– Очень трудно признаться кому-то, что ты его используешь. Надеюсь, ты заставила его попотеть, чтобы доказать это? – Глаза отца сужаются, когда он пристально смотрит на меня, выглядя злым, но я знаю, что это лишь фасад. В основном.
– Да. Заставила его сыграть в мини-гольф на нашем первом свидании – это очень и очень старомодно.
Папа широко раскрывает глаза.
– Мини-гольф? Колтон Вулф? – Он смеется, хлопая себя по бедру. – Хотел бы я на это посмотреть.
– А он заставил меня прыгнуть с тарзанки. Это было страшно, но так круто. У меня есть видео, если хочешь посмотреть.
Я взволнована тем, как легко отец это воспринимает. Я думала, он закроет меня в свободной комнате в своей квартире, выбросит ключ и будет выпускать меня погулять во дворе, как собаку. Или заключенного.
Но он говорит так, будто все вообще нормально.
Пока не кривит лицо.
– Думаю, мне стоит воздержаться от видео и фотографий, малышка. Я видел куда больше, чем мне бы хотелось.
Теперь моя очередь кривить лицо. Разговоры о сексе с моим отцом занесены в список тем, которые мне никогда не хотелось бы обсуждать. Никогда.
– Сожалею об этом, папа. Знаю, это стыдно.
Он обнимает меня.
– Эль, мы так много пережили, мы вдвоем против всего мира, но ты растешь, и я это знаю. Мы говорили о месячных, когда они впервые пришли, говорили о том, как сказать «нет» и быть в безопасности, говорили об экспериментах в колледже, говорили о надеждах и мечтах. Нет ничего, о чем я бы не говорил с тобой, если тебе это нужно. Но помни, сейчас у тебя есть Тиффани, и с ней наверняка намного лучше говорить о твоей… хм, половой жизни.
Он шепчет «половая жизнь», как будто это ругательство, от чего мне хочется смеяться. Но он прав. Даже будучи отцом, он никогда не избегал никаких тем, в отличие от моих друзей, у которых были мамы для таких вопросов. Отец был на высоте, всегда.
В ванной он поставил для меня корзину прокладок и тампонов задолго до моей первой менструации, и да, он научил меня, как ими пользоваться. Не знаю, откуда он знал, и в то время мне было слишком стыдно и неловко, чтобы спросить, но он научился, чтобы научить меня. То же самое, когда он купил мне презервативы вместе с мини-холодильником для колледжа. Он никогда ни о чем не спрашивал, просто отправлял новую упаковку с каждой посылкой. С ним жизненный практицизм сочетался с большими жизненными уроками.
Он самый лучший. Но я все еще не готова обсуждать, как мой парень делает мне куннилингус. Это самое большое «нет» на нашем разговорном фронте, и так будет всегда.
– Да, кстати… про тот урок сказать «нет» и быть в безопасности.
Отец поднимает брови.
– Ты же сказала, что Колтон не воспользовался тобой? Стоит послать Билли и Рикки побеседовать с ним? Они с радостью это сделают. – Папа бьет кулаком по воздуху, словно боксирует с тенью.
Я хихикаю, зная, что он сделал бы это, дай я малейший намек на то, что Колтон переступил черту.
– Нет, я не об этом. В Лондоне я познакомилась с сестрой Колтона. Ее зовут Лиззи, и у нее были проблемы с соседским мальчиком. Я научила ее тем же приемчикам, что и ты. Сработало как по волшебству.
Я усмехаюсь, гордая собой за то, что поделилась уроком, и за Лиззи, которая оказалась такой крутышкой.
Отец сияет, гордый собой.
– Передай Лиззи, что если у нее возникнут какие-то проблемы, я уверен, что Билли и Рикки будут рады отправиться за границу, чтобы решить все вопросы.
– Конечно, папа. Обязательно передам.
Глава 32. Колтон
Направляясь в офис, я чувствую, как скрутило кишки. Совершенно точно не из-за нервов, а из-за решения. Сегодня будет полностью разрушено все то, что я построил на профессиональном пути. Мне придется стоять прямо под любопытными взглядами, держа язык за зубами, пока в меня будут вонзать острые шпильки, и, самое главное, не позволяя своему характеру контролировать свои кулаки.
Это беспокоит меня сильнее всего, когда я вхожу в вестибюль и вижу выжидающих меня Билли и Рикки. Билли следит за дверью, сидя на одном из гладких кожаных диванов, а Рикки беседует с Мирандой. Она даже не притворяется, что работает, когда я захожу. Моя власть настолько истощилась.
Но, может быть, она просто так сильно увлечена Рикки? Ее глаза сверкают и направлены на него, словно лазерные лучи, а ее тело опасно наклоняется к нему. Даже на другом конце помещения чувствуется взрывоопасность химии между ними. Такое неуместно на работе, но кто я такой, чтобы порицать служебные романы?
– Сюда, Вулф. Дэниел ждет тебя. – Приказ Билли лишь слегка смягчается приглашающим жестом, когда двери лифта открываются. Если бы я не был уверен, что мои шансы выжить в поездке на пару этажей выше в лучшем случае составляют пятьдесят на пятьдесят, я посчитал бы это проявлением доброты. Но он просто заводит меня в дальний угол квадратной кабины и вместе с Рикки занимает стратегическую позицию перед дверями. В его действиях доброта явно отсутствует.
Мы едем молча, или, по крайней мере, я молчу. Билли и Рикки практически кричат на меня, но только взглядами и щелкающими костяшками. Я слышу их четко и ясно.
Билли делает тот же трюк с рукой у двери Дэниела, хотя я и сам добровольно вхожу. Я не осел, готовый бежать. Он заботливый отец, а из-за меня его дочь попала на первые полосы бульварных газет. Он имеет полное право порвать меня на британский флаг. Билли закрывает дверь, и Дэниел, который смотрел в окно на каньон, поворачивается ко мне лицом.
– Колтон. Садись.
– Дэниел.
На этом мне стоит остановиться. Будь мы в равных условиях, я бы так и поступил, чтобы он первым сделал бросок, и я смог под него подстроиться. В этот раз я хочу дать ему преимущество. Для Эль. Для нас.
Так что я не останавливаюсь.
– Мне жаль, очень жаль, за боль и все неудобства, которые я причинил Эль. Я не хотел, чтобы что-то подобное произошло.
Позади я слышу фырканье и не могу не обернуться. Бровь Рикки, только одна, поднята к линии его волос, как бы говоря: «Ты уверен в этом, братан?»
Я осторожно объясняю Дэниелу:
– Очевидно, мы оба хотели, чтобы определенные вещи произошли. Я имею в виду, что не собирался вводить весь в мир в курс наших личных дел.
Дэниел машет руками.
– Стоп. Я уже говорил об этом с Эль. И больше не хочу говорить о «личных делах» моей малышки.
Слава богу. Потому что я тоже не хочу обсуждать это с ее отцом. Но есть и кое-что другое…
– При иных обстоятельствах я поговорил бы с тобой, как мужчина с мужчиной, чтобы получить твое благословение… – Вокруг меня раздаются три раздраженных рыка. – Но понятно, что сейчас не самое подходящее время.
Кажется, это их успокоило, но лишь слегка.
– Для чего же сейчас подходящее время? – нападает Дэниел.
Трудный вопрос, на который у меня нет лучшего ответа.
– Я знаю лишь то, что люблю Эль и хочу быть с ней. – Голая жестокая правда – все, что я могу предложить.
– Будь честен, только между нами, – говорит он, выдавливая каждое слово. – Ты использовал мою дочь, чтобы задеть меня?
Я пытаюсь найти правильные слова и нерешительно объясняю:
– Когда я узнал ее фамилию, я понял, что если она будет со мной, то ты слетишь с катушек. Однако я не планировал использовать ее как-то еще. Она должна была лишь отвлекать тебя одним присутствием в моей команде, и я откровенно признавал это. Ты хотел, чтобы она саботировала меня?
Дэниел неохотно кивает.
– Не для того, чтобы навредить тебе, но я попросил ее сообщать мне кое-какую внутреннюю информацию, если она вдруг что-то узнает, важные новости, чтобы в случае необходимости я мог противостоять тебе.
– Ясно.
Тишина затягивается, но Дэниел не расслабляется. Он поворачивается к окну, на мгновение смотрит на туман, окружающий здание, а затем опять поворачивается ко мне.
– Ты заботишься о ней? Правда?
– От всего сердца.
Он хмыкает, но, кажется, я вижу, как он слегка расслабил челюсть. Я воспринимаю это как обнадеживающий знак.
– Значит ли это, что ты поедешь с нами в Теннесси?
– Да, как одна большая счастливая семья.
Я оборачиваюсь, не уверенный, кто именно сделал комментарий – Билли или Рикки. Отсутствующие выражения их лиц дают ноль подсказок.
Я встаю и протягиваю Дэниелу руку.
– Я еще не проиграл это сражение.
У него крепкая хватка – наказание за многие вещи.
– Я уничтожу тебя. Пусть победит сильнейший.
Несмотря на то что я несколько лет являюсь членом совета, зал заседаний вселяет в меня страх. Отчасти потому что из-за стерильного стеклянного стола, матовых стальных стульев и белых стен я чувствую себя так, словно только что вошел в какую-то медицинскую лабораторию из научно-фантастических фильмов. Вторая причина – подавляющее чувство власти внутри этих стен. Хоть помещение и выглядит современным, люди в костюмах, сидящие за столом, являются представителями старой школы, стратегическими и властолюбивыми типами. Я не докапываюсь. Я и сам такой.
Но сегодня меня лишили этой власти. Формально нет, пока нет. Я говорил с Дэниелом о большой игре, но от этого никуда не деться. Я заигрался, как с участком для второй штаб-квартиры, так и с собственным поведением, которое неблагоприятно отразилось на «Фокс» не только в Великобритании, но и в США. Кажется, таблоиды сплетничают о королевских семьях по всему миру.
Я сажусь на свое обычное место посередине длинного стола, за моей спиной – длинная стена из окон. Обычно они дают ощущение величия. Но сегодня я чувствую себя взаперти, даже когда над каньоном простирается небо. Особенно с серым туманом, который клубится над горизонтом, будто предупреждая о шквалистом ветре.
Аллан призывает собрание к порядку, а затем вызывает меня, обращаясь по имени:
– Колтон? Хотите сделать презентацию сейчас?
Я опускаю подбородок, чувствуя жалостливые взгляды других членов совета, которые устремляются на меня, когда я встаю. Все кроме одного. Дэниела Страйкера, который по-прежнему выглядит разозленным, а не сочувствующим.