Броня из облака — страница 28 из 41

Исторический опыт показывает, что до самого последнего времени (а достижения мультикультурализма заключаются главным образом в обещаниях) народам удавалось жить в относительном мире лишь в тех домах, у которых был могущественный и расчетливый хозяин. Имперская или национальная элита уверенного в себе большинства. Которая одних ассимилировала, а других разделяла и властвовала. Соблазняя потенциальных лидеров национальных движений индивидуальными карьерами внутри имперского тела за пределами их национальных гетто — вечных питомников фанатизма и социального прожектерства. Поэтому, вместо того чтобы раздражать русских упреками в недостатке толерантности (страх за свое национальное достоинство, за свое национальное достояние рождает гнев абсолютно рефлекторно у всех народов без единого исключения), было бы неизмеримо более мудро укреплять в них уверенность, что их достоянию ничто не угрожает: толерантность — миссия сильных и уверенных.

А для культурного и политического доминирования русских и в самом деле пока что нет никакой серьезной угрозы. Мы в России пока еще почти не видели масштабных национальных конфликтов, а видели все больше межличностные, в которых сталкивались интересы людей разных национальностей, индивидуальные, но не национальные — то есть не коллективные наследуемые интересы. Национальные меньшинства внутри России пока что не посягают ни на отдельную территорию, ни на отдельную долю во власти, ни на государственные права своего языка или собственного образования.

Однако нам в России страшно вредит наше неумение различать доминирование бытовое и государственное, культурное. В шахтерском поселке, где я вырос, проживало довольно много ссыльных ингушей, и они практически безраздельно царили в очередях и на танцплощадке. А потому у меня тогда и не было ни малейших сомнений, что они и есть хозяева жизни, — у меня, как, увы, и у подавляющего большинства взрослых, чьи помыслы и притязания не поднимались выше очереди и танцплощадки. Никто из нас ни разу не вспомнил о том, что этих самых хозяев сюда привезли в вагонах для скота, что они не имеют права без разрешения коменданта навестить родню в соседнем совхозе, что их нет ни в райкоме-исполкоме, ни в милиции, ни среди инженеров-учителей, — мы судили «не свыше сапога». К несчастью, и сегодня множество простых людей, чей кругозор ограничивается микромиром, сознательно или бессознательно переносят свой скромный опыт на процессы макроуровня. А потому со стороны государственной власти было бы только разумно как-нибудь ненавязчиво, но настойчиво открывать простым людям глаза на то, что ни одно национальное меньшинство в современной России ни в чем не претендует на особую долю государственного масштаба — ни на властную, ни на территориальную, ни на культурную. То есть каждый в отдельности, разумеется, стремится к какому-то социальному успеху, но коллективно, как социальная группа, меньшинства пока что не требуют никаких особых прав.

Тогда как в Соединенных Штатах Америки все это разворачивается полным ходом, а испанистская диаспора вообще наступает англосаксам на пятки: глобализация размывает не только традиционные общества, но и, обратной волной, те государства, которые ее порождают. Порождая заодно и нарастающую реакцию, захватывающую миллионы людей. Борьба пока что ведется в относительно респектабельных формах, но, поскольку интеллектуальная элита, поставившая на мультикультурализм и политкорректность, и простой народ, желающий сохранить доминирование исконного «англосаксонско-протестантского» образа жизни, оказываются по разные стороны баррикады, то весьма вероятно, что массу рано или поздно приберут к рукам крутые ребята, ставящие волю выше интеллекта…

Это пока что не наши проблемы, но Соединенные Штаты — империя такого масштаба, что все ее серьезные внутренние конфликты обречены рано или поздно обретать всемирный характер. Отцы-основатели американской демократии вместе с продолжателями их дела до самого последнего времени были страшными ксенофобами, бдительно оберегающими американскую идентичность, а потому неуклонно стремившимися и территориально, и культурно растворить пришельцев, временами ограничивая, а иногда и вовсе прекращая их приток. Это была ксенофобия умная, добивающаяся искомого результата, понимающая, что «чужаков» надо или вовсе не допускать, или уж предоставлять им как можно больше возможностей и соблазнов устраивать свою жизнь поодиночке. Однако бывает и ксенофобия глупая, усиливающая отчужденность «чужаков», но не позволяющая от них избавиться. Конфликтующая с ними на бытовом уровне, укрепляя тем самым стену их незримого гетто, вместо того чтобы, не размениваясь на мелочи, рассредоточивать его не кнутом, но пряником, используя свое государственное и культурное доминирование.

А вот если правящая элита всех уровней вплоть до поселкового не может или не хочет воспользоваться своим подавляющим преимуществом, чтобы защитить и тех, и других, как это полагалось в истинных империях, надо и ощущать себя побежденными и преданными именно ею, а не малочисленными и — на макроуровне — почти бессильными группами «пришельцев».

Слабость сильных

Лучше лишний раз повториться, чем остаться недопонятым: нетерпимость в мир несут не сильные, а слабые, и это мало замечается лишь потому, что у них недостает сил натворить особенно много ужасов. Главные ужасы начинаются тогда, когда слабыми начинают воображать себя сильные. Реальную опасность фашизма создает не голод голодных (голод ее только обостряет), но слабость сильных. Разумеется, воображаемая.

Всякое гетто является питательной средой социального утопизма, и, к сожалению, в последние годы обитателями некоего гетто на обочине «цивилизованного мира» начинают ощущать себя русские. При этом намечаются и вполне традиционные способы разорвать унизительную границу, которая ощущается ничуть не менее болезненно даже в тех случаях, когда она существует исключительно в воображении (человек и может жить только в воображаемом мире). Первый способ — перешагнуть границу, сделаться бо́льшими западниками, чем президент американский. Второй — объявить границу несуществующей: все мы, мол, дети единого человечества, безгранично преданного общечеловеческим ценностям. Третий — провозгласить свое гетто истинным центром мира, впасть в экзальтированное почвенничество. И четвертый, самый опасный — попытаться разрушить тот клуб, куда тебя не пускают.

А для начала хотя бы сорвать зло на отдельных чужаках, пытающихся проникнуть на ту территорию, которая представляется ее теряющим разум защитникам неким последним островком среди надвигающегося на нас чужеземного потопа — велика Россия, а отступать некуда: страх единственный источник всякой агрессии.

Сравнительно недавно мне пришлось обсуждать проблему национальной терпимости при участии двух-трех правозащитников, двух-трех авторитетных представителей национальных диаспор и некоторого количества случайной публики — хотя совсем случайные люди на такие дискуссии не ходят. Ведущий, милейший немолодой профессор, как водится, начал с того, что Россия, а в особенности Петербург всегда славились межнациональным миролюбием, хотя «инородцев» сто лет назад в процентном отношении здесь было не меньше, а больше, — почему же мы, русские, сегодня начинаем утрачивать нашу исконную национальную толерантность? Ответ «потому что мы впервые почувствовали угрозу своему национальному доминированию» так и не прозвучал, всё, как водится, тут же свелось к обвинению и защите государственной власти (народ априорно считается неспособным ни на какую серьезную инициативу) — правозащитники и лидеры национальных общин ее обвиняли, наиболее отважные «простые люди», хотя и дрожащим голосом, но пытались ее защищать: расшатывая, мол, авторитет государственной власти, мы разрушаем ту единственную силу, которая способна защитить нас от националистического экстремизма. «Так что же, мы должны ее только хвалить?!.» — был дан дружный отпор.

Казалось, здесь никто никогда не заглядывал в то общее место, что национализм повсюду вырастал и вырастает снизу, и власть чаще всего противится ему как всякой бесконтрольной силе, пытаясь оседлать и канализировать его лишь тогда, когда возникает опасность, что в противном случае он оседлает ее сам. Об этом или никто не слышал, или отводил России какой-то особый путь: у нас национализм выращивается и покрывается властью. Однако бороться с нею, согласно правозащитному дискурсу в его юридической версии, следует ее же собственными руками: если девчушку с восточным разрезом глаз на улице оскорбляет какой-нибудь бугай, она должна тащить его в участок, прихватив под мышку двух свидетелей, и требовать возбуждения уголовного дела именем той самой власти, которая поощряет националистов. А чтобы свидетели не боялись против них выступить, нужно добиться от власти программы защиты свидетелей. Иными словами, нужно добиться, чтобы власть наконец-то начала регулярно сечь сама себя.

Немолодой грузный представитель одной из кавказских диаспор, похожий на Багратиона из «Войны и мира» Сергея Бондарчука, с горьким акцентом заметил, что завести уголовное дело об оскорблении национального достоинства практически невозможно — если тебя не унизят еще больше, уже и за это приходится едва ли не говорить спасибо, и такую безнаказанность наверняка поддерживает кто-то в окружении президента. И мне это было психологически совершенно понятно по личному опыту: допустить, что простые люди отторгают тебя по собственной воле, слишком уж обидно — гораздо приятнее сосредоточить все зло в верхних эшелонах власти.

Мне, однако, всегда становится легче, если удается убедить себя, что какая-то неприятность является не плодом личного моего невезения, но закономерным результатом некой всеобщей тенденции. И я попытался вкратце пересказать только что прочитанную книгу знаменитого Хантингтона «Кто мы?» — фундаментальное исследование раздирающих Америку полуявных-полускрытых национальных конфликтов. Однако Багратион оказался более благородной натурой, чем я: вместо того чтобы порадоваться, что у всяких заокеанских счастливчиков неприятности еще похуже наших, он закричал: «Сколько можно слушать эту замшелую советскую пропаганду! Американская элита разработала юридический базис, а американский народ — законопослушный народ, он исполняет все законы!!! И в Америке нет национальных конфликтов!!!»