от проучить зазнавшегося наглеца – это другое дело. Это – сколько угодно.
Он взмахнул пару раз палкой. На пробу. Легкая, хоть и почти вдвое длиннее меча. Запросто можно работать как кавалерийским мечом. Единственная помеха – все та же длина. К двуручному оружию Кирсьен не привык.
А что противник?
Мелкий схватил держак привычным движением – левая рука точно посредине, а правая на ладонь отступает от конца. Очевидно, он привык так управляться с «воловьим языком». Это плохо. Хотя на черенке метлы нет лезвия, способного разрезать толстую кожаную куртку или проткнуть кольчугу, но удар-тычок, нанесенный мастером, способен не только вышибить дух, но и сломать кость.
Если ему что-то противопоставлять, то лишь скорость и ловкость. Некогда приспосабливаться к новой длине оружия, выдумывать на ходу финты и обманные движения…
Эх, была не была!
Кир крякнул и с размаху ударил свою палку о колено.
Вздох удивления прокатился по толпе зрителей. Скривился даже седобородый Кулак. Что ж, если они подумали, что парень сдается, то пускай приготовятся к разочарованию.
Рукоятка метлы раскололась на две неравные половинки. Одна чуть больше двух локтей, а вторая что-то около полутора.
Сжав длинный обломок правой рукой, Кир перехватил короткий обратным хватом, пристроив его вдоль предплечья. Отличная защита, когда доведется парировать удары наемника.
Ну что ж, посмотрим, чья школа фехтования имеет больше права на жизнь!
Мелкий на пробу ткнул концом палки Киру в лицо.
Молодой человек не стал отбивать, просто отклонился в сторону и атаковал в ответ, целясь в висок.
Наемник парировал довольно легко. В свою очередь сделал длинный выпад. Неудачно. Закрутил конец оружия спиралью, провел обманное движение, показав удар в живот, а сам почти без замаха рубанул по горлу.
Отклониться Кир не успевал, поэтому боковым ударом отвел оружие противника в сторону – палки столкнулись с сухим стуком, заныла ладонь.
Ах, тебе хочется финтов? Получи!
Он обозначил удар из терции в левую щеку Мелкого, а когда тот поднял свою палку, защищая лицо, ударил по ноге. Не слишком сильно, но, судя по лицу наемника, на мгновение исказившемуся, довольно чувствительно.
Вот так!
Хочешь еще?
Молодой человек отвел внешним полукрюком стремящуюся врезаться в живот деревяшку и ответил хлестким скользящим ударом по ребрам. Когда Мелкий прикрылся палкой, которой он орудовал как «воловьим языком», повторил удар по ребрам, но в последнее мгновение изменил движение и хлестнул кистевым ударом по щеке.
Получилось!
Наемник взвыл и отпрыгнул.
Толпа зашумела.
– Давай, каматиец! – воскликнул выпускник университета. Знал бы он, как Кир не любит студентов!
– Принимаю ставку! – это голос Кулака. – Три скудо на малыша, Пустельга.
Тьялец отвлекся и едва не пропустил мощный рубящий удар Мелкого. Все-таки ошибочно было считать его побежденным. Наемник увеличил скорость и силу ударов. Даже удивительно, как быстро он двигался. Словно капелька «живого» серебра. И живот, натягивающий кожаный доспех, не помеха.
Колено, живот, голова!
Грудь, живот, грудь!
Локоть, колено, пах!
Кир уворачивался, отбивал тычки и удары с потягом обломком палки, зажатым в левой руке, парировал.
Низкая секунда, прима, поворот на носке!
Кварта, уход в сторону, секста!
Высокая октава, прыжок вверх, защита левой рукой!
Несмотря на старания, Мелкий все же достал его. Вскользь по ребрам. Хорошо, что у палки нет лезвия. Иначе волей-неволей пришлось бы начинать ползти в сторону кладбища.
Еще один удар! Коварный, пяткой по голени.
Но ведь это нечестно? Или в поединках наемников приняты любые ухищрения, лишь бы они приводили к победе?
Тогда пожалуйста! Кушай, не обляпайся!
Палка Кира скользнула вдоль держака, доставшегося Мелкому, и чиркнула коротышку по пальцам. Он хрюкнул и отскочил. Развивая успех, бывший гвардеец прыгнул вперед, стукнул противника по локтю, еще раз по пальцам, по запястью…
– Стой! – громко выкрикнул Кулак, бросаясь между сражающимися. – Все! Прекратили, я сказал!
Левой рукой он отбросил назад Мелкого, словно тот не весил вообще ничего. Там коротышку подхватил верзила с двуручником, обхватил поперек туловища, приподнял:
– Остынь, а то на крышу посажу!
Зрители с готовностью заржали.
А предводитель наемников отбил палку Кира в сторону предплечьем правой руки (заговоренный он, что ли, боли не чувствует?) торопливо повторил:
– Все. Довольно. Ты победил, каматиец!
Его слова не сразу пробились к сознанию молодого человека сквозь горячку боя, поэтому старшему наемнику пришлось прокричать еще раз и во всеуслышание:
– Победа за каматийцем! Я сказал!
Совершенно незнакомые люди, при других обстоятельствах не удостоившие бы парня и мимолетного взгляда, кинулись его поздравлять. Кто-то хлопал по плечу, кто-то стискивал руку.
– Всем выпивка бесплатно! – перекрыл шум густой бас фра Морелло.
– Пари не в счет! – прошипела воительница. – Бой был не до конца!
– Я тебе дарю твои три скудо! – весело отозвался Кулак. – Подумаешь!
Он положил ладонь Киру на плечо:
– Не держи на нас зла, каматиец. Пойдем, выпьем мировую.
– Ну… – замялся молодой человек, потом подумал: «А почему бы и нет?» – и махнул рукой. – Пошли!
Они вернулись в харчевню в сопровождении зрителей, шумно смакующих подробности поединка. Особенно усердствовал старшина артели мастеровых. Прислушиваясь к его рассуждениям об ударах и защитах, бывший гвардеец едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, схватившись за живот.
За столом Кулак ловко подхватил принесенный фра Морелло кувшин, разлил по глиняным кружкам.
– Как тебя зовут, каматиец?
– Кир. Просто Кир.
– Хорошо, Кир. Меня ты уже знаешь. Мелкого тоже. Вот это – Мудрец, – седобородый ткнул пальцем в хозяина двуручника. – Это – Пустельга. Не позволяй ей себя клюнуть! А дроу мы зовем Белый. Познакомились?
– Познакомились, – кивнул Кирсьен.
– Тогда – за знакомство!
После того как все дружно сдвинули кружки и отхлебнули красного сладкого вина, седобородый наклонился к Киру.
– А ведь ты не каматиец, – произнес он вполголоса. И не поймешь, спрашивает или утверждает. Только и остается, что пожать плечами.
– У тебя тьяльский выговор, – продолжал Кулак. – Был у меня знакомый тьялец…
– Что с того? – Кир глянул ему прямо в глаза. Серые, как у Мастера.
– Да ничего. Мы наемники, перекати-поле. Ищем, где нужны наши клинки, наша отвага, наш опыт. Ты, как я вижу, тоже ищешь службы с оружием в руках. Умелого бойца видно сразу. Притворяешься ты наемником-каматийцем. Путь держишь в Вельзу, где набирают охочих людей в войска Империи. Мы, кстати, туда же направляемся.
– Что с того? – повторил Кир.
– А ничегошеньки. – Из-под усов наемника мелькнули желтые, прокуренные зубы. – Хочешь, пошли с нами. Вместе веселее. И конь у нас лишний имеется. Верхом ездишь?
– Конечно!
– Тогда решай.
Кирсьен задумался. Что и говорить, предложение заманчивое, но можно ли доверять этим людям?
– Что ты глазами лупаешь? – возмутилась Пустельга. – Мы два раза свою дружбу не предлагаем!
– Ладно, не дуйся, – толкнул его локтем в бок Мелкий. – Ну, не прав я, виноват… Так ты мне уже накостылял. Или не в расчете за твое вино?
Высоченный Мудрец не сказал ни слова, а просто протянул руку ладонью вверх над столом.
Кир еще немного подумал – просто, чтобы не выглядеть безрассудным – и согласился. Накрыл ладонь Мудреца своей. Сверху легли руки Кулака, Пустельги, Мелкого и последней – узкая, с раздутыми суставами кисть дроу.
Глава 11
Воздух со свистом врывался в легкие, причиняя боль измученному горлу, словно Антоло вдыхал бушующее пламя. Шею ломило под тяжестью шлема, плечи давил доспех – хоть и не стальной, из дубленой воловьей кожи, но все же вес немаленький. А прибавить сюда щит, семилоктевую пику, поножи, меч, сумку с пожитками и запасом еды, и сразу видно – неподъемный груз для непривычного человека. Миля[18] быстрым шагом, миля бегом. И так по десять миль каждое утро. Иногда бывшему студенту казалось, что он сходит с ума. А сержант Дыкал, крепкий, коренастый мужичок годов пятидесяти от роду, не только бегал наравне с молодыми, а еще умудрялся на ходу распекать ленивых новобранцев.
– Веселей, кошкины дети! Веселей! В ногу, в ногу! Не отставать, мордатый!
Мордатым он называл Емсиля, и небезосновательно, если признаться честно. Барнец на свежем воздухе и простой, здоровой солдатской пище быстро наверстал потерянные в тюрьме мины. На взгляд Антоло, Емсиль если и отставал, то не из-за лени, а чтобы поддержать задыхающихся Цыпу и Обельна – того приказчика, что любил играть на хозяйские деньги. Сам табалец старался из последних сил – казалось, еще чуть-чуть, и он упадет лицом прямо в желто-серую мелкую и едкую пыль, в которую сотни подбитых гвоздями сапог-калиг превратили дорогу вокруг учебного лагеря.
– Ша-а-агом! – Зычному голосу Дыкала позавидовал бы лучший рыночный зазывала Аксамалы.
Антоло на ходу засунул палец под ремешок, придерживающий шлем. Обильный пот жег кожу так, что едва волдыри не вздулись. Рядом тяжело дышал Вензольо. Вообще-то каматиец армейскую службу принимал с радостью (даже как-то посетовал – какой, мол, ледяной демон потащил меня в университет, надо было сразу в войско записываться), но от этого доспехи и оружие не становились для него легче.
– Дышите, дышите, кошкины дети! – сержант говорил легко и спокойно, будто бы не мотался вместе со всеми, как угорелый, а лежал в холодке с любимой трубкой в зубах. – На учениях тяжко, дык, зато в бою легче будет. Вы ж тяжелая пехота! Гордиться надо.
– А мы го’димся, – выдохнул Вензольо. – Только бегать не любим.
– Не любят они бегать! – покачал головой Дыкал. – Это ж, дык, почти налегке. Да по ровной дороге. Ты по оврагам, дык… Да по буеракам…