Он протянул руку, нащупав шершавую поверхность гобелена. Коридор словно выдохнул, и туманная мгла сменилась следующим проходом, когда они проникли сквозь Сотворенный гобелен.
Энрике думал, что их встретит безлюдная тишина, но неподалеку от того места, где они прошли сквозь портал, их ожидала одинокая фигура.
Человек в красном, со склоненной головой в лакированной маске цвета вскрытого горла.
Незнакомец медленно поднял голову. Руки в перчатках отбросили капюшон и сдвинули маску, и у Энрике перехватило дыхание.
Ураган эмоций бушевал в его душе. Радость, затем гнев, странное желание смеяться, отчего рану пронзила пульсирующая боль.
Волосы Северина выглядели взъерошенными после маски, но он стоял прямо и горделиво в своем красном плаще. Вскинув бровь, он улыбнулся.
– Я же говорил, что найду вас.
18. Лайла
Увидев Северина, Лайла почувствовала, что земля уходит из-под ног, и внутри у нее образовалась внезапная легкость. Это не было похоже на желание и даже на удивление. В это мгновение настоящее стало настолько тонким, что наружу проступили кости прошлого.
Лайла увидела прошлое.
Она увидела, как Северин тянется за своей банкой с гвоздикой и новым коробком спичек для Зофьи. Увидела, как его губы расплываются в улыбке, когда он слушал о новейшей исторической находке Энрике. Увидела, как их взгляды встречаются и он заговорщически подмигивает ей.
Прошлое же оказалось совсем другим чудовищем.
Никто из них не снял маски. Улыбка Северина погасла. На мгновение он вдруг показался ей похожим на странника, измотанного и смиренного. В зеркале, висевшем на стене у него за спиной, Лайла увидела то, что он видел перед собой. Фигуры в плащах и зловещих масках, судьи из другого мира, посланные, чтобы взвесить его прегрешения.
Гипнос первым сбросил маску.
– Ты нашел нас! – с улыбкой воскликнул он. – Я знал, что так и будет!
Северин улыбнулся в ответ с искренней теплотой… и облегчением.
Вопреки ее воле закрались мысли о пустоте, накатившей на нее прошлым вечером в маскарадном салоне, как предметы сделались эфемерными, звуки стихли, а краски выцвели до белизны… пока он не прикоснулся к ней. Она вспомнила, каким прекрасным он показался ей в полумраке той комнаты. Каким уязвимым.
Я найду тебя где угодно.
– О, да ладно вам, мы же не можем вот так стоять на месте в этом душном уродстве, – воскликнул Гипнос, указывая на свое лицо.
Энрике, ворча, сорвал с себя маску. Северин с воодушевлением взглянул на него, но Энрике отвел взгляд. Следующей была Зофья. Выражение ее лица потрясло Лайлу.
Когда Зофья вернулась после поездки на гондоле, то рассказала Лайле, как потеряла письмо Хелы. Лайла знала, что для человека, вроде Зофьи, страх неизвестности был гораздо страшнее тех новостей, которые могли ожидать ее в этом конверте. Она пыталась утешить подругу, обещая, что они пошлют о себе весточку, когда все закончится, что наверняка ее семья уже связалась с Эдемом и, как только это будет безопасно, они свяжутся со своими людьми в Париже. Но Зофья молчала, и ее лицо оставалось застывшим и полным ужаса. До этого момента.
С появлением Северина в Зофье что-то изменилось. Ее плечи расслабились, исчезли напряженные складки вокруг губ. Лайлу поразило, что несмотря на все, что он совершил, в глубине души они по-прежнему верили, что Северин способен все уладить.
Лайла стиснула зубы.
Однако с ней все обстояло иначе.
Она ощущала взгляд Северина. Его губы сжались, словно он сочувствовал ей. Неужели он считал, что она скрывала лицо, потому что ее эмоции были настолько сильны, что она не могла их контролировать? Неужели считал, что оказывает ей милость, позволяя оставить на лице маску?
Северин шагнул вперед, с надеждой глядя на них. Настороженно.
– Я… я понимаю, то, что я сделал, было…
– Сейчас это неважно, – сказала Лайла. Она сорвала маску, ее глаза сверкали. – Ты нашел нас. Отлично. Теперь нам надо сосредоточиться на поиске карты храма в Повелье. Я выяснила все, что смогла. А что у тебя есть для нас, Северин?
– Кроме сожалений? – спросил Гипнос. – Вероятно, изрядное количество вины, которое помогло бы нам двинуться дальше?
– Вообще-то, у него в сердце не может быть сожалений, – заметила Зофья.
– Согласен, – откликнулся Энрике.
– Там кровь, желудочки…
Энрике вздохнул. Гипнос покачал головой, собираясь что-то сказать, как вдруг послышался негромкий смех. Северин смеялся. Лайла уже и забыла этот звук, глубокий, грудной смех.
– Как же я по вам соскучился, – воскликнул он. – На самом деле я…
– Сколько еще моего времени ты собираешься упустить? – холодно спросила Лайла, взглянув ему в лицо. Она подняла руку, на ее гранатовом перстне ясно отображалось число три. – Я была лучшего мнения о своих друзьях.
Гипнос завертелся на месте, словно ему отвесили пощечину. Глаза Энрике округлились от обиды, а у Зофьи отвисла челюсть. Лайла не желала смотреть на Северина, но, когда он заговорил, его голос прозвучал твердо.
– Это изменится, Лайла, – сказал он. – Клянусь.
Он закатал рукав плаща, показывая им божественную лиру, пристегнутую к его руке. Лайла уставилась на инструмент. Она помнила, каково это было, когда его окровавленные пальцы касались единственной струны. Словно ее душа готова была оторваться и вылететь из клетки ее тела. По ее спине побежал холодок.
Северин опустил рукав, на его лице застыла решимость.
– Я уверен, что карта храма под Повельей – это нечто, Сотворенное разумом, – сказал Северин. – Возможно, что-то вроде сосуда, наполненного знанием, а вовсе не традиционная карта. И еще Руслан кое-что сказал, прежде чем я ушел.
– И что же? – спросил Энрике, скрестив руки на груди.
Северин горько улыбнулся.
– Остерегайся драконов.
НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ ПОРТАЛА, вход в который скрывался за гобеленом, Лайла обнаружила, что они оказались на верхнем ярусе галереи Дома Януса, обнесенного перилами, откуда открывался вид на празднество внизу. Вдоль искривленных стен висело множество древних карт, каждая из них была аккуратно разглажена и помещена в сияющие рамки с причудливыми завитками из золоченой меди. Сквозь окно в куполообразном потолке струился лунный свет, и когда Лайла глянула через перила, сквозь спирали лестничных пролетов открылось взору множество веселящихся людей, похожих отсюда на море, волнующееся внизу. Она касалась рамок, в которых были заключены карты, стен, стыков в картинных рамах, однако предметы молчали.
Поначалу Северин оторвался от группы, удалившись вперед, и, казалось, словно очарование прошлого рассыпалось у нее под ногами. Это было так естественно, идти следом за Северином. Легко. Слишком легко. Лайла замедлила шаг, почувствовав внезапную злость. Энрике же, наоборот, встряхнулся и практически бежал вприпрыжку.
В конце коридора Северин остановился около последней карты, круглой шелковой трафаретной печати на глиняной табличке, диаметром около метра. Лайла не знала этого языка. Со стороны все это напоминало множество острых углов.
– Ну, Энрике? – спросила она.
Северин, открывший было рот, тут же закрыл его. Энрике выглядел чрезвычайно довольным собой, обернувшись к ним. Показалось ли ей это или Северин действительно отошел на задний план?
– Это Imago Mundi, – сказал Энрике. – Известная как Вавилонская Картина Мира. Здесь, конечно, представлена копия оригинальной глиняной таблички, ведь ее появление датируется еще периодом раннего правления Ахеменидов. У вавилонян, конечно, были драконоподобные божества, например, Тиамат, женское олицетворение первобытного океана, так что это могло бы оказаться частью подсказки.
Северин, разглядывая рамку, отступил назад.
– Не думаю.
Лайле вдруг показалось, что в комнате стало чуточку холоднее.
– Прости? – спросил Энрике.
– Сомневаюсь, что в Доме Януса пожелали бы, чтобы вход в сокровищницу ассоциировался с какой-то копией. Это выглядело бы… оскорбительно. А что касается драконов, думаю, это довольно серьезно.
– Значит, ты считаешь, что нам нужно искать настоящего дракона? – спросил Энрике.
– Возможно, не столь буквально, но это должно быть нечто, имеющее связь с этим словом.
В его рассуждениях определенно присутствовала логика. И снова вмешалось прошлое. Лайла вспомнила, как радостно Северин считывал информацию в сокровищницах, словно понимал на каком-то инстинктивном уровне, как предпочитают скрываться от посторонних глаз бесценные вещи. Когда-то это заставляло ее чувствовать себя особенной, когда много лет назад он сумел отыскать ее, раскрыть ее способности, защитить ее. Он ценил ее. Лайла отмахнулась от этой мысли.
– Отлично, – сухо сказал Энрике. – Можем попробовать.
Их группа разделилась, и они снова принялись внимательно изучать карты и статуи в коридоре.
– Я представлял себе это более увлекательным занятием, – уныло произнес Гипнос. – Особенно, когда речь зашла о драконах.
– А как насчет этого? – заявила Зофья.
Остальные обернулись к ней. Она стояла в конце коридора перед небольшой картой длиной не более пятнадцати сантиметров. Зофья отстегнула один из медальонов от своего удивительного ожерелья, держа его, словно фонарик, и указывая на надпись сбоку карты.
Когда они приблизились, Лайла сначала не заметила ничего, кроме пожелтевшей бумаги, на которой коричневой тушью были выделены темные тени гор, бушующие волны, холмы и равнины. Давным-давно эта карта была Сотворена, и хотя время ослабило узы Творения, листок бумаги по-прежнему источал мерцание воли. Невидимый ветер трепал колосья пшеницы. Волны, вздымаясь, исчезали в рамке карты. Энрике наклонился, вглядываясь туда, куда указывала Зофья. Там на пустом пространстве бумажного листа виднелся спинной плавник, разрезавший водную гладь. А рядом крошечным косым шрифтом, настолько мелким, что Лайла просто не заметила его, виднелась надпись на латыни: