Что во всех странах юга
Первые лучи солнца
Всегда заставали меня
На поле битвы;
Храбро рубился я мечом,
Есть свидетели моих подвигов,
Но русская дева
Пренебрегла мной.
Эти висы без сомнения принадлежали Харальду Суровому. Юношеский задор, гордость непобедимого поединщика, смельчака, – все было в висе его, Харальдово. Никто из известных Эллисив сочинителей не обладал столь искренней радостью и бахвальством: в этом был весь Харальд, посылавший ей «Висы радости». Но сейчас она услышала новое в его висах. Что же это? Всего две повторяющиеся строки? Но какой в них смысл? Какой? Харальд знал, как любит и любила его дочь конунга русов? В чем тут дело? Почему помудревший Харальд написал эту вису?
Я рожден в горах, там звучат
Тетивы луков и шумят стрелы,
Корабли мои – ужасы народов,
Их кили трещат на скрытых вершинах
Подводных скал,
Вдали от человеческого жилья.
Я избороздил широкими
Линиями все моря…
Да, ты такой привычный, горделивый, хвастунишка – ты такой, каким видела тебя всю жизнь Эллисив, каким ждала всю свою жизнь! Почему, почему ты сочинил у берегов Альбиона эту вису? Почему закончил ее отчаянным рефреном;
Но русская дева
Пренебрегла мной?!
– Пора отдыхать, госпожа, – напомнила служанка и добавила, догадываясь о том, что читает Эллисив, что встревожило ее: – С судьбою не спорят.
– Верно! – воскликнула вдова Харальда Сурового, поднимаясь со скамьи. – Он это понял. Он всю жизнь гонялся наперегонки с ветром судьбы, спорил с судьбой. А она… но разве она бежала от него, разве она пренебрегла им?
– Кто? – служанка со вздохом зевнула. – Кем пренебрегла?
– Путника накормили? – спросила Эллисив уже в доме.
– Да, – недовольным был голос служанки.
– Я с ним буду завтра говорить. Предупреди его.
Зачем нужен был Эллисив этот разговор, она толком и сама не знала. Но уснула вдова Харальда Сурового быстро и спала крепко. Проснулась в добром здравии. Вспомнила вчерашние думы, вздохнула:
– Все они бегают наперегонки со своей судьбой, но как часто она пренебрегает ими.
Это она подумала о мужчинах, подобных мужу ее, Харальду Суровому.
– Где путник? Почему он не сидит за нашим столом? – спросила она слугу.
– Его нет, – ответил тот спокойно. – Он исчез. Как появился, так и исчез. Мы искали его.
– Он – путник, – вздохнула служанка. – Куда хочет, туда и идет. Разве можно его найти? Земля большая.
– Молчите. Не до вас, – перебила слуг Эллисив, но больше она этого путника никогда не видела.
ВАРИАНТ ВИЛЬГЕЛЬМА
«То, что другой может отнять силой, следует отдавать самому из политических соображений».
«Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она».
Вильгельм находился в Нормандии, когда узнал о восстании саксов в окрестностях Дувра. Не успел он принять какое-либо решение, как к нему пожаловал с повинной граф Булонский Евстафий, который согласился возглавить восстание, неумело руководил войсками при штурме крепости, чудом остался жив, покинул своих людей и саксов и явился в Руан. Король Англии Вильгельм I Победитель пожурил Евстафия, но крепко наказывать его не стал, простил: покорных людей он любил всегда, неплохие это люди в руках победителей.
В том же 1067 году в Герфордской области организовал сопротивление нормандцам Эдрик. Саксы и бритты Корнваллиса заключили впервые в истории своих взаимоотношений союз. Вильгельм уже был в Англии. Без особого труда взял он город Эксетер, оплот Эдрика, разогнал восставших.
Год закончился. Англосаксы не сложили оружия. Покидая родные края, они уходили на север от Лондона. В Нортумбрию и Мерсию прибыли, бежав от Вильгельма, Эдвин и Моркар, включились в освободительную борьбу. Они контролировали большую территорию от Оксфорда до Твила, заключили с вождями валлийских племен оборонительный союз. Столицу сопротивления, «Большой стан Независимых», они устроили в городе Йорке. Здесь, однажды вечером, бойцы дали клятву не спать под кровлей до тех пор, пока на Альбионе не останется ни одного норманна.
Узнав об этом, иноземцы назвали этих людей дикими.
На север перебрался законный король Англии Эдгар. Почему же бежали от Вильгельма люди? Кто был повинен в том, что содеяли нормандцы на Альбионе в ближайшие три года? Сторонники дюка Нормандии могут обвинить во всем англосаксов, вспомнив и «обещание» Эдуарда Исповедника, и нарушение клятвы Гарольдом, и законную коронацию архиепископом Йорка Альредом победителя Гастингской битве… Логика таких ответов ясна, она – корыстна, и, если принять эту корысть, эту логику, тогда можно, вслед за нормандцами, обвинить в мятежных действиях, в разбое, в бандитизме всех, кто с оружием в руках встал на защиту своей родины, тогда можно и оправдать все злодеяния нормандцев на Альбионе.
Король Шотландии Малькольм (его еще называли Кенмором) принял Эдгара, юного, безвольного красавца, его сестер, родственников и многочисленных друзей, как законного и настоящего короля, даже женился на его сестре Маргарите, что, естественно, повысило шансы саксов в борьбе против нормандцев… и не об этом ли мечтал коварный Вильгельм, просчитав, как хороший игрок, сложнейшую партию на несколько ходов, на три-четыре года вперед, и не потому ли он содержал Моркара, Эдвина, Эдгара и других знатных пленников в прекрасных условиях, предоставив им возможность свободно передвигаться по городу, доверяя им полностью?!
Обладая великолепным политическим чутьем, Вильгельм, изучив с помощью Ланфранка историю острова за последние полторы тысячи лет, прекрасно чувствовал, что Альбион можно и нужно завоевать. Именно завоевать остров, а не покорить англов, данов, норвежцев, скоттов, пиктов, ирландцев, как то делали все полководцы, вожди, короли до 1066 года. Для того, чтобы выполнить эту сверхзадачу, вновь коронованному королю короны было мало. Нужна была война. Война на разорение, на порабощение, на уничтожение не только самых сильных и стойких вождей племен и народов, не только духа этих же племен и народов, но и самих этих народов. Ни о каком покорении двух-трех племен не могло быть и речи. Только завоевание всего острова.
Жадные глаза тех, кто видел привезенные в Нормандию сокровища Альбиона, толпы желающих – и простолюдинов, и представителей знати – готовых пойти за Вильгельмом, говорили о том, что у него появилась прекрасная возможность именно завоевать Альбион, сделать в исторически кратчайшие сроки то, что не удалось еще никому.
Человек, который опутал Гарольда сына Годвина своей словесной вязью, вынудил его дать страшную клятву… такой человек ничего и никогда не делал на авось. Авось не убегут! Нет! Он должен был знать, он знал, что плененные и покорившиеся вожди обязательно убегут и попытаются организовать борьбу. Именно это ему было нужно. Именно это и случилось.
Вильгельм не стал ждать, пока враг перейдет к активным действиям, сам пошел в наступление, осадил Оксфорд. Жители сопротивлялись упорно. Несколько дней нормандцы безуспешно штурмовали город. Оксфордцы отражали атаки, кричали со стен обидные слова иноземцам и самому Вильгельму. Тот горячился, посылал людей в бой. Защитники сражались стойко, и вдруг одна из стен не выдержала напряжения битвы и рухнула! Вильгельм злорадно улыбнулся. Его воины сработали прекрасно. Под беспрестанный шум сражения они сделали подкоп под мощную стену, та рухнула, образовав огромный проем, в который ринулись люди с бритыми затылками.
Из 720 домов в Оксфорде было разрушено около 400. Убитых победители не считали. Считали только богатство. Отшельники монастыря Святого Фридесвинды защищались до последнего. Их всех выгнали. Монастырь ограбили, опозорили.
Не останавливаясь в Оксфорде, нормандцы взяли город Варвик, Лейчестер, который истребили почти полностью, Дерби, где разрушили (видно, от усталости) «всего» треть домов, Ноттингем. Здесь Вильгельм повелел построить мощную крепость, доверил ее Гильому Певерелю вместе с 55 имениями, разбросанными по ближайшим окрестностям. Гильом построил на вершине скалы замок. Снизу казалось, будто огромная хищная птица зависла в воздухе, высматривая свои жертвы: кто еще хочет сопротивляться?
Жители Альбиона сопротивлялись, невольно помогая Вильгельму в его коварном и жестоком деле. А разве могли даже самые мудрые из них, понимая, что сопротивляться смертельно опасно, не защищать свои города, дома, семьи, родину? Нет. Они обязаны были драться. Умирать и драться. Потому что народ с полуторатысячелетней историей обязан умирать в бою, если так порешила судьба. Иначе это – не народ. И даже не семья народов.
Альбионцы дрались с нормандцами за каждый город, за каждый дом.
Враг ворвался в Линкольн, разрушил 166 домов. На их месте иноземцы поставили крепость. В этом городе обитало много датчан. Вильгельм опасался могучей Дании, взял заложников. Но многим из них удалось сбежать на «историческую родину».
На подходе к Йорку, в месте слияния двух рек, в жестокой битве король Англии разгромил союзное войско скоттов и англосаксов, погнал побежденных, ворвался на их плечах в город – пощады не было никому. Лишь горстке альбионцев удалось уйти в Шотландию.
В Йорке моментально была возведена цитадель, где разместилось 500 рыцарей и несколько тысяч пеших воинов. Архиепископ Альред чувствовал себя вне опасности. Он предусмотрительно проявил лояльность к Вильгельму, собственноручно короновал его и мог надеяться на доброе отношение к себе. Он послал в свои владения обоз за хлебом. Нормандцы захватили его. Оскорбленный архиепископ пришел к Вильгельму и сказал во гневе: «Я венчал тебя королем, сейчас за злодеяния твои я проклинаю тебя и твой род!» Рыцари, услышав это, обнажили мечи, но король с наглой улыбкой оста