али подобные экскурсии на другие планеты, но они постоянно были неудачны, так как им приходилось попадать в области менее развитые, нежели их собственная. Они были и на Земле, но еще в то время, когда на ней жили одни дикари. Но за последние тысячелетия эти поездки прекратились, так как марсовцы, развиваясь умственно, мало-помалу утратили физическое мужество, необходимое для подобных предприятий.
Итак, на Марсе перестали интересоваться земными гостями, а гости через это начинали все более и более тяготиться существованием, благих сторон которого они не в силах были оценить.
Однажды Блэк вышел гулять в сад и встретил там Миньонету. Она была в той самой светло-серой одежде, в которой он видел ее на другое утро их прибытия, когда она прилетела из-за шести тысяч миль, чтоб видеть их… Ее движения были так же грациозны, как в тот день, стройный стан ее так же гибок, но под глазами у нее были темные полосы и душа ее светилась в ее чистом взгляде новым, грустным сиянием. Она рассеянно срывала цветы, за которыми когда-то так любила ухаживать, ощипывала их торопливо и разбрасывала душистые лепестки по до рожкам.
Блэк, как мы уже сказали, был в сущности хороший малый, хоть и пустомеля, как всякий профессиональный политик средней руки. Он давно уже заметил, что с Миньонетой что-то неладно, и хотя не был виноват перед нею лично и даже не порицал Дюрана безусловно, а все же ему не раз приходило в голову, что для бедняжки было бы лучше, если б индейцам в Аляске удалось перебить их и тем расстроить экспедицию на Марс.
«Дюран почти не виноват», — рассуждал он. — «Глупенькая девочка то и дело звала его к себе и просила его рассказывать ей истории. Не мог же он отказываться — ну, и влюбился. Я и сам бы не устоял, если б она была со мной поласковее, я и теперь желал бы быть на его месте».
Думая так, он повернул на другую дорожку, чтоб не встречаться с Миньонетой. Он боялся ее синих честных глаз, которые насквозь видели человека, боялся, что ему придется отвечать на опасные вопросы, от которых он будет не в силах отделаться пустой болтовней. Но она увидела его и подозвала к себе повелительным знаком, которого он не смел не послушаться.
Она завела с ним пустой разговор и начала предлагать ему с лихорадочной торопливостью разные вопросы, очевидно, ее не интересовавшие, так как она или не дожидалась ответов, или не дослушивала их.
— Да, сказала она наконец, — я хотела порасспросить вас об Ирландии; ведь вы, кажется, ирландец?
— Могу с гордостью ответить: да! — воскликнул он с внезапным наплывом патриотизма.
— Славная, должно быть, нация ирландцы, — продолжала она, словно стараясь выиграть время.
— Смело могу сказать, что вы не ошибаетесь, — согласился Блэк с такою радостью, что в его выговоре даже послышался ирландский акцент, а это случалось с ним тогда только, когда он был взволнован.
— Я читала об Ирландии, — продолжала Миньонета, — в тех газетах, которые вы мне одолжили. Это, должно быть, очень обширная страна.
— Ну, не очень обширная, — отвечал Блэк, удивляясь ее вопросу.
— Неужели? А я думал, она занимает, по крайней мере, половину земного шара.
— Нет, что вы!.. Далеко не то, — проговорил Блэк, запинаясь, но не смея солгать под влиянием устремленных на него честных голубых глаз.
— Но, во всяком случае, она имеет на Земле важное значение?
— О! в этом нет сомнения.
— Я так и думала, — сказала Миньонета, покраснев немного: ей так приятно было сознавать свою догадливость, что она на минуту отвлеклась даже от главного вопроса, бывшего у нее на уме. — А знаете, как я догадалась, что ваша родина важная страна, м-р Блэк?
— Не могу себе представить, но, вероятно, каким-нибудь весьма остроумным способом.
— Ну вот, уж и остроумным! Напротив, очень простым. Я заметила, что она занимает в газетах больше места, чем все другие нации, взятые вместе.
— А! вот что… да, пожалуй, что так.
— А между тем, как жестоко относятся к Ирландии все прочие страны!
— О! нет, не все, мисс Миньонета, одна только Англия.
— Англия? Неужели эта крошечная страна в силах притеснять вашу великую нацию? Об Англии я нашла в газетах всего три-четыре небольших параграфа.
— Вы, собственно говоря, не совсем понимаете в чем дело… впрочем, это и неудивительно…
Он опять запнулся: ему не хотелось выводить девушку из ее заблуждения, лестного для его соотечественников, а между тем совестно было и оставлять ее в этом заблуждении. Миньонета взглянула на него с недоумением, не понимая его, и круто переменила разговор.
— Да, вот еще я хотела с вами поговорить… надеюсь, вам не наскучило говорить со мною, м-р Блэк? — вдруг спросила она.
— Конечно, нет, — отвечал Блэк просто, сознавая, что с этой прямодушной девушкой комплименты, на которые он был так щедр с другими барышнями, были бы не у места. — В чем дело?
— Я хотела спросить вас…
Она замолчала, словно собираясь с духом. Прежде она никогда не останавливалась на полуслове, подумал Блэк, но не сказал ничего.
— Я хотела спросить вас: ведь м-р Дюран очень хороший человек, не правда ли?
— Он вовсе не дурной человек, — отвечал Блэк быстро и вполне искренне.
— Только недурной? — переспросила Миньонета, с изумлением раскрыв свои большие кроткие глаза.
— То есть… я хотел сказать… он славный малый… хотя… во всяком случае, он не хуже любого из нас… Но, по правде сказать, — прибавил он поспешно, — ни один из нас, земных уроженцев, не обладает такими совершенствами, какие требуются от людей на вашей планете.
— О! вы, наверно, могли бы сравняться с нами, если б только захотели.
— Ну, нет, едва ли бы мы могли; да, пожалуй, мы бы и не захотели… Простите, я право, кажется, сам не понимаю, что говорю. Я хочу сказать, что у вас все прекрасно, во мы, земные, не долго выдержали бы здешнюю жизнь.
— Не выдержали бы потому только, что у нас все хорошо? О! М-р Блэк, может ли это быть?
— Я хочу сказать… что мы на Земле не имеем таких точных понятий о том, что хорошо и что дурно, какие имеете вы, марсовцы.
— Разве на Земле считается хорошим делать то, что здесь признают очень, очень дурным, м-р Блэк?
— Я… я… хотел бы знать, где м-р Дюран; мне очень нужно его видеть. Извините, если я вас оставлю; я пойду поищу его «или кого-нибудь другого, лишь бы только уйти от нее», — прибавил он мысленно.
— М-р Дюран теперь с отцом моим и с м-ром Бернетом в гостиной зале. Я и представить себе не могу, что они там делают. Меня они туда не пустили.
Последние слова Миньонета проговорила чуть не со слезами. Блэк сконфузился еще более.
— О! они, верно, заняты там каким-нибудь астрономическим открытием, — сказал он. — Ведь вы знаете, Бернет постоянно возится с небесными картами профессора.
— Не может быть! — отвечала Миньонета. — Отец всегда сообщает мне, какие он делает открытия. И я слышала, как м-р Дюран сказал (а я прежде никогда не подслушивала): «Я ни за что не соглашусь, хотя бы мне пришлось никогда больше не видеть Земли».
Рыдания прервали ее слова, но она вдруг овладела собой и прибавила, забывая в своем волнении земной этикет, который обыкновенно соблюдала очень строго:
— О! Блэк, что они хотят с ним сделать? Как вы думаете?
— И представить себе не могу. Что они ему говорили?
— Их голосов я сначала почти не слыхала, слышала только его: он говорил громко и, кажется, сердито. Затем все замолкло, потом все заговорили разом, только слов я уж не могла ничьих расслышать, но, кажется, он согласился на то, чего они от него требовали. Блэк, вы всегда были так добры ко мне; вы, верно, не рассердитесь, если я скажу вам, что я очень, очень несчастна.
— Кто, я-то рассержусь на вас? Да я готов бы был сделать все на свете для вас, мисс Миньонета! Чего вы желаете? Только скажите: если я могу, я все сделаю.
— Я знаю, что вы очень добры. Благодарю вас, Блэк.
С этими словами она подошла к нему, вложила в его сильную руку свою крошечную беленькую ручку и сказала умоляющим голосом:
— Позовите его ко мне. Мне нужно поговорить с ним.
— Если хотите, я это сделаю, мисс Миньонета, только… благоразумно ли это будет? — отвечал Блэк почти с отчаянием.
— Благоразумно ли? Конечно, да. Я буду так счастлива!
— В таком случае я сейчас позову его.
Сказав это, Блэк быстро отошел от нее и пошел искать Дюрана.
«Дело зашло даже, кажется, дальше, чем я думал», — рассуждал он, торопливо шагая по аллее. «Нет, не желал бы я быть в его шкуре, хоть бы мне обещали за это место в кабинете министров. Эта девушка так добра, так нежна — к ней нельзя отнестись так легко. Вот моя маленькая Дэзи — та ничего: смеяться умеет, а чувствовать не по ее части».
Вдруг на повороте аллеи ему попался Дюран, по-видимому, сильно взволнованный. Он шел так скоро, что чуть не налетел на него.
— Что с вами, Дюран? — спросил он. — На вас лица нет.
— Пропустите меня, Блэк.
— Надеюсь, милейший мой, с вами не случилось ничего особенного?
— Ради Бога, не задерживайте меня! — вскричал Дюран с отчаянием, потом, овладев собой, прибавил спокойнее: — извините меня, Блэк. Но я желал бы быть один, пропустите меня!
— Идите себе, я не держу вас, я только спросил из участия. А о вас сейчас осведомлялись, хотят говорить с вами.
— Где? Где она?
— Там, — отвечал Блэк, нарочно указывая в сторону, противоположную той, где была Миньонета. Дюран, как он и ожидал, повернул в противоположную сторону, т. е. именно туда, где ждала его девушка.
«Ну, право же, я не желал бы быть на его месте, ни за министерский портфель, ни даже за должность премьера», — думал философ-политик, отходя подальше от того пункта, где должно было произойти свидание. «Бедняжке очень тяжело, хотя, я думаю, она сама не понимает, что с ней. Но ему вдесятеро тяжелее. Жаль, жаль обоих, очень жаль».
— Эй! Блэк, подите сюда! — раздался голос Мак Грегора. Блэк повернул на голос и вскоре вышел на площадку посреди рощицы, где нашел всех своих товарищей, кроме Дюрана. Лица у всех были серьезные; по всему видно было, что они обсуждают вопрос очень важный. Бернет был тоже с ними и, казалось, играл первенствующую роль в совещании. Блэка все встретили очень сочувственно; его советы всегда принимались к сведению, так как он был дельный малый, несмотря на свое кажущееся легкомыслие.