Ему не обязательно было говорить, что на самом деле он никогда и не собирался делать что-либо из ряда вон выходящее, пока в его жизни не появилась я, – я и так четко слышу эту невысказанную мысль.
Сейчас мои глаза устремлены на самый верх возвышающегося над нами крана: мигающие огоньки будто посмеиваются надо мной и, вероятно, сигналят летящим низко самолетам, чтоб держались подальше. Вокруг нас любители мини-гольфа делают свое дело, слышатся радостные крики с картодрома, а в стороне неоновые огни зазывают прокатиться на аттракционе под названием «Во всю прыть». Но над нами возвышается гордость «Страны развлечений». Это совсем не похоже на безобидную площадку для мини-гольфа, куда я его приводила. Совершенно точно прийти в три часа ночи в парк развлечений – безумная идея.
– Колтон, эта чертова штука километр в высоту! – протестую я. У меня скручивает живот, когда кто-то спрыгивает вниз крана, их крики – единственный способ отследить их продвижение по темнеющему небу. Я думаю, что последует звук, как человеческое тело отскакивает от асфальта, но вместо этого слышу смех… то ли от облегчения, то ли от безумия, не могу сказать.
– Всего лишь сорок метров, – поправляет меня Колтон, указывая на табличку с надписью «Тарзанка “Прыжок веры”». Он берет мою ладонь и сжимает ее. – Ты сказала, что боишься высоты, но будь у тебя возможность, то прыгнула бы с парашютом. Если тебе бросят вызов, конечно. И я подумал, что тебе понравится такое испытание. Кажется уместным, не так ли?
– Может быть, но у меня внезапно возникло очень сильное желание не отдавать свою жизнь в руки гигантской резинки, – отвечаю я.
– Иди сюда.
Колтон ведет меня к закусочному столику. Из стоящего неподалеку мусорного бака, заполненного жирными бумажными тарелками и остатками еды, доносится запах дешевой пиццы и чуррос. Усадив меня на скамейку, он садится напротив, поставив ноги по обе стороны от меня, и поворачивает меня лицом к себе; его колени стоят рядом с моими.
Колтон наклоняется вперед и крепко целует меня. Его уверенность опьяняет и вызывает привыкание, его губы мягкие и требовательные. Конечно, мы целовались раньше. Я даже попробовала на вкус почти все уголки его тела, но этот поцелуй почему-то кажется более интимным, чем то, что мы делали сегодня днем. Как будто он молча и щедро дает мне силы в момент сомнений и переживаний.
Он отстраняется, и на его губах появляется довольная улыбка, когда он большим пальцем отслеживает пульс на моей шее. Он наклоняет голову, и я думаю, что он хочет еще. Вместо этого он задает мне вопрос.
– Ты когда-нибудь слышала о флипизме?
Я уже мысленно целую его, поэтому мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он сказал.
– Это когда жестом посылаешь людей куда подальше? Или какая-то болезнь?
Его губы опять дергаются, но на этот раз, кажется, он без стеснения смеется надо мной, поэтому я толкаю его в грудь.
– Заткнись и просто скажи, что это, а не превращай в словарную викторину из средней школы, к которой я не готовилась. Придурок.
Он действительно смеется над этим, подняв обе руки, чтобы показать: он не хотел меня обидеть. Но я все равно раздражаюсь и театрально скрещиваю руки, не позволяя ему так легко сорваться с крючка.
Но Колтон знает, что я играю, и проводит ладонями по моим рукам. Я тут же расслабляюсь и разрешаю ему вновь взять меня за руки, и он переплетает наши пальцы.
– Флипизм – это искусство броска монеты. Ты ставишь что-то на орла и что-то на решку, и в момент, когда монета находится в воздухе, глубоко внутри ты хочешь, чтобы она приземлилась на определенную сторону. И когда монета приземляется, ты чувствуешь разочарование или облегчение. В этот самый момент интуиция подсказывает тебе, что ты действительно хочешь, и ты можешь пересмотреть свои истинные ценности… Это и есть основа флипизма.
– Звучит как самый странный разговор о броске монеты, – смеюсь я над этим абсурдом, но внутри меня есть та самая крошечная часть, которая любит, чтобы решения принимались просто и без лишней ответственности. Хотя я не думаю, что подбрасывание монетки покажется отцу взрослым способом принятия решений.
– Ты хочешь, чтобы я приняла решение о поездке в Лондон, подбросив монетку?
Его глаза смотрят вправо, на гигантский кран смерти.
– Не совсем. Я подумал, что ты сама могла бы стать монеткой. Поднимись наверх и узнаешь. Хочешь остаться, не ехать в Лондон и оставить жизнь такой, какая она есть? Хочешь прыгнуть и поехать в Лондон? Посмотри, что получится.
Он возвращает взгляд на меня. Кажется, никто из нас не ожидал, что эта заварушка приведет к такой глубокой философии, и это слишком тяжелый разговор для парка развлечений, где какого-то ребенка только что громко стошнило в мусорное ведро. К счастью, не рядом с нами, а у картинга. Наверное, накатал слишком много кругов.
Я моргаю, пытаясь игнорировать звуки рвоты, потому что искренне сочувствую тошнотику, и сосредотачиваюсь на словах Колтона.
– Если ты поднимешься туда, если прыгнешь, то в момент свободного падения ты поймешь, чего тебе на самом деле хочется. И тебе просто нужно будет довести дело до конца, храбрая девчонка. Лети или, если ты порхаешь, как колибри, стань орлом и взлетай. Очень по-американски, да?
Он выглядит довольным тем, что завершает свою мотивационную речь на проамериканской ноте. Как тут можно подумать «Ой, да ладно, фигня какая-то»? Это совершенно непатриотично.
– Дело совсем не в этом, – жестикулирую я, а на его лице все еще написано то, что он мне только что высказал. – Мне страшно, потому что там до жути высоко. Боязнь высоты – совершенно разумное проявление инстинкта самосохранения.
– Что, если я пойду первым? Я собираюсь в Лондон. Я настроен серьезно… во многих смыслах. Я прыгну в знак доброй воли и буду ждать тебя прямо там. – Он указывает на землю под краном.
– Ты сделаешь это? – спрашиваю я, шокированная тем, что кто-то может быть таким милым… или настолько желать собственной смерти. Даже Тиффани не стала бы этого делать, брось я ей вызов. Хотя на спор она прыгнула бы, но ставки должны быть высоки. Что-то вроде лабутенов за прыжок.
Колтон терпеливо ждет, давая мне самой принять решение. Я понимаю, что оно не такое уж и трудное. Просто прикидываю, хочу ли встать на кран и узнать, что скажет мне монетка в моем животе. Как минимум это я могу сделать. Прыгнуть? Решу на месте.
– Хорошо, – говорю я, мысленно делая решительный шаг. – Давай сделаем это.
Колтон усмехается и убегает за билетами, и прежде чем я успеваю передумать, возвращается и хватает меня за руку.
– Хорошо, я прыгну первым, а потом ты.
Он не добавляет «если захочешь», но я все равно слышу это четко и ясно.
Лифт медленно ползет, но я даже не могу посмотреть за проволочную сетку клетки, когда мы поднимаемся все выше и выше. Это нелепо. Я не испытывала таких проблем в большом стеклянном лифте Колтона в его пентхаусе, но легкий ветерок, колышущий маленькие пучки волос на затылке, заставляет меня дрожать как осенний лист.
– Эй, – говорит Колтон, притягивая меня к себе, и обнимает меня. – У тебя получится.
Я не признаюсь ни ему, ни даже себе, что его руки успокаивают меня, от чего колючие и зудящие ощущения в позвоночнике исчезают.
Дорожка раскачивается под ногами, и я обеими руками сжимаю двойные металлические рейки, когда оператор надевает на меня ремни безопасности.
– Эй, – говорит он, обдавая меня вонью дешевых сигарет, которые, вероятно, курит в перерывах между прыжками, – будет круто. Впечатления на всю жизнь.
Его совершенно монотонный голос и сухая речь звучат так, будто это сарказм, но скорее всего, ему просто плевать, что у меня душа ушла в пятки. Он делает это десять раз на дню. Я для него всего лишь очередное тело. Что настраивает меня на другой лад…
– Где сертификат безопасности для этой штуки? Сколько дней прошло с момента последнего инцидента?
Я представляю себе маркерную доску с большим жирным нулем, потому что сегодня наверняка в мир иной отошли как минимум два человека. Я буду третьей, и мою голову посещает запоздалая мысль, что в вечерних новостях сообщат о жертвах «неисправного аттракциона в «Стране развлечений».
– Вы из ФБР, что ли? – спрашивает оператор неожиданно заинтересованным тоном. Кажется, дела обстоят еще хуже.
– Все будет хорошо, – уверяет Колтон и меня, и оператора. Парень пожимает плечами и поворачивается к нам, взглядом спрашивая, кто из нас первый. – Я буду первым. Эль, встретимся внизу, хорошо?
Я киваю, у меня пересыхает во рту, а язык не в состоянии выработать слюну. Наконец я издаю звук, который может означать «да», и Колтон снова меня целует. Все заканчивается слишком быстро, словно это наше прощание. Черт, может, он станет третьей жертвой?
Оператор заканчивает с нашими ремнями, крепко затягивает их, а затем пристегивает меня к круглому столбу.
– Подождешь здесь. Но я буду следить за тобой, дабы убедиться, что все хорошо. – Колтону он говорит: – Полетели, чувак.
Карабин Колтона соединяется со страховочным канатом, который спускается в зону прыжка.
Он начинает говорить о безопасности и перечисляет варианты падения с платформы. Судя по всему, прыгать спиной проще всего, потому что ты ничего не видишь, но шаг в пропасть тоже довольно популярный вариант.
– Вопросы? – Колтон мотает головой. – Три, два, один…
Колтон кричит и, раскинув руки, спиной падает во тьму. Я испуганно кричу, наблюдая, как огонек на его жилете отдаляется, как будто целую вечность, прежде чем он поворачивается, отскакивает, и до меня доносится его смех.
– Офигенно!
Колтон все время смеется, когда оператор опускает его на подушку, выжидая, пока персонал внизу его отцепит. Как будто подушка – нечто чертовски прекрасное после падения с сорока метров. Страховочный трос возвращается обратно, и я внезапно цепляюсь к нему, когда рация сопровождающего громко трещит:
– Ну, ты будешь?