» за поясом. Все трое, переговариваясь, подошли к вагонам.
- Богуш-то, вот он как действует, слыхал? - крикнул матрос, подходя. Пока мы спим да чешемся, он уже с «добрым утром» побывал… Так, что ли, ребята?
Красноармейцы кивнули.
- Как? Бронепоезд уже сюда забирается?
Я спрыгнул к пехотинцам.
- Ну, хоть не совсем сюда… - сказал один из красноармейцев и кивнул вперед: - Там у нас препятствие устроено…
- А ты расскажи командиру, как он из пулемета-то садить начал, перебил матрос.
- Да что же тут рассказывать!… - заговорил пехотинец. - Подошел он, этот поезд, весь в броне, повернул башню и давай поливать нас из пулемета. Кой-кого и задел…
- Троих задел, - сказал другой красноармеец, оглядывая нашу деревянную броню. - А четвертого и совсем уложил. В голову…
- Вот сейчас? Только что? Значит, это он стрелял из пулемета… Едем, Федорчук. Вдогонку!
Матрос полез в вагон, я за ним.
- А вам, пожалуй что, и не пройти, - сказал пехотинец, запуская руку в патронташ и пересыпая патроны, как орехи. - Через наши ворота не пройдете.
- Какие ворота? Где?
- Да ворота же у нас поставлены, препятствие против того поезда. А то бы он к самым окопам добрался… Разнять ворота надо, иначе не пройдете.
Мы с матросом опять спрыгнули на землю.
- Что за ворота такие, покажи, - сказал я красноармейцу. Но тут я и сам увидел впереди что-то темное на рельсах.
Вместе с красноармейцем мы осторожно, где ползком, где перебегая от дерева к дереву, добирались до «ворот».
- Вот тут что… Засека!
Справа и слева на рельсы были повалены деревья. Подпиленными стволами эти деревья прочно держались о свои корни, а вершины образовали на полотне дороги зеленую кучу в рост человека. Все было опутано колючей проволокой, и на поваленных деревьях, как елочные украшения, висели ручные гранаты.
Матрос снял бескозырку и крепко почесался.
- Наворотят же такое!
- Да, - говорю, - засека по всем саперным правилам.
- А как же ее разобрать? - сказал матрос. - Ты небось знаешь?
- Да нет, не приходилось разбирать… Сейчас попробую.
Я помахал фуражкой машинисту, и он начал осторожно придвигать поезд к засеке.
- Товарищ командир, нельзя… - вдруг преградил мне дорогу пехотинец. Мы строили, а вы…
- Как так нельзя? Давай сюда ротного!
Пехотинец побежал обратно к окопам, а я, чтобы не терять времени, велел подать канат. Мы стали привязывать канат к сцепному крюку контрольной площадки.
- Так, так, посторонись-ка, - выхватил у меня канат матрос, - тут на морской узел надо… Готово!
Он перескочил к свободному концу каната.
- А сюда якорек бы, эх, якорек!
- На тебе якорь… - Я кинул матросу пучок колючей проволоки.
Тут подошел ротный.
Он посмотрел у меня документ - предписание штаба бригады, кивнул и молча отступил в сторону.
Матрос забросил канат с «якорем» в самую гущу засеки. Я велел всем отойти подальше, и машинист дал задний ход. Канат натянулся как струна.
Взял якорь.
Зеленая куча поползла, грузно переваливаясь.
С грохотом, в пламени взрывов, под свист гранатных осколков открывались перед нашим поездом «ворота»…
Расчистив остатки засеки топорами, мы двинулись дальше.
Окопы остались позади. Мы были один на один с врагом.
Петлюровцы молчали - ни выстрела… Не видят они нас или только выжидают, заманивают в западню?
Все в вагоне были на местах, никто не шевелился. Я, не сводя глаз, глядел на Малюгу. Он сжимал в кулаке шнур ударника, рука его чуть-чуть дрожала, синели набухшие жилы.
Матрос и его подручные стояли в затылок друг друга - каждый держал наготове по снаряду.
Молчали.
Рельсы перед поездом начали круто забирать в сторону. Песчаный откос с кустарником не позволял видеть дальше сорока - пятидесяти саженей.
- Сто-оп!… - скомандовал я.
Поезд стал. Кто-то в вагоне шумно вздохнул, словно и не дышал до этих пор. Матрос и все остальные заряжающие, присев, спустили на пол снаряды.
- Кто в разведку, товарищи? - спросил я.
Сразу отозвалось несколько голосов, но раньше всех выскочил вперед племянник.
- Я пойду, товарищ командир… - пробормотал он и замолк, решительно сжав губы.
- Видал миндал?… - удивленно протянул матрос.
Я подумал, но все же ответил племяннику:
- Нет, пожалуй, что…
- Мы вдвоем с ним сходим, - перебил меня Федорчук.
- Вдвоем? Ну идите. Возьмите винтовки.
Оба осторожно, стараясь не стукать винтовками, спустились из вагона. Постояли, прислушались и скрылись в кустарнике.
По вздрагивавшим листочкам кустарника я следил, как мои разведчики отползали все дальше в сторону от поезда.
- Закурить-то можно? - недружелюбно промычал долговязый пулеметчик и сразу начал крутить папиросу.
«Вот за этого молодца надо будет взяться покрепче», - подумал я.
- Курить нельзя. Стать на место!
Долговязый нехотя скомкал папироску и ссыпал табак обратно в кисет.
- Матросу чего-то надо, - буркнул он, отходя.
Я быстро глянул на кусты.
Матрос делал гримасы и махал мне рукой.
- Все остаются на местах, - сказал я тихо. - Иона Ионыч, присмотрите.
Я вылез из вагона.
Матрос подхватил меня под руку и втащил в кусты.
- Он тут, за поворотом, - сказал он мне в самое ухо.
Мы проползли в кустах десятка два шагов. В чаще кустарника дожидался нас племянник. Он, припав к земле, глядел, затаившись, вперед.
Матрос потрогал его за ногу:
- Пропусти-ка, племяш.
Парень грузно, не отпуская сведенных мускулов рук и ног, отвалился в сторону. Мы проползли вперед. Матрос снял бескозырку, пригладил волосы и выглянул. Я выглянул за ним.
За поворотом блеснули рельсы. По обеим сторонам рельсов темнели полосы кустарника…
Я высунулся побольше.
С полверсты - прямой путь, а там другой поворот дороги - и столбы, столбы, одни столбы влево по горизонту…
- Где ты его увидел? Нет ничего.
- Считай столбы… десятый столб… - заговорил матрос нараспев, не шевелясь и не поворачиваясь ко мне. - Дубки на повороте видишь?… В дубки гляди…
- Дубки… Ах ты черт, как он замаскировался! Теперь вижу: угол вагона, серый угол…
- Что же, с налету возьмем его или украдкой подберемся? - шепнул матрос.
Я, не отвечая, потащил его обратно. Матрос схватил за руку племянника.
- Вперед! - скомандовал я машинисту, с разбегу запрыгивая в вагон. Артиллеристы по местам, к бою. Прицел десять столбов, то есть, тьфу, делений… Двенадцать делений!
- Направление, куда? - быстро спросил Малюга.
- Направление? - Я показал рукой: - Вот так вот угол вагона покажется… Обождите, я правилом. Помогай, племянник!
Мы вдвоем навалились на правило, заворачивая орудие. Поезд тихим ходом огибал песчаный откос…
- Выходим, выходим, ребята, держись!…
- И-эх! - вдруг рявкнул Малюга и наотмашь дернул за шнур.
Взблеск, раскат грома… Серый вагон сразу скрылся в дыму.
- Накрыли его, бей! - яростно взревели бойцы. - Еще снаряд давай, бей! Расшибай гадюку!
Дело было в секундах… Или мы его, или он нас…
Малюга, остервенясь, выпускал снаряд за снарядом… Дым от разрывов все сгущался. В воздухе кувыркались лапчатые дубы, отдельные ветки и комья земли рассыпались в прах…
Я метался по вагону.
- Ах ты черт, не видать бронепоезда!
- Да вон он, вон! - гаркнул Малюга. - И-их, задал ходу!…