— Нина, это тот самый Николай Николаевич Ребров, о котором я тебе уже рассказывал. А это моя жена, прошу…
Но она перебивает, смеясь:
— Мы уже знакомы! Это даже зафиксировано в протоколах милиции.
Ребров чувствует, как краска заливает ему лицо.
— Паршиво тогда вышло, — говорит он.
— До сих пор переживаете? А я давно забыла. Вы, наверное, голодны оба? Сейчас что-нибудь приготовлю, ждите.
Он ушел от Вороновых далеко за полночь. Разговорившись, рассказывал о себе, вслед за ним стала вспоминать прошлое Нина. Ребров слушал и вдруг ужаснулся: «Мог ведь убить ее там, в переулке, А она ничего — простила. Не то что Марта, та ничего не прощала, никогда. А Нина — какая она?» Он размышлял об этом и на другой день, на стенде, в бетонном домике, сидя возле контрольного щита. Веркин трижды переспросил его, чем заниматься дальше, пока он не очнулся, не начал мерить рулеткой пол и стены, соображать, пройдет ли в дверь двигатель серийной ракеты. Веркин выходил из домика, присаживался на пустой кислородный баллон, закуривал. С мудростью старого служаки он не торопил начальство с работой, тем более что видел: дело у Реброва, против обыкновения, сегодня не ладится.
Утром, собираясь в академию, Воронов спросил:
— Надевать парадный китель сразу или заехать домой?
Нина посмотрела иронически:
— А что случилось? Тебя наградили орденом?
— Юбилей факультета. Будет торжественное собрание и концерт. Дроздовский предупредил, чтобы все были обязательно.
— Прелестно, я тоже иду. Хоть раз посмотрю на офицерских жен.
— Можешь это сделать сейчас. Зеркало рядом.
— Хорошо. Посмотрю на д р у г и х офицерских жен.
До сих пор она не удостоила вниманием ни одного академического вечера. И вот — нате. Однако Воронов обрадовался: перспектива стоять в фойе, беседуя с Пионеровым, устраивала мало.
— А ты не передумаешь? — спросил в коридоре, поправляя фуражку. — Смотри не передумай!
Он вернулся домой после обеда и застал жену перед зеркалом: прижимая подбородком, прикладывала к себе то одно, то другое платье, выбирая, что надеть. Он никогда не видел особой разницы в платьях, жена нравилась ему в любом, и Нина давно перестала спрашивать, решала сама, а тут начала приставать, требовала совета, и он серьезно, будто что понимал, указывал, путался, опровергал сам себя, пока они оба не остановились на одном — в крупных лиловых цветах. В академический Дом офицеров приехали за считанные минуты до начала; помогая жене раздеться, он чувствовал, что на нее обращено множество взглядов, и смущался, сердился на себя за выбранное им яркое платье и думал, что надо было посоветовать другое, поскромнее. Он чертыхался, когда они пробирались сквозь толпу к зрительному залу: здесь тоже вовсю разглядывали «жену Воронова». Нину же все это не очень смущало; она шла спокойно, высоко подняв голову. Что и говорить, Нина отличалась от других женщин, но чем именно — Воронов понять не мог.
У самой двери в зал наткнулись на Букреева, тут же стояли Лысов и Катаян со своими удивительно похожими друг на друга женами. Разговоры, знакомства прервал хриплый звонок. В зале Букреев, сидевший слева от Воронова, вслух считал, сколько осталось людей, помнящих первый день работы факультета, тот, тридцать лет назад. Воронов слушал с интересом: Букреев служил в академии давно. Лишь на секунду он отвернулся, чтобы пригласить и Нину послушать, но она не отозвалась: рассматривала сидевших вокруг, будто кого-то искала.
Торжественная часть была солидной. Генерал, начальник факультета, прочитал доклад, за ним протараторил свою речь слушатель-выпускник, отчитался начальник кафедры, весело поприветствовал собравшихся рабочий с подшефного академии завода. Потом духовой оркестр, сидевший на балконе, заиграл гимн, и все встали. Звуки до краев заполнили старинный зал, и лица у всех Стали серьезными и задумчивыми.
Оркестр умолк, сцена опустела, люди потянулись в фойе. Вскоре там загремела музыка — оркестр перебрался на новое место.
Нина взяла Воронова за руку, приглашая потанцевать.
— Ну что ты! — Воронов отшатнулся. — Неудобно. — Он представил себе, как на него, посмеиваясь, будут смотреть коллеги-преподаватели, и еще раз повторил: — Неудобно, не умею я.
Нина отвернулась. Воронов растерянно смотрел на жену. Хотел было сказать, что ладно, пошли, но увидел, что к ним пробирается Ребров, — осторожно, стараясь не мешать танцующим. Ребров улыбался, казалось, хотел сообщить что-то чрезвычайно приятное, но, подойдя вплотную, только поздоровался и выжидающе замолчал.
— Хорошо, что пришли! — обрадовалась Нина. — Вы не боитесь танцевать в присутствии начальства? Мой степенный муж считает это неудобным. А мне очень хочется потанцевать.
Когда они передвинулись на противоположную сторону зала, Ребров сказал:
— Мне почему-то казалось, что на этом вечере я обязательно вас встречу. Видите — сбылось.
— Случайность, — сказала она торопливо, как бы оправдываясь. — Я никогда не хожу на такие вечера.
— Значит, судьба.
— Ух как звучит: наша встреча уготована судьбой!
— Не эта, так первая, в переулке.
— Ну знаете! Если мы так всегда будем встречаться…
Он поспешил переменить тему разговора.
— А вон мой братец стоит. Видите? С красной повязкой.
— Ваш брат? Где?
— Возле двери. У нас почти десять лет разница. Да вот догоняет меня, уже на четвертом курсе. Между прочим, хорошо знает вашего мужа.
— Как интересно. Познакомьте нас, пожалуйста.
Было не совсем ясно, что интересного в том, что Алексей учится на четвертом курсе и знает Воронова, но раз она хотела, надо было представить брата.
Алексей негромко сказал:
— Добрый вечер! — и почему-то вытянул руки по швам. Наступила пауза. Нина рассмеялась:
— Ну вот, и никто не знает, о чем говорить!
— Так и должно быть, — сказал Алексей. — Вы меня еще не знаете, а я — вас. Потому и нет темы для разговора.
Братья встретились взглядами. Алексей смотрел беспечно, открыто, а Николай — зло, будто выговаривал за неуместную резкость.
— Очень мило! Увели жену, бросили меня одного и стоят себе в сторонке, беседуют. — Воронов подошел сзади и положил руку на плечо Нине. — Вот и ходи после этого на академические вечера.
— Тише, Дима, тут происходит церемония знакомства с одним из твоих учеников и к тому же с родным братом Николая Николаевича.
— А-а, — сказал Воронов и повернулся к младшему Реброву. — Почему не танцуете? Вижу — наряд. Когда я был слушателем, меня почему-то всегда назначали следить на вечерах за порядком. И наверное, от этого я долгое время ходил в холостяках.
— А меня ни разу не назначали. И все равно я холостяк, — засмеялся Николай. — Не пугайте моего брата.
Когда начался концерт, Ребров сел рядом с Вороновыми. После разговоров, музыки ему казалось, что он давно дружит с ними. Вытащил из кармана горсть конфет и протянул их сначала Нине, потом Воронову. Воронов жевал конфеты, развалившись в кресле и спокойно разглядывая лепные украшения на потолке. Нина сказала:
— А вы знаете, Николай Николаевич, мне очень понравился ваш академический народ. И захотелось написать портрет военного инженера. Вы бы, например, смогли позировать?
— Я?
— Если получится, попробую предложить на молодежную выставку.
— Весьма актуальная тема для живописи, когда столько разговоров о разоружении, — явно подтрунивая над женой, заметил Воронов.
Плюшевый занавес дрогнул, пошел складками, и в разрезе его показался конферансье. Сзади зашикали: тише. Нина повернулась к Реброву, негромко сказала:
— Шутки шутками, а я слышала доклад вашего генерала. Такой портрет может здорово прозвучать. Надо только подумать, как его лучше сделать. Поможете?
6
В весеннем семестре полагалось выполнить не такое уж сложное, однако громоздкое, с чертежами, задание. Алексей начал, добрался до середины, но потом бросил, отложил на время и однажды на утреннем построении услышал свою фамилию. Начальник курса прохаживался вдоль строя, укорял: «У вас должок, Сидорченко. И у вас, Земляникин. Стыдно — член бюро. А вы, Ребров? Нехор-рошо!» В этот день сразу после лекций засесть за работу не удалось. Было около семи, когда Алексей спустился в чертежный зал.
Свободных мест не оказалось. За крайней доской сидел Варга. Вид у него был отрешенный: шевеля губами, смотрел на миллиметровку с цветными, красиво изогнутыми линиями. Заметив Алексея, проворчал:
— Только собрался? Опять склонять будут.
— Я ж анкеты переписывал! «Пока ты в Москве». Или уже не нужно?
Сзади послышалось:
— Высшая производительность труда — и сам не работает, и другим мешает!
Алексей обернулся, увидел Павла Горина — рукастого, длинного, известного всем баскетболиста, игрока академической сборной. Горину, видно, тоже не хватило места. Он, как винтовку, держал на плече свернутый в трубку чертеж и улыбался.
— Теперь вместе будете прохлаждаться? — спросил Варга.
— Что вы, товарищ секретарь! — начал притворно оправдываться Горин. — Возьмем доски и пойдем куда-нибудь в свободную аудиторию. Хочешь с нами? Заставим Алешку считать, а сами поговорим о футболе: куда он идет и стоит ли овчинка выделки. Айда?
Идея найти свободный класс понравилась Алексею. Он потянул Горина за рукав.
Взвалив на плечи чертежные доски, они спустились на второй этаж. В классе недавно убрали, все стулья стояли на местах, было чисто и просторно; из открытых форточек тянуло холодком. Горин снял китель.
— Ну-с, давай учиться на инженеров!
Было совсем тихо. Лишь иногда мимо кто-то проходил, шаги медленно удалялись, и затем далеко, в конце коридора, гулко хлопала дверь.
— Всегда у меня после тренировки руки дрожат, — сказал Горин. — Я ведь только из зала.
— Не бегай так сильно. — Алексей послюнил палец и стал отыскивать в каталоге нужный подшипник.
— Не бегай! Тренер покоя не дает. Посидели, говорит, на втором месте, пора в чемпионы.