— Ну, не знаю, — отвечал небрежно Мак Грегор. — Вряд ли у них есть какая-нибудь система.
— Как не быть системе! — изумился баронет. — А деньги?
— В том-то и дело, — протянул Мак Грегор, — что у них, кажется, и деньги не в употреблении.
— Может ли быть! — вскричал финансист громовым голосом. — Здесь нет денег? Что же после этого здесь за сторона… ха-ха-ха! Нет денег! Что ж у них есть-то? Говорите, продолжайте, Мак Грегор, интересно послушать.
— Да что продолжать-то, — сказал Мак Грегор. — Больше я и сам пока ничего не знаю.
— Немного же вы узнали, — вмешался Гревз, вытряхивая пепел из своей трубки. — И вы даже и не знаете, долго ли мы здесь пробудем?
— Об этом у нас с Бернетом был разговор только вскользь, — отвечал Мак Грегор. — Если не случится чего-либо особенного, что заставит нас удалиться отсюда в самом непродолжительном времени, то мы можем пробыть на Марсе год, т. е. в сущности слишком два года, так как здешний год равняется двум земным годам с чем-то; кажется, излишек составляет сорок или пятьдесят дней…
— Сорок три дня, — поправил Гордон, заглянув в свою записную книжку.
— Ну вот видите, я почти не ошибся. Если мы пробудем здесь все это время, мы употребим его на то, чтобы изучить планету. По прошествии этого срока мы перепорхнем опять на Землю и расскажем там все, что знаем.
— Мне нравится ваше выражение «перепорхнем», — улыбнулся Гревз.
— В это время, — продолжал Мак Грегор, — все мы в силу неписаной конвенции, которую мы подписали, как сказал бы наш политик Блэк, — обязуемся трудиться по мере сил каждый по своему пути на пользу общую. Дюран будет изучать здешнюю литературу, Гревз — искусство, Блэк — закон, сэр Джордж — торговлю, Гордон будет вести дневник всему, что с нами здесь случится. Бернет воспользуется дивными телескопами, какие здесь имеются, чтобы составить новую карту неба, а я, конечно, объеду всю страну и исследую ее от одного полюса до другого.
— Долгонько же нам придется здесь пробыть! — заметил Гордон.
— И мне этот срок кажется длинноват, — согласился Мак Грегор. — Но нам или нужно будет улететь отсюда скорее, прежде, чем Земля станет относительно Марса в такое положение, в котором наш возврат домой будет немыслим, или пробыть до тех пор, пока это положение минует. Другого исхода нет — не лететь же нам на Землю в то время, когда она будет находиться по ту сторону Солнца. С другой стороны, не покинуть же нам Марс, не видав ничего, зачем же тогда мы и прилетали сюда?
— Соскучимся мы в этой утопии! — заметил со вздохом сэр Джордж. — Ну, скажите на милость, что делать в стране, где нет денег?
— Я и сам боюсь, что нам будет скучновато, — согласился Мак Грегор, — во-первых, исследовать мне ничего не придется: здесь, по всей вероятности, каждый уголок давно исследован и описан. Ну, что делать! Промаячим как-нибудь время.
— Ужасная будет тоска! — проворчал Блэк с недовольным видом. — О том, чтобы сказать политическую речь, и думать нечего, здесь и говорят-то больше минами. Постараюсь перенять у мисс Миньонеты, как она строит свою мордочку, и начну сам строить рожи перед здешним правительством, чтобы показать ему, что оно никуда не годится.
Дюран не сказал ни слова. Провести два года на Марсе не казалось ему скучным: он наметил себе на это время интересный предмет для исследования — Миньонету.
Простившись с товарищами, когда они разошлись по своим комнатам, Мак Грегор разделся не торопясь, улегся и, сладко зевнув на сон грядущий, подумал про себя: «Хорошо бы, воротясь отсюда, слетать на Юпитер! Что-то там поделывается?»
Глава XIIIГород наслаждений
На другое утро Дюран встал рано. Ему все еще было неловко в своем «доисторическом костюме», как он называл свое европейское платье, но он решился на днях же побывать у одного из марсовских портных и заказать себе подходящую одежду. Надеясь увидеть Миньонету, он вышел на балкон, но ее там не было. Вместо нее туда явился Блэк, тоже как будто украдкой. Оба раскланялись друг с другом, словно взаимно сконфуженные встречей, и оба начали придумывать смешные причины, чтобы объяснить свое присутствие на балконе в такой ранний час. Один вспомнил, что он забыл что-то, а другой забыл, что ему следовало вспомнить что-то.
— Я сейчас встретил молодого Профундиса, — сказал Блэк, все еще не оправившись от смущения, но очевидно желая перейти в прежний дружеский тон.
— Он премилый мальчик, — отвечал Дюран, также стараясь говорить как можно приветливее.
— Представьте, он уж говорит по-английски очень порядочно. Он просидел вчера ночь с отцом и с Бернетом и учился с ними.
— Может ли это быть? Значит, Мак Грегор не шутил вчера, когда уверял, что Бернет взялся выучить профессора по-английски в одну ночь.
— И не думал шутить! Не знаю — насколько успел отец, а сын говорить теперь, как говорить у нас иностранцы, проходившие в училищах курс английского языка. Кстати, он сегодня повезет нас на своей воздушной яхте в большой город недалеко отсюда. Мы отправляемся в путь тотчас после завтрака, а пока нас не будет, профессор займется по-английски с мисс Миньонетой, так что к нашему возвращению и она, вероятно, будет знать столько же, сколько знает ее брат.
— Значит, мы сегодня же будем в городе. Это интересно. А я слыхал, что нам хотят устроить поездку туда только через неделю.
— Мак Грегор устроил это. Он встал сегодня еще раньше нас с вами и уговорил Бернета попросить профессора, чтобы он отправил нас сегодня. Конечно, интересно будет прокатиться, но вы, может быть, предпочли бы остаться и позаняться с мисс Миньонетой по-английски? Как вы скажете, Дюран? Я, по крайней мере, предпочел бы.
— Послушайте, Блэк! — вспылил Дюран, — что вам за охота говорить мне постоянно об этой девушке? Ради Бога оставьте это, вы этим меня мучаете — скажу вам откровенно.
— Милейший мой, я и говорю вам о ней именно затем, чтобы вас помучить. Как видите, и я откровенен.
— Согласитесь сами, это немножко жестоко с вашей стороны.
— Может быть, но вы того стоите. Вы как будто предъявляете права на нее словно на поземельную… тьфу, что это я! Словно на личную собственность. Этих прав я не признаю, потому и намерен их оспаривать.
— Однако, вы порядочный эгоист.
— Настолько же, на сколько и вы.
— Послушайте, Блэк, объяснимся откровенно. Мы с вами не лучше и не хуже других, но скажите по совести — стоим ли мы этой девушки?
— Нет, ни один из нас ее не стоит! — воскликнул Блэк с живостью. — Она скорее ангел, чем женщина: на земле таких не найдешь.
— Так будем же благоразумны и не будем больше думать о ней. Вы правы — она ангел, она слишком чиста для нас обоих.
— Не обещаю вам не думать больше о ней, но обещаю вам не дразнить вас больше ею. Дадим друг другу страшную клятву ради спокойствия милой Миньонеты: я не буду с ней кокетничать, а вы не будете за ней ухаживать. Говоря по совести, это будет всего честнее с нашей стороны.
— Согласен! — воскликнул Дюран и крепко пожал протянутую ему руку Блэка. Таким образом, дружеские отношения, которые нарушила было красота и привлекательность Миньонеты, были восстановлены ее чистотою.
Ни профессор, ни Бернет не вышли к завтраку: они просидели до рассвета и только хотели разойтись, как пришел к ним Мак Грегор со своими просьбами насчет экскурсии и еще задержал их. Они легли, когда совсем уж рассвело и нуждались в отдыхе. Дамы также завтракали у себя в комнате, но молодой Профундис исполнял роль хозяина так хорошо, что ему позавидовал бы любой взрослый хлебосол на земле. Однако завтрак кончился живо: всем хотелось скорее пуститься в путь. После завтрака молодой хозяин, исполняя желание гостей, повел их осматривать свою воздушную яхту. Кузов ее не уступал своими грациозными очертаниями самым красивым призовым судам наших яхт-клубов, но отсутствие мачт с белоснежными парусами отнимало у нее всякую живописность; при устройстве ее, очевидно, имелась в виду одна практичность, а не внешняя красота. Посредине она была широка, затем постепенно суживалась с обоих концов; и нос, и корма ее равно кончались острием. В сущности, у ней не было ни носа, ни кормы, или, вернее, корма могла служить носом, а нос кормою, смотря по надобности. Затем устройство ее было таково, что она могла проходить только известное расстояние взад и вперед по раз намеченной линии, не уклоняясь ни на пядень в сторону. Расстояние, ей доступное, было от дома профессора до центральной станции в городе — ни шагу дальше.
Все было готово в отъезду; недоставало только Бернета. Мак Грегор нетерпеливо ходил взад и вперед, каждые пять минут восклицая:
— Что ж он не идет? Мы потеряем тут весь день, дожидаясь его. Никогда еще он так не опаздывал!
Наконец появился Бернет. Рядом с ним шел профессор, свободно разговаривая с ним по-английски; он заметно был очень доволен вновь приобретенными им познаниями и весело поручил гостей сыну, прося его заботиться о их удобствах и руководить ими так, чтобы они остались им довольны.
— Попросите его, чтобы он ехал тише, Бернет, — сказал Мак Грегор, когда все заняли места. — Нам бы хотелось видеть окрестности. А может он ускорять и замедлять движение по своему произволу?
— Он может лететь с какою пожелает скоростью — от одной мили до тысячи в час, — отвечал Бернет.
— По-моему, одной мили в час совершенно достаточно, — вмешался Блэк, — тише едешь, дальше будешь!
— И попросите его, чтобы он ехал осторожнее, — заметил благоразумный баронет. — Пожалуй, ему вздумается лететь наперегонки с какой-нибудь другой яхтой, а навстречу попадется третья; произойдет столкновение и пиши пропало.
Молодой Профундис улыбнулся и хотел ответить, но запнулся на первых словах: он еще не освоился с английским языком настолько, чтобы говорить на нем бегло. Бернет взялся отвечать за него.
— Столкновение невозможно, — сказал он. — Каждая воздушная яхта имеет свою путевую линию, к которой никакая другая не имеет права подойти ближе, как на сто ярдов. Громадные воздушные корабли, звук от полета которых так напугал нас на континенте Секки, также имеют свои пути: они никогда не сходятся друг с другом, никогда не перерезывают рейс один другому. Поэтому столкновения на Марсе немыслимы.