– Я не могу и не хочу желать тебе здоровья, Череп, – вроде бы негромко, но так, чтобы услышали все, проговорил Кулак.
– Я тоже с большим удовольствием увидел бы твою голову на пике, – в тон ему отозвался восседающий на рыжем коне всадник.
– Может, я и кончу дни так, как тебе мечтается, но прежде один гологоловый наемник отправится в Преисподнюю.
– Только после тебя, Кулак. По старшинству. Тебе ведь давно пора внуков нянчить, не так ли?
– Я еще твоих внуков пропущу вперед, Череп.
– Как бы не так!
– Почему же это? Не потому ли, что у тебя нет детей, а значит, и внуков быть не может?
Джакомо дернул щекой.
– У меня детей больше, чем в твоей банде народа!
– Когда же ты успеваешь? Неужели после овец у тебя еще на баб силы остаются?
– И на такого кнура, как ты, хватит!
– Ты не в моем вкусе, Череп. Не люблю лысых.
– Да и мне не к лицу калек насиловать. Все-таки я – воин.
– Воин? То-то я припоминаю, как твоя банда удирала из Фалессы! Пятки в задницы влипали!
– Твои тоже, если мне память не изменяет, не сидели до победного конца.
– Это так. Сила солому ломит. И бесплатно никто умирать не хочет. Но все же мы не бросили обоз, а еще и твой подобрали.
– Поздравляю! – буркнул Джакомо. – Было бы что подбирать! Дерьмового барахла ломаная телега!
– Да? Как сказать!
– Да как ни говори!
– А я скажу. Пускай все слышат. Во-первых, три телеги. Во-вторых, не дерьмовое барахло, а серебряные кубки, парча, десяток итунийских ковров, лотанские вазы… Ну, знаете, – Кулак повернулся к своим, – из тех, что по триста лет на морском дне выдерживают…
– Врешь! – вскинулся Череп. – Не было ваз!
– Значит, я перепутал, – усмехнулся седобородый кондотьер. – Но остальное-то было? Не станешь спорить?
Рядом с Киром кто-то захохотал. Смех подхватили, и он волной прокатился по всему строю. Заулыбался и кое-кто из наемников Джакомо.
– Ладно! Уел! – махнул рукой Череп. – Но не все же тебе радоваться! Сегодня удача на моей стороне. На правый берег моя банда выйдет первой. И об этом узнают все в цеху кондотьеров, от Гронда до Айшасы.
– С чего это ты решил, что сегодня выиграл? – ехидно осведомился Кулак.
– Да погляди по сторонам, родное сердце! Нас вдвое больше. Попробуй-ка воспрепятствовать! Или давно выволочку не получал, как шелудивый котенок? Ну, ты не переживай! Только намекни!
Теперь в голос заржали всадники из банды Джакомо.
– Великаны в Гронде шутят – не дели шкуру неубитого мамонта, а не то придет белый медведь и всю себе заберет, – медленно и раздельно проговорил Кулак. – Ты, наверное, забыл обычаи нашего цеха. В самом деле, столько жить, не признавая законы и устав кондотьерские… Можно и привыкнуть.
– Что ты такое говоришь? Ни одного дня не было, чтобы я нарушал наши законы!
– Да? Тогда ты не откажешься выяснить, у кого больше прав первым вступить на паром, по старинному обычаю?
– Это как? На соломинках с тобой потянуть, что ли? Так дураков нет – ты и брата родного обжулишь…
– Я тебе прощаю это оскорбление. Пока прощаю.
Джакомо хохотнул:
– Ну, спасибо, кошкин сын!
Кулак даже бровь не повел.
– Я хочу напомнить тебе «Уложение о кондотьерах Альберигго», – сказал он и с торжеством глянул на собеседника.
– Я его прекрасно помню. Не трудись! – нахмурился Череп.
– Тогда прошу, освежи мне память, будь так любезен. Ну, давай! Глава о разрешении спорных вопросов между бандами, находящимися на воинской службе у одного нанимателя.
– Это еще зачем? Клянусь морским змеем, уж не задумал ли ты… Хм…
– Вижу, ты догадался. Ты всегда был сообразительным мерзавцем, Череп.
Кир, чувствуя, что явно чего-то недопонимает, повернулся к Мудрецу:
– О чем это они? Растолкуй, пожалуйста!
Верзила вздохнул:
– Что за молодежь пошла?
– Вот-вот! – подхватил седой морщинистый вояка, который отзывался на не вполне приличное прозвище Почечуй[21]. – В «Уложение Альберигго» и краем глаза не заглядывали, а туда же – в наемники рвутся…
– Ну, все-таки… – настаивал Кирсьен.
– Поединок, – коротко бросил Мудрец.
– Между Кулаком и Черепом? – удивился молодой человек, но старшие наемники отмахнулись от него, прислушиваясь к беседе кондотьеров.
Джакомо расправил гриву рыжего, похлопал скалящегося и косящего глазом коня по шее. Оглянулся на своих. Хитро прищурился.
– Я хорошо помню уложение… Поскольку дело касается не только нас двоих, а наших банд целиком, то и решать его должны не мы с тобой.
Наемники загудели. Кто-то с возмущением, но большая часть одобрительно. Видно, устав неведомого Альберигго здесь чтили едва ли не наравне со словом Триединого, а то и с большим почтением.
– Трус! – выплюнул через лишенную резцов верхнюю челюсть Почечуй.
– Хитрюга, – поправил его Мудрец. – Камышовый кот.
– Дело касается и нас тоже, – возразил лысому кондотьеру седобородый. – Или ты хочешь спрыгнуть с крючка после всего, что наговорил здесь? По четыре бойца от каждой банды и мы с тобой. Согласен?
– Нет. Не согласен. Видишь ли, у меня имеются виды на эту войну. Вот после… После я готов дать тебе удовлетворение на любом оружии, о котором договоримся.
– А если тебя убьют?
– Ха! – Джакомо пожал плечами, отчего Киру снова показалось, что кольчуга вот-вот лопнет. – Я же не переживаю, что тебя убьют. Встретимся в Преисподней. Ты же так настойчиво звал меня туда.
– Не звал, а посылал. Почувствуй разницу… – Кулак чуть подтолкнул коня правой шпорой, разворачивая его к строю боком. Оглядел своих людей. – Хорошо! Во имя братства кондотьеров и согласно «Уставу Альберигго» я выставлю пять бойцов! Когда назначим, а, Череп?
– Да прямо сейчас! – Лысый повернул свою сверкающую на солнце голову к своим. – Так, парни?
– Та-ак!!! – дружно проорала сотня глоток.
– Хорошо, – кивнул седобородый. – Огородим площадку немедленно. Пять на пять плетров[22] хватит?
– С избытком. Кто наблюдает?
– Мы с тобой.
– А еще?
– Ладно… – Кулак задумался на мгновение. – От моей банды – Пустельга и Мелкий.
– Я знаю их. Годится, – согласился Череп. – От меня – Мигуля и Трельм Зубан.
– Я знаю их. Годится, – проговорил Кулак, и Кир предположил, что эти слова являются ритуальной фразой. – Бой пеший?
– Пеший. Что попусту коней гонять?
– Я тоже так думаю.
– До смерти?
– Как хочешь.
– До смерти лучше… – потер лоб Джакомо. – До смерти!
– Но тяжелораненых не добивать.
– Мы ж не дроу! – оскалился Череп.
Краем уха Кир уловил, как защелкал Белый. Теперь на месте Джакомо тьялец здорово поостерегся бы поворачиваться к дроу спиной. Стрела, выпущенная из длинного лука остроухих, пробивает не только кольчугу, но и кованый нагрудник, и ясеневый щит.
Кулак, видно, о том же подумал. Глянул на Черепа едва ли не жалостливо, как на увечного или неизлечимо больного. Отвернулся.
– Спе-ешиться! – протяжно выкрикнул кондотьер.
Кир спрыгнул на землю, присел разок, чтобы размять ноги.
Пустельга и Мелкий подбежали к предводителю и о чем-то горячо заспорили, размахивая руками.
Отряды наемников разошлись в разные стороны от дороги. Командиры десяток назначали коневодов, которые с недовольными гримасами принимали поводья из рук остальных. Еще бы! Наблюдать поединок хотелось всем.
– Ты! – ткнул Почечуй пальцем в грудь Кирсьена. – В коневоды!
– Слушаюсь! – по-военному четко ответил молодой человек, подумав про себя: «Чтоб тебя подняло и шлепнуло! Другого не нашел, пенек старый!»
– Погоди! – остановил его голос Кулака. – Ты мне нужен, малыш!
– Эй, а как же коневоды?! – возмутился Почечуй.
– А мне что за дело? – без обиняков заявил кондотьер. – Хоть сам иди! И вообще, кто тут главный?
Кир со вздохом облегчения передал поводья старику и пошел с Кулаком.
– Чем помочь надо? – спросил он на ходу.
– Да ерунда, – беспечно отозвался Кулак. – В забаве поучаствовать хочешь?
– В какой? – холодея, проговорил молодой человек.
– А сталью помахать.
– Но я…
– Ты, никак, испугался? – Седобородый замедлил шаг. – Если что, ты скажи…
– Я не испугался! – вскинул подбородок бывший лейтенант. – Просто… Неужели не нашлось более умелого?
– Ну, если дело только в этом! – Кулак хлопнул его по плечу. – Не скромничай, малыш! Поверь, я видел многих бойцов. Ты не ударишь в грязь лицом. Не бойся, я приготовил для тебя достойную компанию.
Они подошли к ровной площадке, на которой Мелкий, Пустельга и два незнакомых тьяльцу мордоворота – очевидно, наблюдатели от банды Черепа – растягивали бечевки между вбитыми в дерн кольями. Есть ли между деревяшками пять плетров, или нет, Кир не сумел оценить.
На обочине тракта деловито разминался Мудрец. Приседал, смешно вытягивая руки вперед, наклонялся вправо-влево, вперед, дотрагиваясь пальцами носков сапог, размахивал руками, удивительно напоминая мельницу-ветряк.
Неподалеку стоял, опираясь на тяжелый топор, Коготок.
Огузок подгонял ремни небольшого круглого щита, украшенного в центре шипом. Рядом с ним лежала двулезвийная секира. Одноручная. С граненым противовесом и шипом, выступающим за полумесяцы лезвий на добрых пол-локтя.
Четвертого воина Кир прежде видел лишь мельком. Светловолосый толстогубый парень напомнил ему того студента, с которым тьялец сцепился в «Розе Аксамалы». Наверняка северянин. Кир подумал, что северян терпеть не может и вряд ли когда-нибудь полюбит. В руках белобрысый держал копье, длиной в пять локтей, из которых один приходился на наконечник – вытянутое листовидное лезвие с заостренными отростками по бокам. Корсека. Ею можно и колоть, и рубить, и отвести вражеский клинок, поймав его между основным и вспомогательным остриями.
– Вижу, малыш, ты новичок и в наших обычаях не особо разбираешься, – проговорил тем временем кондотьер.