Ирка, увидев, что я закончила разговор, без всяких просьб с моей стороны вывела Серегу на громкую связь, и я смогла оценить забавную смесь любопытства и тревоги в голосе настоящего полковника:
– С Санкт-Петербургом все в порядке?
– В целом – да, – ответила Ирка.
А я громко, чтобы Лазарчук услышал, фыркнула:
– Мне даже льстит то, как высоко ты оцениваешь нашу разрушительную силу, Сереженька!
– Хотите сказать, что у вас ничего не случилось? – Тревогу в голосе друга потеснило недоверие, а любопытство только усилилось.
– Ну, врать не будем, кое-что у нас тут происходит, конечно, – с достоинством призналась подруга и вывалила на полковника краткое содержание предыдущих серий: – Ленкина тетушка упала с лестницы и сломала ногу, на тетину подругу напал уличный грабитель, и к ним обеим в квартиры кто-то залез, а Ленка под своим окном на крыше нашла стукнутого американца…
– Труп?! – охнул Лазарчук.
– Ты внимательно слушай, я сказала не «пристукнутого», а просто «стукнутого», это большая разница, Наташ жив-здоров…
– Так это женщина? Значит, американка? – Полковник начал слушать внимательно.
– Я сказала – американец, значит, мужик! Наташ – это имя!
– Он трансвестит?
Я почувствовала, что меня разбирает нервный смех.
– Он интурист! Нормальный парень, мы с ним почти подружились, но ты меня не дослушал. Еще у нас кота ранили, но, к счастью, не смертельно…
– Стреляли? – спросил Лазарчук нарочито безэмоционально, как Саид из «Белого солнца пустыни».
– В кота?! Да упаси боже, Питер культурный город! Просто гиря прилетела.
– Какая гиря? – Голос в трубке стремительно слабел. То ли полковник терял моральные силы, то ли просто засыпал – час был поздний.
Ага, темная ночь… Только гири свистят у виска…
Ирка мигом взбодрила собеседника, деловито сообщив ему:
– Гиря была от советских весов, трехсотграммовая, ее нервный дед метнул на шум кошачих воплей, но это как раз неважно, потому что я тебе звоню совсем по другому поводу!
– Боюсь даже думать, что это может быть. – Лазарчук опять напрягся.
– Может, ты сама? – Ирка оторвалась от трубки и посмотрела на меня.
Я молча протянула руку, взяла ее смартфон, прилепила его к уху и, нацепив улыбку, проворковала тем же голосом коварной Бабы-яги:
– Добрый вечер, Сереженька!
– Добрый? Это после вашего-то звонка?
– Ну и что такого, подумаешь, поговоришь с нами пару минуток, мы же друзья, вот и пообщаемся без протокола…
– То есть вы все-таки что-то натворили? – по-своему понял этот профессионально деформированный тип.
– Мы?! Нет! Не натворили. Мы… как бы это сказать… обнаружили то, что кто-то натворил, вернее, спрятал, до нас. И у нас. Точнее, в моей новой квартире. – У меня почему-то с трудом получалось вырулить на нужную тему.
– Труп? – опять спросил полковник.
– Да что ж у тебя фантазия такая скудная, Сереженька? – расстроилась я. – По-твоему, прячут только трупы?
– А что же еще?
– Клады, Сережа!
– Где? В новостройке в Мурино?! – Похоже, у меня получилось удивить искушенного мента.
– Представь себе!
– Мы тоже в шоке! – громко сказала Ирка, демонстрируя солидарность.
– И что за клад? Наркота?
– Все-таки плохого мнения ты о Питере и окрестностях, – посетовала я. – Никакая не наркота. Сейчас скажу, ты готов? Два бриллианта примерно на сто тысяч баксов!
– Неожиданно, – помолчав, признал полковник.
– Еще бы! Мы приехали проверить, нет ли в квартире строительных недоделок, увидели небрежно замурованную розетку в пятне сырого цемента, поковырялись там…
– В розетке?!
– В цементе! Дуры мы, что ли, в розетку соваться! – рявкнула Ирка.
А я смущенно промолчала.
Я-то как раз в нежном детстве, помнится, сунула в розетку стальную вилку. Не помню зачем. Помню, как мама кричала, что у нее слишком мало детей, чтобы позволить им самоубиваться электротоком. Но я же выжила! И даже, кажется, не сильно пострадала…
– Там, в цементе, была запрятана пластмассовая капсула от медицинских бахил, а в ней – бриллианты, – договорила Ирка, от слова к слову успокаиваясь, так что «бриллианты» прозвучало уже с нежностью.
И верно, они же лучшие друзья девушек.
– Вы их, конечно, оттуда вытащили и унесли с собой, – абсолютно правильно понял полковник наш промежуточный хеппи-энд. – А от меня чего теперь хотите?
– Понимания! – Я вернулась в беседу. – У нас тут вышла небольшая дискуссия, мы не сходимся во мнениях по поводу того, чьи это камушки!
– Если они не украдены, не находятся в розыске, не оформлены как чье-то ценное имущество, то…
Лазарчук сделал паузу, и мы с подружкой занервничали.
– Я даже не знаю, – признался полковник. – Надо по обстоятельствам дела смотреть.
– Так нет же никакого дела!
– Уверена? Между прочим, тайное хищение чужого имущества в крупном размере, а это больше двухсот пятидесяти тысяч рублей, по статье 158 УК РФ предусматривает до шести лет лишения свободы.
Мы высокомерно отмолчались.
Серега вздохнул:
– Ладно, я проясню по нашим каналам, не пропадали ли у кого такие камни. Фотку пришли! Да не художественную, в радужном сиянии, а такую, на которой бриллианты будут хорошо видны. И с чем-то в кадре для масштаба, лучше всего с обычной линейкой.
– Сделаю, – пообещала я, а Ирка уже полезла в свою суму – за линейкой, не иначе.
– Теперь все? – Полковник зевнул.
– Пока да.
– Тогда спокойной ночи! – И связь оборвалась.
Ненадолго.
Мы с Иркой успели сделать с десяток фотографий, все до единой забраковали и сошлись во мнении, что оригинальный натюрморт «Бриллианты с линейкой» будет лучше смотреться при дневном свете, когда мой телефон снова ожил.
– Опять ты? – Я искренне удивилась, услышав в трубке голос полковника.
– Уснуть не могу, – пожаловался он. – Всю голову сломал, не пойму, объясни мне: как это – ты нашла интуриста под своим окном на крыше? Вы что, живете в домике Карлсона?!
Ржали мы с Иркой долго. Я даже расплакалась от смеха.
В итоге поблагодарила полковника за скорую психологическую помощь: от нервного напряжения удалось избавиться без медикаментов. А то ведь Ирка уже выставила на стол свой пузырек с валериановыми каплями.
Но на этой радостной ноте очередной беспокойный день не закончился. После Лазарчука позвонила тетушка.
– Добрый вечер, Леночка, я не слишком поздно, вы еще не легли? – спросила она озабоченной скороговоркой.
А я, если бы и легла, от одного ее тона подскочила бы.
– Мы не спим! А что случилось?!
– Ах, боже мой, не волнуйся, ничего такого…
– Ничего плохого?
– Да просто старческая блажь. Дело в том, что Марфинька, такая заботливая, решила непременно вывести меня завтра на прогулку и с этой целью раздобыла инвалидное кресло. – Тетя смущенно хохотнула. – Винтажное, представляешь? Целый трон на колесах.
– С Блошки? – Я тоже захихикала.
– Нет, на этот раз с «Авито», оказывается, там тоже бывают интересные вещи с историей. – Оседлав любимого конька, тетушка оживилась. – Надо будет и мне начать осваивать этот рынок. Даже стыдно, что Марфинька меня опередила, все-таки из нас двоих технарь – я, должна скорее поспевать за прогрессом…
– Поспеете, – утешила ее я.
– Да, но это не к спеху. Вернемся к креслу. Оно, конечно, величественное, в нем будто еще Рузвельт катался, но есть проблема: коляска довольно тяжелая и неповоротливая. – Тетя вздохнула. – Боюсь, Марфинька переоценивает свои силы, полагая, что сможет меня в ней катить. Мы застрянем на первом же поребрике или, не приведи боже, между трамвайными путями! А отказаться от прогулки нет никакой возможности, Марфинька ее придумала, организовала и так предвкушает – сочинила нам образы в духе Великой депрессии, уже и наряды подобрала… Представь, если нас, таких красивых, трамвай задавит!
– А Светочка вам на что? С ней и трамвай не страшен, он первый сдаст назад. – Я приняла предложенный тетей шутливый тон.
– Да, Светочка спасла бы ситуацию, но у нее на завтра в планах холодец, она с утра поставит вариться свиные голяшки и должна неотлучно быть дома, чтобы приглядывать за кастрюлей на огне. – Голос тетушки сделался виноватым. – Вот и получается, что я вынуждена снова просить тебя…
– Да пустяки, потолкаю я ваше кресло, – успокоила я ее. – Только наряд в стиле «Великий Гэтсби» мне не подбирайте, я терпеть не могу все эти бусины, стразы и пайетки.
– То ли дело – бриллианты, – тихо съехидничала Ирка, беззастенчиво подслушивающая мой разговор с родственницей.
– Ты что, «Гэтсби» – это двадцатые годы, а Великая депрессия – уже тридцатые, и стилистика совершенно иная: там – блеск и легкость, тут – строгость и маскулинность. – Тетушка не упустила возможность меня просветить. – Наденешь брючный костюмчик – и впишешься идеально.
– Впишусь, – согласилась я. – На какое время запланирована костюмированная прогулка?
– С утра, сразу после завтрака, то есть по нашему с Марфинькой лазаретному расписанию – в девять. Тебе не слишком рано?
– Нормально. Договорились, я буду вовремя.
– Мы будем! – поправила меня Ирка и, энергично побив подушку, завалилась на нее боком, как тюлень. – Давай скорее спать, раз у нас завтра ранний подъем.
Я поставила будильник в смартфоне на семь тридцать, но подорваться по тревоге пришлось еще до рассвета.
Во мраке ночи за окном что-то грохнуло, вслед за шумом и звоном послышались завывания и причитания.
– Что? Кто? Кого убили?! – Ирка, чье ложе было ближе к окну, высунулась в него первой.
Я потеснила ее в проеме, и мы отважно уставились в ночь. Со стороны наверняка смотрелись бы как Маркс и Энгельс на известном барельефе, только Ленина не хватало.
Третьим стал Кружкин – это он полуматерно причитал, опасно свесившись из своего окна этажом выше.
В руке у соседа был то ли фонарик, то ли включенный мобильник, лучом которого Василий нервно расчерчивал крышу. Выглядело это как работа прожекторов, обшаривающих темноту во время авианалета, и с завываниями Кружкина, успешно имитирующего сирену, сочеталось пугающе гармонично.