– Прошу прощения, можно задать вам вопрос?
– Вопрос? – переспросила она то ли растерянно, то ли от неожиданности, увидев перед собой как из-под земли выросшего незнакомца.
– Я совсем недавно сюда переехал, – продолжал я, – и ищу приличный магазин художественных принадлежностей. Когда я увидел вас в этом комбинезоне, я подумал, что вы художница, вот и решил спросить.
И.М. улыбнулась. То ли потому, что не поверила мне, то ли ее позабавила неуклюжесть моего вопроса. Изучая вблизи ее лицо, я увидел морщинки вокруг глаз и рта и понял, что она старше, чем мне в первую минуту показалось, – года тридцать четыре-тридцать пять. Впрочем, это ничего не меняло, она все равно выглядела очень молодо. Хотя она произнесла всего одно слово, я тотчас распознал в ней уроженку Бруклина, этот ярко выраженный акцент, над которым так потешаются во всех уголках страны и который я нахожу самым желанным, самым человечным из американских говоров. При звуках этого голоса шестеренки в моем мозгу закрутились, и, прежде чем она снова открыла рот, я уже мысленно набросал ее биографию. Родилась и выросла здесь, возможно, в этом самом доме, перед которым мы стоим. Родители из рабочих, поскольку «бруклинский бум» и связанное с ним социальное облагораживание этих мест начались лишь в середине семидесятых, а стало быть, когда она появилась на свет (середина – конец шестидесятых), эти кварталы выглядели весьма неприглядно, и жили в них пытавшиеся встать на ноги иммигранты и «синие воротнички» (мое детство), ну а четырехэтажный дом из коричневатого известняка за ее спиной, стоивший сейчас никак не меньше восьмисот тысяч, в свое время был куплен за гроши. Она ходила в местную школу, потом окончила городской колледж, разбила не одно мужское сердце, прежде чем выйти замуж, а когда ее родители умерли, стала полновластной хозяйкой этого дома. Так или почти так. Очень уж уютно чувствовала себя И.М. в этой среде, точно рыба в воде, чтобы быть пришлой. Это было ее царство по праву рождения, и вот теперь она им правила.
– Вы всегда судите о людях по одежке? – спросила она.
– Я не сужу, просто пытаюсь угадать. Если я попал пальцем в небо и вы не художница, то я впервые в жизни ошибся. Видите ли, такова уж моя специальность. Мне достаточно одного взгляда на человека, чтобы определить его профессиональную деятельность.
Она хмыкнула, а потом расхохоталась. А про себя наверняка подумала: «Что это за тип и с какой стати он мне морочит голову?» Я счел момент подходящим, чтобы представиться.
– Кстати, меня зовут Натан. Натан Гласс.
– Привет, Натан. Я – Нэнси Маззучелли. И, кстати, не художница.
– Вот как?
– Я занимаюсь ювелиркой.
– Так нечестно. Вы самая что ни на есть художница.
– Большинство считает это ремеслом.
– Ну, это уже зависит от того, насколько хороши ваши работы. Вы их продаете?
– О да. У меня свой бизнес.
– Ваш магазин в этом районе?
– У меня нет магазина, но некоторые бутики на Седьмой авеню берут мои вещи. А кое-что я сама продаю.
– Понятно. И давно вы здесь живете?
– Всю жизнь. Родилась и выросла в этом доме.
– Настоящая уроженка этих мест.
– До мозга костей.
Вот вам и вся исповедь. Шерлок Холмс снова явил себя в полном блеске. Сам удивляясь сокрушительной силе своего дедуктивного метода, я жалел лишь об одном: что не могу раздвоиться, дабы мой двойник одобрительно похлопал меня по спине. Я набиваю себе цену, да, наверно, но, согласитесь, подобный триумф мысли дорогого стоит. С одного-единственного слова нарисовать целую картину! Будь рядом со мной Ватсон, он бы в изумлении покачал головой и пробормотал пару лестных слов.
Между тем Том продолжал стоять на противоположном тротуаре. Пора уже вовлечь его в наш разговор. Я подманил его жестом, и пока он пересекал улицу, быстро сообщил И.М., что это мой племянник и что он заведует отделом редких книг и рукописей в букинистической лавке «Чердаке у Брайтмана».
– Я знаю Гарри, – отозвалась Нэнси. – Одно лето, до замужества, я даже помогала ему. Потрясающий экземпляр.
– Это точно. Таких теперь не делают.
Хотя Том наверняка затаил на меня обиду за то, что я втравил его в эту историю, тем не менее он приблизился – весь красный, голова опущена, с таким видом подходит собака в ожидании расправы. Я испытал внезапные угрызения совести, но отступать было поздно, а извиняться не время, поэтому я без лишних слов представил его «королеве Бруклина», в душе же поклялся памятью сестры, что больше никогда не суну свой нос в чужие дела.
– Знакомься, Том. Это Нэнси Маззучелли. Мы начали разговор с местного магазина художественных принадлежностей, а потом как-то переключились на ювелирные изделия. Нэнси всю жизнь прожила в этом доме, представляешь!
Не поднимая глаз, Том пожал руку И.М.
– Очень приятно.
– Говорят, вы работаете у Гарри Брайтмана, – сказала Нэнси, в полном неведении, какое эпохальное событие только что произошло. Том, наконец, прикоснулся к ней, услышал ее голос! Хватит ли этого, чтобы волшебные чары рассеялись, не знаю, но в любом случае с этой минуты Том будет вынужден воспринимать ее по-другому. Теперь это уже не какая-то там абстрактная И.М., а Нэнси Маззучелли, хорошенькая, спору нет, но обыкновенная женщина, зарабатывающая на жизнь ювелирными поделками.
– Да, – подтвердил Том. – Вот уже полгода. Мне нравится.
– Между прочим, Нэнси тоже у него работала. До замужества.
Вместо того чтобы как-то отреагировать на мои слова, Том нервно взглянул на часы и объявил, что ему пора. По-прежнему ни о чем не догадываясь, объект его поклонения спокойно помахала ему рукой.
– Приятно было с вами познакомиться, Том. Надеюсь, еще увидимся.
– Я тоже надеюсь, – откликнулся он и ни с того ни с сего пожал мне руку. – Наш ланч не отменяется?
– Нет, конечно, – сказал я, довольный тем, что он, похоже, не так уж разобиделся. – В том же месте, в тот же час.
И он двинулся восвояси своей тяжеловесной походкой. Когда он отошел достаточно далеко, Нэнси прервала молчание:
– Застенчивый.
– Да, очень. Но достойный во всех отношениях. Таких людей не сыщешь днем с огнем.
И.М. улыбнулась:
– Так вам нужен адрес магазина художественных принадлежностей?
– Да, конечно. Но я также хотел бы взглянуть на вашу ювелирку. У моей дочери скоро день рождения, а я еще не купил ей подарка. Может, вы мне поможете сориентироваться?
– Ну, что ж. Давайте зайдем в дом и посмотрим.
О человеческой глупости
В результате я приобрел ожерелье за сто шестьдесят долларов (скидка тридцать, поскольку платил наличными). Это была изящная вещица – топаз, гранат и стеклярус, нанизанные на тонкую золотую цепочку. Я не сомневался, что она будет отлично смотреться на точеной шее Рэйчел. Насчет ее дня рождения я слукавил – до него еще три месяца, – но я рассудил, что хуже не будет, если вслед за покаянным письмом моя дочь получит красивое украшение. Когда другие методы не срабатывают, заваливайте своих любимых знаками внимания.
Под студию Нэнси была отдана комната на первом этаже с видом на садик или, лучше сказать, крошечную детскую площадку: слева качели, справа пластмассовая горка, между ними – всевозможные игрушки и резиновые мячи. Пока я перебирал разные кольца, ожерелья и серьги на продажу, мы мило трепались обо всем понемногу. Она была легким собеседником – открытая, общительная, дружелюбная, а вот что касается ума, то – увы. Быстро выяснилось, что она свято верит в астрологию, в силу кристаллов и тому подобную белиберду новейшего времени. Ничего не попишешь. Как говорит персонаж в классической картине: «Никто не идеален». Даже, добавим, Идеальная Мать. Бедный Том. Первый же их серьезный разговор (если, конечно, до этого дойдет) явится для него большим разочарованием. А, с другой стороны, может, оно и к лучшему.
Угадав существенные факты биографии Нэнси, я горел желанием проверить еще кой-какие из своих холмсианских умозаключений и продолжил расспросы – нет, не в лоб, а так, как бы между прочим. Результаты оказались фифти-фифти. Насчет образования я был прав (публичная школа, потом Бруклинский колледж, который она через два года бросила, чтобы попытать счастья как актриса, естественно, без толку), зато с унаследованным от покойных родителей домом ошибся. Ее отец действительно умер, а вот мать была очень даже жива. Она занимала самую большую спальню на верхнем этаже, работала секретаршей в адвокатской конторе в Манхэттене и в свои пятьдесят восемь каждое воскресенье гоняла на велосипеде в соседнем парке. Вот вам и непогрешимый гений. Вот вам и мистер Гласс с его наметанным глазом.
Нэнси, которая была в браке семь лет, называла мужа то Джим, то Джимми. Я поинтересовался, взяла ли она его фамилию, и в ответ услышал, что он чистокровный ирландец. Что ж, по крайней мере Италия и Ирландия начинаются на одну букву, заметил я. К тому же, со смехом добавила она, фамилия мужа такая же, как имя ее матери.
– Это как же?
– Джойс.
– Джойс? – Я даже немного опешил. – Вы хотите сказать, что вышли замуж за Джеймса Джойса?
– Угу. Его зовут как писателя.
– Невероятно.
– Самое смешное, родители Джима понятия не имели, что есть такой автор. Они назвали сына в честь его деда по материнской линии.
– Надеюсь, Джим не писатель? Печататься с таким именем на лбу – веселого мало.
– Нет, нет, мой Джим не писатель. Он – «Фоли Уокер».
– Кто?
– «Фоли Уокер» [13].
– Первый раз слышу.
– Он мастер по звуковым эффектам. Его зовут, когда фильм уже смонтирован. На съемочной площадке микрофоны не всегда улавливают все звуки, а режиссеру, к примеру, надо, чтобы мы отчетливо услышали, как гравий хрустит под ногами. Или шелест переворачиваемых страниц. Или как кто-то открывает коробку с крекерами. Вот этим Джимми и занимается. Классная работа. Необычная и скрупулезная. Они могут часами добиваться абсолютной точности.