За неделю до намеченного дня отплытия поселок посетила Алтея Гант, и я перехватил ее, чтобы обсудить этот вопрос.
— Сожалею, мистер Монкриф, — холодно бросила она, — но вы заключили договор. Организация приурочила к отплытию целую кампанию. Мы никак не можем согласиться на задержку.
— Но ведь это ради безопасности Стренга, ну и ради успеха проекта!..
Раздался сигнал видеотелефона. Звонил кто-то из подчиненных Алтеи Гант, и пока она говорила, у меня пропала охота продолжать эту тему. Если катамаран не будет готов вовремя, никакие оправдания мне не помогут.
После всех навязанных Стренгом переделок оказалось, что мы отстаем от графика на десять дней.
В лихорадочной атмосфере, близкой к панике, мы занимались последними приготовлениями. Помогали все: Сюзанна, Стренг, Баркер, Суиндоны, Бателли, Уолтерс — все приличные люди. Остальные жители поселка тем временем скептически улыбались в сторонке.
Мне пришлось запретить Стренгу появляться в мастерской, иначе мои работники грозили забастовкой. С тех пор как прошла обкатка — не так хорошо, как мы надеялись, — Стренг постоянно дышал нам в затылок. Стоило человеку отойти от рабочего места, как возникал Стренг и начинал проверять качество исполнения. Он появлялся с какими-то фантастическими устройствами и требовал, чтобы мы их установили. Ему понадобились поручни из нержавеющей стали на поплавках — на случай, если возникнет необходимость там постоять; мы их установили. Но когда он начал жаловаться на автопилот и потребовал амортизатор на румпеле, я решил положить этому конец.
— Ральф, уходи отсюда к черту и до ленча не показывайся, понял?
Поэтому он занялся припасами и продуктами. Начал собирать горы запасов на складе. То и дело ездил в Инчтаун и дальше за вещами, которые вдруг оказывались совершенно необходимыми. Наконец, растерявшись из-за множества дел, которые все не кончались, Ральф занялся той областью, которую хорошо знал — медициной. Он начал запасать лубки и бинты, мази и антисептики, желудочные таблетки и антибиотики. Как-то я заглянул в его чемоданчик. По-моему, с этими инструментами Стренг мог бы сделать себе операцию на сердце.
— Возможно, это основной фактор во всяком длительном путешествии, заявил он однажды вечером, когда, вконец измотанные, мы все собрались в «Клубе», чтобы надраться до потери сознания. — Здоровье. Из-за элементарной медицинской неграмотности было потеряно больше жизней, чем по любой другой причине, включая кораблекрушения, столкновения, тайфуны и все остальное. — Зеваки с важным видом кивали. — Даже маленький порез на пальце, если им пренебречь, может через день дать заражение, а через два гангрену. Но я не поставлю под угрозу наше предприятие из-за пузырька антисептика…
Тревожило то, что он уже говорил это раньше — почти слово в слово, когда несколько дней назад Морт Баркер со съемочной группой брал у него интервью…
А подготовка продолжалась — в спешке и алкогольном тумане. За два дня до срока мои люди все еще работали на палубе, и дел оставалось не на один день. Я позвонил Алтее Гант.
— Организация имеет полное право по условиям контракта не оплачивать работу, — отрезала она ледяным тоном.
— Тогда я выведу катамаран в море и потоплю его, идет?
— Мистер Монкриф, нет нужды вставать в позу. Сказать по правде, я ожидала этой задержки и уже отложила все до следующей недели. Но факт остается фактом: вы не выполнили условия контракта, следовательно, вам не заплатят. Пока.
У меня пересохло во рту; я уставился на экран, на худое лицо с резкими чертами.
— Когда же я получу деньги?
— Полная сумма будет выплачена после успешного завершения плавания. Пригласите, пожалуйста, мистера Стренга. Я хочу с ним поговорить.
Слегка обалдев от такого оборота, я разыскал Стренга и вернулся в мастерскую. Если плавание окажется неудачным, я потеряю все, потому что залез в долги еще глубже, чем до заключения договора. И даже в лучшем случае, если все кончится хорошо, мне придется несколько месяцев морочить всех моих кредиторов; всех, кому я обещал заплатить через несколько дней…
И тут до меня дошло. Эти деньги я должен Организации. Они взяли под контроль корабельную торговлю, лесной склад, универмаг…
И они взяли под контроль меня.
11
Два дня до отплытия.
Положены последние слои краски и лака. Бригада аморфов начала очищать эллинг от жестянок из-под краски и обрезков твердого аркадийского дерева, готовя площадку под трехмерные камеры, платформу, скамейки и прочие сооружения для церемонии. Этим рабочим платила Организация. Когда они закончили, на грузовике прибыла другая бригада с досками и брусьями и начала строительство. Мегафоны выкрикивали команды, камеры работали, снимая пробные кадры. В такой обстановке мы пытались закончить катамаран.
Баркер руководил установкой бортовых камер.
— Эту — на топ мачты. Но триста шестьдесят градусов она не даст.
Сюзанна быстро прошла по крыше каюты и встала на носу.
— Это значит, Ральф, что отсюда ты сможешь при необходимости пописать в океан. Только поворачивайся потом осторожно. — Она улыбнулась яхтсмену-одиночке.
— Чертовы камеры! Это вторжение в личную жизнь, — проворчал Стренг.
— А другую — на кормовую палубу прямо над рулем. — Баркер показал рукой. — Она охватит кокпит и главную каюту, а больше и не надо. Пожалуй, в спальню мы камеру не поставим. Сектору не больно интересно знать, какой ерундой ты там будешь заниматься.
— А микрофоны? — спросил я, не зная, чем еще Баркер может испоганить красоту и совершенство моего катамарана.
— Мы поставим их в главной каюте, на кокпите… И на носовой палубе, пожалуй, чтобы Стренг мог лежать там и философствовать, включив автопилот. Это прекрасно передаст ощущение спокойствия и безопасности.
— Вы только не забывайте напоминать мне, что пора пофилософствовать, саркастически заметил Стренг.
Баркер взглянул на него.
— Боюсь, что не получится. Видишь ли, связь будет строго односторонней.
— Это еще что за идиотизм?
— Радиоприемника на борту не будет. Ральф, это одиночное плавание. Ты не будешь иметь никаких контактов с человечеством, пока не вернешься, иначе все теряет смысл. Мы сможем тебя видеть и слышать, но ты будешь предоставлен самому себе. Будет сделано все, чтобы убедить Сектор в подлинности путешествия. На отплытие прибудут наблюдатели и проверят твое чертово судно на предмет скрытых уловок вроде винта с приводом от компрессора или чего-нибудь в этом роде. Так что, Ральф, твой вояж организован на высшем уровне.
— Прекрасно, — пробурчал Стренг, неожиданно обретя прежнюю самоуверенность. — Этим плаванием я бросаю вызов и, конечно, не потерплю никаких подделок.
Он удалился, и до конца дня мы его не видели.
На следующий день нам с Сюзанной пришлось поехать в Аэрогеографический институт в Старой Гавани, чтобы доставить Стренгу фотографии со спутника, которые должны были служить ему картой. Еще целый список покупок мы передали Суиндонам, отправлявшимся в Инчтаун, а сами запрыгнули в мой автомобиль на воздушной подушке и слиняли.
Мы шли рука об руку по дороге вдоль пляжа. Я два года не видел Старой Гавани. Город совсем не изменился. Люди лежали на песке, глядя на волны, плещущиеся у их ног, и мне вспомнилось имя…
Венд и.
Маленькая девочка, очень похожая на Венди, сидела неподалеку со своими родителями; она рисовала на песке пухлым пальчиком. У нее были светлые волосы, стянутые в хвостик, и румяные щечки. Она заметила, что я смотрю на нее, и улыбнулась. На вид ей было лет девять.
Я надеялся, что она проживет до ста.
Сюзанна остановилась; я тоже.
— Что с тобой? — спросила она.
— Я был здесь, когда людьми командовали Разумы.
— Хочешь, поедем домой?
— Нет. Я в порядке… Там была маленькая девочка…
Сюзанна стала подтрунивать надо мной.
— Черт возьми, Монкриф, неужели для тебя не существует границ? Неужели нет возраста, в котором женщина может сказать: я не подхожу Монкрифу по годам? Тебе ведь нравится даже старая миссис Эрншоу, да?
— Пожалуй. Хоть она и стерва. Но симпатичная стерва.
Сюзанна безнадежно вздохнула.
— Везет же мне! Это надо же — связаться с парнем, который любит женщин всех возрастов. — Она села на низкую ограду и усадила меня рядом. — А я думала, он любит меня одну. Теперь оказывается, что он любит меня только за то, что я женщина. Ради Бога, Монкриф, скажи, есть ли на свете хоть какая-нибудь женщина которая осталась бы у тебя за чертой?
Я подумал.
— Не переношу дур, — наконец признался я.
— Даже если дура прекрасна, как океан?
— Даже. Женщины должны быть прекрасны, умны, веселы и сильны, как Сюзанна Линкольн, или на худой конец уродливы, умны, мрачны и угловаты, как Алтея Гант, но глупая женщина отвратительна, и с таковой я не хочу иметь ничего общего. Это относится не только к женщинам. Дураков я тоже не выношу. Например, Чиля Каа.
Она серьезно посмотрела на меня.
— Мы все должны жить, Кев.
— Может быть, в этом моя проблема. Наверно, я чувствую, что такие люди не выжили бы при другой системе. На древней Земле, например, мохнатый мамонт в считанные минуты затоптал бы жалкую жену Стренга — но на Аркадии нет хищников. Да и на сегодняшней Земле, если на то пошло. Меня пугает, что больше ничто не мешает дуракам размножаться — так хорошо они защищены. Естественный отбор не влияет на человеческий генофонд, и я боюсь, что как раса мы вырождаемся.
— Хорошо, — сказала Сюзанна. — Ты это знаешь и я знаю, а политики, страховые кампании, торговцы и рекламные агенты вроде Морта Баркера на этом даже наживаются. Но ты ничего тут поделать не можешь, и кризис наступит через много лет после нашей смерти. Кроме того, ты забыл еще одно.
— Да?
— Процесс обратим. Когда-нибудь появится инопланетная раса, генетически совместимая с людьми.
— До этого далеко, — мрачно констатировал я, рассматривая людей, нежащихся на солнце, как безмозглые животные.