– Джастин, милый, не мог бы ты принести мне выпить?
– Ну, конечно. – Он улыбается мне напоследок и машет рукой, а затем спускается вниз.
Тиффани тут же набрасывается на меня:
– Что у вас с Брайсом стряслось? Он сказал, что ты наорала на него и ушла.
– Все было не так. Он повел себя как хрен, и мы поссорились, а затем я ушла.
– А. Понятно. Ладно.
Сейчас она не похожа на ту жизнерадостную особу, которую я привыкла видеть на вечеринках. Такую Тиффани, которая временами твердит, мол, мне нужно отказаться от кроссовок, больше уделять внимания внешности (когда мне хочется «остаться собой»), и критикует мой вкус в музыке, я всегда стараюсь игнорировать.
Пытаюсь убедить себя, что, возможно, Тиффани обозлилась из-за нашей с Брайсом ссоры – они ведь дружат уже много лет, а меня она знает всего пару месяцев. Если я расстроила Брайса или, как минимум, испортила ему настроение, она имеет полное право сердиться на меня из принципа. Да. Наверное, так оно и есть.
Но она определенно недовольна мной именно в этот момент, поэтому я потихонечку ретируюсь в ближайшую ванную комнату, которая находится в спальне по правую руку.
Оказавшись там, запираю дверь. Даже лампы не включаю. Слабый свет уличного фонаря освещает комнату через маленькое оконце, и тени падают на мое лицо, когда я смотрюсь на себя в зеркало над раковиной.
Открываю кран и мою руки, хотя в этом нет нужды. Теплая вода льется на кожу. Подумываю о том, чтобы плеснуть ею в лицо, но не хочется портить тщательно наложенный макияж.
Ловлю себя на мысли о Брайсе.
Следует ли мне дать ему еще один шанс? Ведь он такой милый и хороший, и рядом с ним мне кажется – прежней Мэдисон никогда и не было, и…
Нет. «Расстанусь с ним, – решаю я. – Я не должна терпеть такое поведение. Да и не хочу. Поговорю с ним завтра, когда он протрезвеет и остынет, а то еще забудет, что мы официально расстались».
Мне хотелось бы остаться с ним друзьями, но кто знает, как неловко мы будем себя друг с другом чувствовать? Надеюсь, все будет хорошо. Не хочу, чтобы наше расставание повлияло на мою дружбу с кем-то из остальных ребят, – это меня больше всего беспокоит. Но даже ради них я не останусь с Брайсом.
Вспоминаю также о Тиффани – как она внезапно обозлилась на меня. Одарила нас с Джастином таким укоризненным взглядом, словно нас застали целующимися или что-то в этом роде. Интересно, может, Брайс сказал ей, мол, я «прижималась» к Джастину в танце, и вызвал тем самым у нее беспричинную ревность?
Знаю, Тиффани вполне способна на такие же выходки, как те девчонки, которые издевались надо мной в Мэне, но я была так счастлива, когда она взяла меня под свое крыло, и старалась об этом не думать. В ней есть и неплохие черты: она умная, но не хвастается этим, забавная и в хорошем настроении может быть очень милой.
Задерживаюсь в ванной еще на несколько минут, глубоко дыша и стараясь отогнать назойливые мысли. Мне просто нужно пережить остаток вечера, в себе я смогу разобраться и завтра. Не думать только сегодня вечером.
После целой вечности, показавшейся мне секундой, я поворачиваю ручку двери и выхожу.
И ничто – ничто – не предвещает той картины, которая мне открывается.
На кровати лежат двое, и мне инстинктивно тут же хочется отвернуться и заткнуть уши. Но поздно: я уже его узнала.
– Брайс? – Это похоже на какое-то хриплое карканье, нечто среднее между шепотом и криком потрясения.
Зажимаю рот рукой, жалея, что выдала свое присутствие. Начинаю пятиться к двери спальни, но уже слишком поздно: они услышали меня.
– Мэдисон? – Голос Брайса полон такого же ужаса, как и мой. – Твою мать. Мэдисон…
Он скатывается с девушки, лежащей на кровати, и натягивает трусы и джинсы, слегка дергая их, поскольку они цепляются за его лодыжки. Мне остается лишь пятиться к двери, открывая и закрывая рот, полностью лишившись дара речи.
Внезапно натолкнувшись спиной на дверь, я вздрагиваю. Моментально разворачиваюсь и нащупываю ручку – я должна поскорее выбраться отсюда.
– Мэдисон! Мэдисон, постой!
Мне хочется завопить и заорать на него, спросить, как давно он мне изменяет, разрыдаться. Но не получается. Я, кажется, физически не способна ни на что, кроме побега. Спускаюсь по лестнице, натыкаясь на людей, и добираюсь до входной двери. Она открыта. Хорошо. Музыку – а также шум смеющейся, кричащей, поющей и болтающей толпы – полностью заглушает рев в моих ушах.
Но я все равно слышу, как Брайс зовет меня.
– Мэдисон! Постой минутку! Мэдисон!
Нетвердыми шагами бреду по подъездной дорожке. Успеваю добраться до ее конца, когда Брайс догоняет меня и останавливается, преграждая путь. Рубашка на нем застегнута криво, а джинсы и вовсе не застегнуты. Идет дождь, и капли стекают по его лицу.
– Мэдисон… Пожалуйста, я могу все объяснить. Просто дай мне минутку, Модница, пожалуйста. Клянусь, это не то, что ты подумала…
Я лишь задаюсь вопросом, как он может надеяться помириться после всего случившегося.
Глава 36
Я как будто онемела. Меня слегка тошнит, но и только: все остальные чувства словно умерли. Кажется, я нахожусь в каком-то дурном сне. Ноги двигаются, но это не осознанное движение – тело неподвластно разуму. Иду, но куда – не имею понятия.
Прочь. Как можно дальше отсюда.
Я не могу позвонить маме, она придет в ужас. Не могу позвонить папе – он скажет маме.
Так что мои ноги, даже непослушные и негнущиеся, продолжают двигаться.
Но колени при ходьбе постоянно подкашиваются, и ступни подворачиваются при каждом шаге. До меня доходит, что виной тому каблуки, поэтому я снимаю туфли и несу их в руке. По неровному тротуару идти больно, но, по крайней мере, теперь я не упаду.
Ах да, и идет дождь.
Это не морось и не просто «осадки». Нет. Это настоящий ливень, капли которого рикошетят от тротуара, как пули, и превращают свет уличных фонарей в череду размытых янтарных пятен.
Я промокла до нитки, но практически не замечаю этого мелкого неудобства.
Мэдисон… Пожалуйста, я могу все объяснить. Просто дай мне минутку, Модница, пожалуйста. Клянусь, это не то, что ты подумала…
Слова Брайса так и звучат в голове, никак не могу от них избавиться. Это не то, что ты подумала. Ха. Интересно, какую ложь бы он сочинил, если бы я дала ему шанс объясниться. Это не то, что ты подумала… Это же полная чушь.
Мне так и хочется смеяться над собственной глупостью.
Лишь позвонив в чью-то дверь, я осознаю, куда пришла.
Когда трель дверного звонка затихает, начинаю приходить в себя. Одежда прилипла к телу, волосы – ко лбу. Затем замечаю, что вся дрожу – легкие судороги пробегают от головы до ног, – а ступни сильно замерзли и болят, и я их почти не чувствую.
И не знаю, то ли это дождь стекает по лицу, то ли слезы.
Дверь приоткрывается, раздается какое-то шарканье, тяжелое пыхтение, затем лай и…
– Геллман, сидеть!
Дуайт протискивает голову и плечо в дверной проем. Увидев меня, мрачнеет и хмурится. Мне на ум приходит мысль: возможно, это была не такая уж хорошая идея; возможно, мне следовало просто позвонить маме и смириться с тем, что она придет в ужас. Этот парень ненавидит меня; не знаю, зачем я сюда явилась. Мне не нужна его жалость, мне не нужно слушать его «я же тебе говорил», мне не…
Мне просто нужен друг.
– Какого черта ты… – начинает Дуайт фразу, но потом, похоже, хорошенько меня рассмотрев и заметив мое состояние, умолкает.
В следующую секунду он широко распахивает дверь и затаскивает меня внутрь.
– Господи, Мэдисон, о чем ты только думала? Ты с ума сошла? У тебя же может наступить переохлаждение или что похуже! Ты в порядке?
Я слышу звуки включенной видеоигры. Через слегка приоткрытую дверь гостиной вижу мерцание экрана телевизора.
Дуайт перехватывает мой взгляд, препятствуя горе лохматого светлого меха по кличке Геллман прыгнуть на меня.
– У меня ребята в гостях. У нас типа вечеринка для «ботанов». – Слово «ботаны» он специально выделяет голосом, и я ощущаю укол вины. Весьма болезненный. Но я этому рада – видимо, все же способна чувствовать, хотя бы вину. Это означает, что я пока не стала совершенно бессердечной, что от меня еще пусть немного, но осталось.
– Мэдисон.
Перевожу взгляд обратно на Дуайта. Впервые за долгое время он смотрит мне прямо в глаза. Моргаю, кажется, не способная на большее. Просто продолжаю моргать.
– Мэдисон, – повторяет он и подходит ближе. А затем добавляет другим, более тихим голосом, который звучит так нежно, печально и взволнованно: – Дайс. Что случилось?
И я отвечаю:
– С меня течет вода, и она уже залила весь коврик у твоей двери.
Дуайт берет меня за руку и тащит по лестнице наверх. Ведет в ванную и включает горячую воду; через минуту комната наполняется паром.
– Вон там чистые полотенца, – сообщает он, указывая на держатель у входа. – Я оставлю тебе под дверью кое-какую одежду. Если ты выложишь свои вещи в коридор, я брошу их в сушилку.
Его голос по-прежнему звучит нежно. Как будто Дуайту не все равно. Совсем не так, как если бы он ненавидел меня до глубины души.
В ответ я просто киваю, поскольку опасаюсь, как бы не подвел голос. Дуайт закрывает за собой дверь, и, услышав удаляющиеся шаги по коридору, я начинаю срывать с себя одежду. Конечности слушаются плохо. Кажется, проходит вечность, прежде чем мне удается шагнуть под душ.
И для меня так и осталось тайной, сколько я там простояла. В голове полный хаос. В ней бьются миллиарды мыслей, но все они бессвязные. Я хочу, чтобы все они исчезли. Моя голова не выдерживает.
Но физически после душа мне становится лучше. Все тело болит, а боль в ногах просто невыносима, но я больше не дрожу и не немею и ощущаю себя обновленной. Плотно заворачиваюсь в полотенце и выглядываю в дверь.
Дуайт забрал мою промокшую одежду, а на замену положил красную фланелевую рубашку и серые спортивные брюки на завязках. К счастью, у меня хватило ума оставить при себе нижнее белье. Я положила его на пол возле радиатора, и теперь оно почти полностью высохло.