Поездка проходит в тишине, хотя я пытаюсь расспрашивать Эль о всяком. Даже на связанные с работой запросы я получаю короткие, отвлеченные ответы. Вот бы водитель ехал быстрее. Ради любви Матери Королевы давайте просто доберемся до аэропорта и сядем в самолет. Как только это произойдет, я буду дышать свободнее, зная, что Эль меня не бросит.
Очередь в зоне досмотра движется быстро, и мы с Эль вместе подходим к конвейерной ленте. Я шевелю пальцами ног в носках: ненавижу быть на людях почти босиком, потому что чувствую себя уязвимым. Я кладу чемодан Эль на ленту, и он исчезает в сканере, а за ним следует и мой.
Эль входит в аппарат сканирования тела и следует указаниям сотрудника службы транспортной безопасности. Ну, почти. Он велит ей поднять руки над головой, но она кладет их за голову, широко расставив локти, как будто готовится к тому, что ее будут обыскивать. Интересно, ее когда-нибудь останавливала полиция, есть ли у нее какая-нибудь безумная история об этом?
После звукового сигнала она делает шаг вперед, и я делаю то же самое, но поднимаю руки правильно, наученный аэропортами США и Великобритании.
– Мэм, это ваш чемодан?
Эль поворачивается к сотруднице и кивает: в ее взгляде смешиваются волнение и смущение.
– Мне нужно проверить содержимое. На сканере что-то засветилось. Сюда, пожалуйста.
Эль засовывает ноги в кроссовки и, не завязывая их, делает шаг в сторону. Сотрудница кладет чемодан на стол, и несколько человек с любопытством оглядываются.
Сотрудница расстегивает молнию на чемодане Эль, поднимая идеально уложенную одежду и просматривая ее. Кажется, Эль была права насчет Тиффани. Добравшись почти до дна чемодана, она что-то вытаскивает. Даже отсюда я вижу улыбку, разрушающую профессионально безэмоциональное выражение лица сотрудницы.
– Мэм? Это ваше?
– О. Мой. Бог. – Эль практически кричит, и все больше глаз устремляются на нее, когда агент вынимает ярко-розовый вибратор со стимулятором клитора в виде ушей кролика, которые качаются взад-вперед. – Она не могла положить это в мой чемодан. Нет, нет, нет.
Эль мотает головой, она выглядит так, будто готова провалиться под землю.
Раздаются смешки, и я вижу, как пара подростков вытаскивает свои телефоны, направляя их на Эль. Я пытаюсь подойти к ней, но стоящий рядом со мной сотрудник качает головой и дает сигнал остановиться.
– Она? Вы говорите, что не упаковывали чемодан самостоятельно? У вас есть основания полагать, что внутри может быть какая-то контрабанда?
Эль рычит.
– Не могли бы вы убрать эту штуку? Моя лучшая подруга упаковала мой чемодан, потому что у нее получается лучше, чем у меня. Наверное, она подумала, что мне стоит немного расслабиться. Но теперь я уверена, что вряд ли когда-нибудь смогу взглянуть на эту вещь и не увидеть, как вы размахиваете ею посреди аэропорта. – Эль размахивает руками гораздо сильнее, чем сотрудник, но, по крайней мере, она высказалась, хоть и со свекольно-красным лицом. – Конфискуйте ее, если нужно. Просто дайте мне убраться отсюда, чтобы я могла умереть от стыда в одиночестве. Пожалуйста.
Сотрудница выглядит совершенно невозмутимой, как будто это обычное утро понедельника для нее. Черт, может быть, так и есть.
– В этом нет необходимости, мэм. Просто нужно вынуть батарейки перед полетом. Рекомендую надежно упаковать их в сумочку, а не в прибор.
– Прибор? О боже. – Эль потеет от унижения, и, кажется, большинству наблюдающих за ней людей действительно ее жаль. Сотрудница кладет вибратор обратно на идеально уложенную одежду и протягивает батарейки.
Она застегивает молнию и постукивает по чемодану, передавая его Эль.
– Если вас это успокоит, то ваш прибор не первый за сегодняшний день и даже не в сотне самых больших по размеру. Не нужно стыдиться своих увлечений. Хотя однажды я вытащила двусторонний фаллоимитатор размером с мою руку. – Сотрудница поднимает руку, показывая Эль и тем, кто подслушивает, то есть всем, насколько большой был фаллоимитатор. Всех нас передергивает. – Удачной поездки.
Эль катит свой чемодан ко мне и выставляет ладонь прямо перед моим лицом.
– Не. Говори. Ни. Слова.
Я ухмыляюсь, подавляя смех.
– Самолет в пять? После такого мне нужно выпить.
С этими словами она уходит: лицо все еще немного розовое, а кроссовки все еще развязаны.
Какая же она милая. И странная.
Сейчас только десять утра, но если она пьет, то и я тоже. Я беру нам два виски со льдом, а она падает на кожаный барный табурет. Когда я возвращаюсь, она прижимает телефон к уху.
Все следы смущения исчезли, сменившись пламенной яростью.
– Да. Я уже в аэропорту.
Она спокойно и внимательно слушает, сидя с прямой спиной. С таким же успехом она могла бы присутствовать на совещании в офисе и говорить: «Да, сэр». Когда я ставлю стакан, она произносит «спасибо», поднимает его и выпивает все залпом. Впечатляет. И беспокоит.
– Да, папа. Мы говорили об этом. И ты вел себя так, будто твое слово – закон, и игнорировал меня, когда я не соглашалась. Ты будешь работать в Теннесси. Я буду работать в Лондоне. Увидимся дома на следующей неделе, когда предложения будут готовы.
Ее губы сжимаются; она смотрит на меня. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он говорит обо мне. Я медленно потягиваю свой виски, пристально наблюдая за Эль и, что уж скрывать, пытаясь услышать, что говорит Дэниел.
– Я так не думаю. Тебе это не нужно, папа. Это… – Она делает паузу, будто ищет подходящее слово. – …Неприемлемо.
Любопытно. Опасно.
Мне интересно, в какое русло острый ум Дэниела повернул их разговор, и я едва могу дождаться, пока она повесит трубку, чтобы спросить. Когда приходит его черед говорить, Эль кусает губу: эту привычку я не так часто за ней замечал, ну, по крайней мере, чтобы она так интенсивно это делала. Так нервно и энергично.
Мой мозг кипит, как и у Дэниела. Мое предложение, его предложение, Элла, Лондон, и, хоть мне не хочется этого признавать, значительная часть моих мыслей занята тем, как хорошо мне было с Эль в моих руках прошлой ночью.
– Пап, я перезвоню. Мы садимся в самолет.
Я поднимаю бровь на ее ложь, и она пожимает плечами на меня, мол, какие еще варианты?
– Да, я тоже тебя люблю.
И она вешает трубку. Тяжело вздыхает и откидывает голову назад, словно просит Господа о терпении, чтобы не убить человека. Мне чертовски повезло, что сейчас она не рассматривает меня в качестве жертвы.
Когда ее голова возвращается в нормальное положение, она сужает глаза.
– Ты тоже хочешь вытянуть из меня информацию?
Так вот какую игру ведет Дэниел. Я не удивлен. В конце концов, я сам изначально думал, что Эль – шпион, и он воспользуется ею, чтобы саботировать мое предложение. Но теперь я четко вижу, какую цену ей приходится платить, как она обжигается, стоя меж двух огней – своим отцом и мной, хватаясь за свою целостность, с оцарапанными руками и моральными принципами. Ее борьба раскрывает Эль с хорошей стороны и доказывает, какую замечательную женщину воспитал Дэниел.
И я принимаю решение и молюсь о том, что не пожалею о нем.
Я не спрашиваю о Дэниеле. Ни о телефонном разговоре, ни о его вопросах, ни даже о его предложении.
– Вообще-то, у меня есть вопрос.
Ее взгляд выглядит усталым, смиренным, будто она уже знает, чего от меня ожидать.
– Хочешь перекусить перед вылетом? И взять что-нибудь на перекус в местном магазинчике? Здесь еда явно лучше, чем в самолете.
– Что? – спрашивает она в замешательстве.
– Еда. Что ты хочешь? – спрашиваю я с воодушевляющей улыбкой и смотрю вокруг. – Нам повезло, что подают не только завтраки, но если хочешь позавтракать – пожалуйста. Это тоже хорошо. Вообще, я развил привычку есть тако на завтрак. Ты знала, что они очень вкусные, когда холодные, прямо из холодильника посреди ночи?
– О чем ты говоришь? – удивляется она. – Тебе разве не интересно, о чем спрашивал отец? А холодные тако отвратительны.
– Не-а, – говорю я, что звучит очень по-американски. Нужно не забыть продемонстрировать это слово для Лиззи, чтобы она посмеялась. – Я слышал тебя четко и ясно, и я согласен. Он работает над своим предложением. Мы работаем над моим. Пусть победит лучший. Уверен, что это буду я, потому что я – это я.
Я провожу рукой по груди.
– И потому, что я считаю: мое предложение – лучший вариант для «Фокс». Воистину.
Она моргает.
– Дерзкий ублюдок.
– Спасибо. – Я решаю принять это за комплимент. – Итак, тако на завтрак, или ты больше настроена на бургер? Суши не предлагаю. Суши в аэропорту звучит как плохая идея перед посадкой в самолет с крошечной уборной.
– Это что, сортирный юмор? Правильный британец глупо пошутил? Чудеса никогда не закончатся? – смеется Эль, и я чувствую себя чемпионом, благодаря которому огоньки сомнения в ее глазах погасли.
Мы бродим по всему терминалу в поисках еды, но, к сожалению, не находим тако.
– Бросаю вызов… – внезапно говорит Эль, прерывая мои поиски. Она широко улыбается, будто ей очень нравится идея, которую только что придумала. Я не могу ждать. – Следовать за мной.
Я не успеваю ничего спросить, она резко вздыхает и слишком громко говорит:
– Мы опоздаем! Давай!
А потом она бежит по залу, зигзагами огибая пассажиров, ее чемодан плавно катится за ней. Я понятия не имею, что она делает, но я человек, который выполняет приказ, когда нужно, поэтому бегу за ней.
– Извините… прошу прощения… простите, – говорю я людям, пробегая мимо них в попытке догнать Эль.
Люди смотрят на нас, некоторые уходят с дороги, а кто-то кричит: «У вас получится». Вера в то, что мы достигнем этого странного и неизвестного мне места, неожиданна и приятна.
Эль подбегает к пустой стойке, практически врезаясь в нее, когда ее ноги останавливаются, а остальное – нет.
– Нет! Мы опоздали! – плачет она, вскинув руки к потолку в театральной агонии, как будто то, что мы пропустили рейс, точнее, не пропустили – сокрушительный удар для нее.