– Эдди! – протестует Лиззи, но, видимо, быть младшим ребенком значит быть невидимой в этом доме.
– Нет, он совершенно прав, – говорит Эдвин. – За все эти годы я не получал от тебя ничего, кроме формальной рождественской открытки, ты практически не общался с матерью и бабушкой, поэтому я не верю, что это простой семейный визит. Давай начистоту, Колтон? Ты чего-то хочешь, и я требую знать, чего!
– Папа! – снова восклицает Лиззи, проделывая путь по пищевой цепочке.
– Тише, Элизабет! – Мэри делает выговор дочери. – Твой отец говорит!
– Так что же? – требует Эдвин. – Говори, сынок! Или, прожив столько времени за океаном, ты обмяк?
Я чувствую, как пальцы Колта напрягаются, и боюсь, что он набросится на отца, но вместо этого откидывается назад, закидывая лодыжку на колено, смеясь.
– Знаешь, все это достало меня. И, честно говоря, я сбежал, потому что не хотел мириться с вами, да и не должен был. – Его голос твердый, как сталь, хотя, разговаривая с отцом, он выглядит расслабленно и непринужденно. Когда он поворачивается к другому концу стола, в его голосе вновь звучит теплота. – Но я вернулся по многим причинам. Во-первых, потому что соскучился по некоторым членам своей семьи.
– Колтон… – начинает Мэри, смотря на него мягким взглядом.
– Все в порядке, – говорит Колтон, ставя пальцы домиком. Я видела этот жест раньше… в кабинете. Каждый раз, открывая что-то важное, он еще раз прокручивал это в голове, прежде чем поделиться мыслями. Что бы ни случилось, это настоящая игра Колтона в шарады с его папой и братом.
Интересно, что он задумал.
Колтон сидит в «Фокс», но, может быть, он хочет вернуться в семейный бизнес? Или это переворот и он собирается лишить их всего? Или, может быть, он приехал, чтобы спасти сестру, а также Ба и Мэри?
Что бы это ни было, Колтон намерен сбросить бомбу на Эдвина и Эдди. Я знаю их всего час, и я в адском предвкушении того, как они получат свое наказание. Черт, я могла бы танцевать радостную джигу на столе даже без вызова – вот так сильно мне хочется это услышать.
– Отец, Эдди… Возможно, вы не следили за мной и моими делами в Штатах, но будьте уверены, я всегда был в курсе ваших. Я издалека наблюдал, как вы облажались с полдюжиной полоумных бизнес-идей, и вам повезло лишь в том, что вы не потеряли все имущество. Это удача и ограниченный доступ. Эдди, ты полный придурок. Отец, ты опозорился.
Эдвин и Эдди бушуют, срываясь на Колтона, но он продолжает, говоря с отцом как будто о погоде и покачиваясь влево и вправо. Агрессивный до мозга костей и подготовленный, он будто давно мечтал об этом моменте.
– Ты травишь и запугиваешь маму, ты относишься к Ба как к пустому месту, ты потакаешь Эдди в его безумствах и игнорируешь свою единственную дочь, за исключением того, что, возможно, выбираешь, за кого из твоих приятелей из Итона выдашь ее замуж.
– Я не…
Колтон так же грубо не обращает внимания на реплики Лиззи.
– Я вернулся, потому что забираю свою землю, – гремит Колтон. – «Фокс» намерена построить новую штаб-квартиру, и я буду тем, кто возглавит ее. Этот визит был лишь вежливой формальностью, чтобы проведать свою семью и сообщить вам о том, что я останусь здесь и буду внимательно следить и вмешиваться каждый раз, когда вы перейдете черту. Да, я отсутствовал, но теперь я здесь.
Наступает минута потрясенного молчания, и каждый из нас осознает, что это значит.
Мой мозг постоянно повторяет: «Что это за херня, что это за херня?» Внезапно вмешивается маленький вопросик: «Может ли он это сделать?», но мозг сразу же возвращается к «Что это за херня?».
Да, я знаю, что мы приехали разведать собственность в Лондоне для штаб-квартиры, но думала, что это просто семейный визит, поскольку он приехал на родину по работе. В документах, которые я видела, нет никакой информации о том, что предлагаемый участок – земля Колтона. Это меняет… все.
Это его земля… переговоров не будет. Это его земля… цена по его усмотрению. Это его земля… он может заключить эту сделку так, чтобы она стала, бесспорно, лучшим вариантом для «Фокс». Это его земля… отец попал. Это его земля… и он не сказал мне.
Эдди вдруг разражается смехом.
– Твоя земля?
– Все верно, – говорит Колтон. – Дедушка обещал мне свое поместье в завещании.
Эдвин встает, такой красный, что я забеспокоилась бы о его артериальном давлении, если бы маленькая уродливая часть меня не желала, чтобы он упал замертво и избавил нас от всех неприятностей. Не совсем, конечно. Может быть, немного.
– Та земля, говоришь? Скажи мне, Колтон, с тех пор, как твой дедушка умер, когда ты еще носил пеленки, как ты думаешь, кто контролирует траст, которому принадлежит эта земля?
Он делает театральную паузу, дикая улыбка становится шире и омерзительнее с каждой секундой.
– Все верно, сынок. Может быть, это и твоя земля по воле какого-то старого скряги, но она моя до дня моей смерти. И даже тогда она не станет твоей, чтобы ты сдавал ее в аренду или продал каким-то там америкашкам. Она перейдет моему сыну. Моему единственному сыну.
И с этими словами он смотрит на Эдди, который улыбается, будто ему вручили ключи от королевства только за то, что он родился и дышит воздухом.
Глава 24. Колтон
Крики и споры, переговоры и дискуссии, а также словесное оружие массового уничтожения, которым мой отец и Эдди меня атакуют. Признаться, я делаю то же самое. Все остальные слушают, как мы пререкаемся и вонзаем друг в друга острые шпильки, приплетая все от ошибок детства до неумения управлять бизнесом.
Голова мамы дергается туда-сюда, когда она пытается усмирить гнев, растекающийся, словно лава, между ее мужчинами, но, в конце концов, она слабеет под тяжестью такой враждебности, и ее голова падает и взгляд упирается в салфетку на ее коленях.
Поначалу Ба и Лиззи кажутся шокированными, но их восторг от того, что кто-то наконец противостоит отцу, воодушевляет, и я продолжаю. Слишком долго им приходилось держать язык за зубами из-за манер и расстановки сил, и если я единственный, кто готов с ним сразиться, то пусть будет так.
У него нет надо мной власти. Уже нет. Я перерос его. Мне не нужно что-то доказывать ему. Мне не нужно впечатлять его. Возможно, я так думал, когда начинал этот путь и хотел бросить ему в лицо свои успехи, чтобы отомстить, но слушая его напыщенную речь, я получаю четкий и ясный урок. Он так же слаб, как и его власть надо мной. Мое желание его одобрения, его привязанности, его любви – все это уже в прошлом.
В свободе есть сила.
Посреди буйства, когда вена отца опасно вздувается, я просто встаю. Элла испуганно смотрит, вероятно, думая, что я собираюсь довести дело до драки, но я выдвигаю ее стул. Помогая ей подняться, я беру ее за руку и иду к дверям.
– Это бессмысленно. Ты не сможешь этому помешать. Это простая формальность, мелочь, потому что мы семья. Ты совершенно ясно дал понять, что не считаешь меня членом семьи, поэтому мы продолжим разговор сугубо в формальной обстановке. Я буду на связи.
Я не даю ему ответить и ухожу прежде, чем он успевает сказать последнее слово. Но за спиной я слышу, как Эдди скулит:
– Отец, ты сказал, что она будет моей. Что происходит? Сделай что-нибудь.
Победная улыбка озаряет мое лицо. Возможно, мне не понадобится одобрение отца, но, несомненно, приятно нарушить их планы и само их существование.
Альфред провожает нас и открывает входную дверь.
– Об Оливере хорошо позаботились, пока он ждал вас, господин Колтон. – Понизив голос, он шепчет. – А вы знаете, как навести шуму, не так ли, сэр?
Его гордость и радость – награда за отличную работу, и от него кажется более ценной, чем от собственного отца.
Как только мы выходим на улицу, подбегает Лиззи.
– Колти! Черт возьми, ты надрал отцу задницу! Просто офигенно.
К счастью, входная дверь находится достаточно далеко от гостиной, и никто, кроме нас, не может ее услышать. Никому нет дела до того, что она не следит за языком, но тон высказывания будет расценен как богохульство. А Лиззи еще ребенок и, к сожалению, все еще подвержена капризам и прихотям отца.
Я беру ее за руки.
– Лиззи, следи за собой. Одно дело для меня злить отца, но совсем другое для тебя. Пожалуйста, просто сохраняй спокойствие и держись. Я скоро с тобой свяжусь.
Я целую ее в лоб, и она кивает: головокружительное возбуждение по-прежнему ярко сияет в ее глазах. Надеюсь, что она сохранит его надолго, чтобы справиться с отцом.
Оливер съезжает с дороги, и я не могу не смотреть в окно на надвигающуюся темноту. Даже без дневного света я знаю эти зеленые холмы как свои пять пальцев, каждый шрам и сюжетную линию. Мои боксерские поединки, борьба моих предков за землю и за жизнь.
В мои мысли врывается Эль, обращаясь к нашему водителю:
– Оливер, сейчас вы услышите то, что не должны слышать. Понимаете меня? Пусть это останется конфиденциальным между водителем и пассажиром, ладно?
Его глаза встречаются с моими в зеркале, когда он отвечает Эль.
– Да, мэм.
Она не закончила.
– Я буду себя вести, как будто у меня тараканы в голове. Я не хочу, чтобы вы судили всех американцев по мне. Понимаете?
– Тараканы в голове? – проговаривает Оливер, в недоумении нахмурив брови. Но он держит машину ровно и с легкостью вливается в транспортный поток.
– Я выяснил, что американцы любят идиомы с животными. Просто скажите да. Так будет лучше для вас. – Я пытаюсь успокоить его с улыбкой, но его тихое «да» больше вопрос, чем утверждение.
– Хорошо. Мы друг друга поняли. – Вывод Эль даже близко не похож на правду. Оливер понятия не имеет, о чем она говорит. Но я имею.
Я пытаюсь подготовиться к словесной баталии, которая кажется мне более важной, чем та, которую я только что провел с отцом. Она совершенно неожиданно несколько раз шлепает меня по руке в стиле кошачьих боев, и ее волосы мотаются взад-вперед, пока она молотит меня.