Зофья зажмурилась.
Один. Два. Три.
Она открыла глаза, но тени не исчезали.
Четыре. Пять. Шесть.
Зофья обернулась, но тени сгустились, сделавшись непроницаемыми. Казалось, она осталась совсем одна. Чернильные тени клубились вокруг.
Зофья с трудом сдержала рвущиеся наружу рыдания, заставляя себя думать об упорядоченных, четких вещах, вроде цифр. Она перебирала в уме числа, кратные семнадцати, спотыкаясь во тьме и вытягивая перед собой руки.
Семнадцать, тридцать четыре, пятьдесят один…
Попытавшись шагнуть вперед, она споткнулась и ударилась коленями о что-то твердое и шероховатое. Рыдание вырвалось из ее груди. Дрожащими руками она нащупывала путь в темноте, но наткнулась на что-то влажное и липкое. Зофья обхватила себя ладонями, сжавшись в комочек, считая вдохи, как учили ее родители в детстве, когда ей бывало страшно.
Но это не помогало.
Она не могла закричать или расплакаться. Она не видела выхода, и вскоре тьма уже не просто окружала ее. Она проникла внутрь нее.
Закрыв глаза, Зофья ощутила, как последнее письмо Хелы выскальзывает из ее пальцев, исчезая в водах мрачной венецианской лагуны. Она вспомнила, как одноклассники запирали ее в классе, их обидные выкрики, что она жалкая чокнутая еврейка, свой страх, что в этом мире было слишком много неизвестных, и ей никогда не найти дороги в темноте.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Зофья вдруг осознала, что ее мысли неправильны.
Ей уже удавалось найти выход из неизвестного. Она находила решения и идеи, когда, казалось, все было потеряно. Спасала друзей в прошлом и неделю назад сумела освободиться из ледяной темницы.
С одной стороны, все это было ужасным, но она нашла выход… сама.
Зофья открыла рот.
– Эй?
И снова ее голос канул в никуда, растворившись во тьме.
Слова растворялись в чернильной пустоте, и Зофья ощутила во рту привкус обгорелой спички.
Спичка.
Дрожащими руками Зофья отыскала спичечный коробок. Кончики ее пальцев нащупали шершавую серную полоску на боку коробка. Деревянная спичка казалась сырой в ее потных пальцах. Она ничего не видела и, попытавшись чиркнуть спичкой о коробок, разломила ее пополам.
Ее охватила паника, но Зофья попыталась успокоиться и потянулась за второй спичкой.
На этот раз она стиснула коробок в одной руке и снова чиркнула, но и на этот раз спичка сломалась.
Третья спичка оказалась последней, и рука Зофьи дрожала, когда она подняла ее. В голове прозвучал голос матери.
Будь светом в этом мире, Зося, потому что здесь может быть очень темно.
Внезапно Зофью охватило спокойствие. Если она позволит тьме неизвестности одержать верх, тогда ей никогда не увидеть перемен… Зофья затаила дыхание. Она вспомнила теплоту родителей, любящие улыбки Хелы и Лайлы. Руслан заблуждался. Она не глупая маленькая дурочка, которая ничего не способна изменить. Друзья не зря называли ее Феникс. Мать наказала ей быть светом.
И Зофья их не подведет.
Она чиркнула спичкой. Огонек был совсем слабым, но его оказалось достаточно. Она справилась. Зофья поднесла горящую спичку к Сотворенному шелковому рукаву своего платья, и он вспыхнул ярким пламенем. Огонь согрел ее руку, и она обернулась, освещая темноту вокруг.
С каждым взмахом руки она освещала путь во мраке. Зофья поворачивала руку то вправо, то влево, тяжело дыша, ее легкие напрягались от усилия разогнать тьму.
Внезапно кто-то схватил ее за руку.
– Феникс!
Энрике.
Растрепанный, с всклокоченными волосами, он смотрел на нее безумными глазами, но внезапно его лицо озарила широкая улыбка. Он поднял руку, срывая со своего рукава полоску Сотворенной серебристой ткани, которая когда-то была частью костюма, который она сшила для него. Он поднес ткань к ее рукаву, она мгновенно вспыхнула, и вдвоем они еще ярче осветили тьму.
Пылающие факелы Энрике и Зофьи, оставляя сияющие следы, пожирали тьму, делая ее прозрачной. Постепенно крики стихли. Когда ее глаза привыкли к свету, Зофья обнаружила, что скатилась вниз всего на две ступени.
Гипнос, свернувшись калачиком, застыл одной ступенькой ниже. В шести метрах от них, на той же ступеньке, Северин и Лайла прижались к каменной поверхности.
– Зофья! – крикнула Лайла, бросаясь к ней.
Северин неуверенно поднялся. Он улыбался.
– Спасибо, что поделилась светом, Феникс.
Тяжесть, давившая на нее изнутри, исчезла. Внезапно раздался свист рассекаемого клинком воздуха. Золотой кинжал, упавший на каменную ступеньку, снова уперся в ее горло. Она сглотнула, стараясь не шевелиться, склонив голову набок, чтобы острое лезвие не причиняло ей боли.
– Похоже, храм начинает доверять нам, – громко произнес Руслан.
Зофья подняла глаза, увидев, что он стоит наверху, на расстоянии пяти ступеней от нее.
– Месье Монтанье-Алари, месье Меркадо-Лопес, – сказал Руслан. – Не соблаговолите ли вы присоединиться ко мне. Хочу, чтобы вы были рядом на случай новых сюрпризов.
Он щелкнул пальцами, и четверо гниющих стражников, шатаясь, направились к ним. Один подошел к Гипносу, другой схватил за руку Зофью, потащив ее на следующую ступеньку. Двое других окружили Лайлу. Когда Зофья шагнула вперед, Руслан фыркнул.
– Оказалось, что маленькая немая все-таки на что-то сгодилась, – сказал он.
Зофья ничего не ответила. Она не желала тратить слова на кого-то вроде Руслана. Кроме того, она была занята, изучая каменные суставы огромных автоматонов в отблесках света на ступенях зиккурата.
Впервые с момента появления Руслана Зофье не нужно было считать предметы, чтобы унять накатывавшую на нее панику. Неизвестные не исчезали, но теперь они не казались столь внушительными. Или, возможно, ее вера в себя стала крепче. Неизвестные всегда будут появляться и исчезать, а Зофья навсегда останется светом. Однажды она нашла свою дорогу во тьме.
И сможет сделать это снова.
33. Северин
Северин почти потерял чувство времени.
Его ноги ломило от боли, пот ручьем лил по спине. Он давно скинул жакет, но это не помогло. Он не помнил, когда в последний раз пил, и, облизывая потрескавшиеся губы, ощущал привкус запекшейся крови. По его подсчетам, они должны были быть на полпути к вершине зиккурата, однако, посмотрев налево, увидел, что недалеко ушел от того места, на высоте которого ладони автоматонов касались их каменных бедер.
Что-то не так, нашептывал ему внутренний голос, однако даже он звучал едва слышно. Что-то здесь не так.
Северин посмотрел налево, где Энрике с трудом плелся вверх, с трудом преодолевая ступеньку за ступенькой. Его повязка вымокла от пота и крови. Свой жакет он повязал вокруг талии. Он не поднимал головы, но Северин увидел, что его губы беззвучно шевелятся.
Словно он молился.
Северину хотелось обернуться к Гипносу, Лайле и Зофье, но клинок золотого кинжала упирался в его грудь, заставляя смотреть вперед.
Еще один шаг, убеждал он себя. Еще один шаг, и мы поднимемся на вершину, и я сыграю на лире и стану богом.
Желания Руслана его не интересовали.
Он мог приказать Северину играть на лире, но ее могущество предназначалось не ему. Северин закрыл глаза, вспоминая голос матери.
В твоих руках ключ от врат в божественное… не дай никому войти.
И он не собирался нарушать ее наказ.
Сейчас власть Руслана над остальными заключалась лишь в его угрозах, но когда они достигнут вершины, его угрозы станут бесполезными. Северин сыграет на лире. Он потребует божественности для себя и навсегда избавится от Руслана.
Северину хотелось успокоить остальных, но он понимал, что сейчас остается только ждать.
Сотворенная веревка стягивала его кисти, но он все равно ощущал жесткие струны божественной лиры, трущиеся о его рубашку. Сквозь тонкую ткань он ощущал приглушенную вибрацию инструмента. С каждым шагом жужжание отдавалось в его затылке.
Ему оставалось лишь идти вперед, но казалось, что с каждым шагом вершина зиккурата отдалялась все сильнее. Великолепие святилища теперь казалось недосягаемой мечтой из греческого мифа. Над головой – густые заросли манящих садов. Вокруг – разлитый в воздухе удивительный аромат забытых цветов. Но все это было недосягаемо.
Нет, убеждал он себя. Это твое…
В том-то и заключался смысл, не так ли? Все, что он потерял, служило достижению одной великой цели. В этом заключалось его предназначение. Лишь это объяснение имело смысл.
Закрыв глаза, Северин представил холодные серые глаза Тристана, с лучиками морщин, разбегавшимися в разные стороны, когда он улыбался. Ощутил теплую ладонь тети ФиФи, берущую его за подбородок.
Еще шаг, еще один шаг, говорил он себе, ставя ногу на следующую блестящую ступень.
Струны божественной лиры прижимались к его сердцу, и уже в третий раз за последние десять дней Северин услышал голос матери, взывавший к нему сквозь годы. Вдохнув воздух, он ощутил резкий, насыщенный аромат апельсиновой кожуры, которыми пахли волосы Кахины.
Рассказать тебе сказку, любимый? Рассказать тебе сказку об апельсиновых деревьях?
Северин убеждал себя, что это ему лишь кажется, но аромат апельсинов сделался еще сильнее.
Однажды один царь оказался на смертном одре… Ты же знаешь, так бывает, любовь моя. Смерть должна занять место за столом сказок, а она всегда садится за него первой. У царя был сын, и вместе со своим последним вздохом он подарил сыну золотой ключ, открывающий золотую дверь в дальнем конце прекрасного сада.
И взял с него обещание никогда не пользоваться ключом, что бы ни случилось.
Северин пошатнулся. Он ощутил прохладную руку матери, касавшуюся его локтя, подталкивавшую его вперед. Кахина часто соблазняла его сказками, выкладывая их перед ним, словно сокровища. За согласие принять ванну он получал половину сказки. Почистив зубы, он мог дослушать конец истории. За поцелуй на ночь она одаривала его короткими баснями.