Я усадил ее перед телевизором в гостиной и включил мультипликационный канал, работающий круглосуточно. При виде мельтешащих на экране рисованных персонажей глаза у нее загорелись так, будто «ящик» был для нее целым событием, а это навело меня на размышления о Дэвиде Майноре и его религиозных убеждениях. Уж не запретил ли муж Авроры телевизор в доме? Кто знает, может, он решил оградить свою приемную дочь от сумасшедшего карнавала американской поп-культуры, этой роскошной помойки, вываливающей на зрителя свое добро из миллионов катодных трубок двадцать четыре часа в сутки. Очень может быть. Про Майнора мы ничего не узнаем, пока Люси не заговорит. По надписи на ее футболке Том заключил, что она приехала из Канзас-Сити, но девочка это так и не подтвердила – видимо, не хотела, чтобы мы знали правду. Самое простое объяснение: боялась, что мы отошлем ее назад. Счастливые дети не убегают из дому. Такой вывод сам собой напрашивался – вне зависимости от того, был ли у нее дома телевизор.
Пока Люси, сидя на полу, смотрела эпизод «Инспектора Гаджета» и щелкала фисташки, мы с Томом уединились на кухне. Мы проговорили минут сорок, но так ни до чего и не додумались, только окончательно все запуталось. Сплошные загадки и вопросы, никаких фактов, на которых можно было бы построить убедительную версию. Где она взяла деньги на дорогу? Откуда узнала адрес Тома? Помогла ли ей мать уехать или она сама сбежала? Если первое, то почему Аврора не связалась с Томом заранее или хотя бы не прислала с дочерью записку? А может, записка была, и Люси ее потеряла. В любом случае, исходя из ее бегства, что́ можно было заключить о нынешнем положении Авроры? Следовало ли предположить худший сценарий, а именно этого они оба и опасались, или сестра Тома «узрела свет» и отныне видит мир глазами своего мужа-мракобеса? А если второе, и в семье царит гармония, то что Люси делает в Бруклине? Мы ходили по кругу, задавали себе одни и те же вопросы, но так ни к чему и не пришли.
– Время все расставит по местам, – сказал я, чтобы положить конец этим терзаниям. – Но прежде мы должны подыскать ей какое-то жилье. Ты не можешь оставить ее у себя, я тоже. Что будем делать?
– В приют я ее не отдам, если ты об этом.
– Нет, конечно. Но, может быть, кто-то из наших близких согласится взять ее. На какое-то время. Пока мы не отыщем Аврору.
– Слишком большая услуга, ты не находишь? Это может затянуться на месяцы, если не на годы.
– Как насчет твоей сводной сестры?
– Памелы?
– Я так понял с твоих слов, что она живет не бедно. Большой дом в Вермонте, двое детей, муж-адвокат. Скажи ей, что речь идет только о лете, а вдруг она согласится?
– Она Рори терпеть не может. Как все Зорны. С какой стати она будет расшибаться в лепешку ради ее дочери?
– Сострадание. Великодушие. Сам говорил, с годами она поумнела. Если я покрою все расходы, может, она отнесется к этому как к такой совместной акции спасения. Каждый вносит свою лепту в благое дело.
– Да, Натан, уламывать ты мастер.
– Я пытаюсь найти выход из безвыходного положения, только и всего.
– Ну хорошо, я поговорю с Памелой. Она, конечно, мне откажет, но, по крайней мере, моя совесть будет чиста.
– Вот это правильный подход, сынок. Намазывай бутерброд как следует. Не жалей патоки и меда.
Звонить от меня он не захотел, не только из-за Люси, но и из-за меня, предпочитая сделать это дома. Щепетильный Том, тонкая душа. Я сказал, что мы с девочкой прогуляемся и дадим ему возможность без помех пообщаться с Памелой, притом за мой счет.
– Ты видел, во что она одета? – сказал я. – Стыд и срам. Ты звони в Вермонт, а мы пойдем покупать новую одежку.
На том и порешили. После наспех приготовленного и еще быстрее съеденного ланча – томатный суп, яичница и бутерброды с салями – мы с Люси отправились по магазинам. При том что девочка все время держала рот на замке, радовалась она не меньше, чем любая другая на ее месте. Еще бы, ей была предоставлена полная свобода: выбирай что хочешь. Начали мы с самого необходимого (носки, нижнее белье, брючки, шорты, пижама, свитер с капюшоном, нейлоновая ветровка, щипчики для ногтей, зубная щетка, щетка для волос и т. п.), а затем прикупили модные светящиеся кроссовки за сто пятьдесят долларов, бейсболку «Brooklyn Dodgers» и – удививший меня выбор – туфельки из настоящей кожи к красно-белому хлопчатобумажному платьицу, классический вариант: круглый воротничок и завязывавшийся сзади широкий пояс. Домой мы вернулись в начале четвертого и Тома уже не застали. На кухонном столе лежала записка.
Дорогой Натан,
Памела сказала «да». Не спрашивай, как мне это удалось, я уламывал ее целый час. Нервы мне помотали будь здоров. Она согласилась «сначала попробовать», но зато сказала, что мы можем привезти к ней Люси прямо завтра. Это как-то связано с планами Теда и танцульками в местном загородном клубе. Мы можем поехать на твоей машине? Если хочешь, сяду за руль. Сейчас я иду в лавку договориться, чтобы Гарри отпустил меня на несколько дней. Увидимся там. До скорого.
Том
Кто бы мог подумать, что все произойдет в мгновение ока. Я, конечно, почувствовал облегчение, когда ситуация благополучно разрешилась, но к радости примешивалась толика разочарования и даже горечи. Я успел привязаться к девочке, и, пока мы обходили разные магазины в окрестностях, я уже строил планы, как она будет у меня несколько дней, а то и недель. Нет, моя позиция осталась прежней, постоянное проживание исключалось, но немного пожить вдвоем – почему бы нет? К сожалению, я мало времени проводил с маленькой Рэйчел, и вот теперь в моем распоряжении оказалась прелестная девочка, нуждавшаяся в уходе, в опеке со стороны зрелого мужчины, который вполне мог о ней позаботиться и постараться вывести ее из состояния необъяснимой немоты. И вот, когда я уже был готов выступить в роли отца, бруклинский спектакль решили перенести на сцену в Новой Англии, а мою роль отдали актрисе. Я успокаивал себя мыслью, что Люси будет лучше у Памелы, в загородной обстановке, в компании с другими детьми, но так ли это? Когда-то, во время наших редких встреч, Памела производила на меня не слишком приятное впечатление, а с тех пор я ее ни разу не видел.
Люси горела желанием пойти в книжную лавку в новом платье и новых туфельках, и я согласился – с условием, что сначала она примет ванну. Я назвался большим специалистом по купанию детей и в доказательство снял с полки фотоальбом, запечатлевший, в частности, мою семилетнюю дочь сидящей в пенистой ванне.
– Это твоя кузина, – объяснил я. – Она и твоя мама родились в один месяц. Когда-то они очень дружили.
Люси одарила меня светозарной улыбкой. Ее доверие к дяде Нату крепло на глазах, и через пару минут мы уже шагали в ванную. Пока я набирал воду, она послушно разделась и забралась внутрь. Если не считать маленькой коросты на левой коленке – ни синяков, ни царапин. Чистая гладкая спина, чистые гладкие ноги, никаких следов внешних воздействий в области гениталий. Одним словом, ничего, что бы намекало на грубое обращение или насилие. На радостях я спел «Полли Уолли Дудл» от начала до конца и заодно вымыл ей голову.
Вскоре после того как я вытащил ее из ванны, раздался телефонный звонок. Звонил из лавки Том и спрашивал, куда мы пропали. Он получил свои свободные дни, и ему не терпелось двинуться в путь.
– Извини. Наш шопинг затянулся, а потом Люси принимала ванну. Ты не узнаешь недавнего оборвыша. Нашей девочке хоть сейчас в Виндзорский дворец.
Мы быстро обсудили ближайшие планы. С учетом завтрашнего раннего отъезда Том предложил поужинать пораньше, в шесть. Люси на аппетит не жалуется, все равно будет голодная. На вопрос, как она относится к пицце, девочка облизнулась и похлопала себя по животику. Я предложил Тому встретиться в «Траттории Рокко», где подавали отличную пиццу.
– Увидимся в шесть, – сказал я. – А до этого мы с Люси заглянем в видеосалон и возьмем какой-нибудь фильм на вечер.
Мы взяли «Новые времена». О Чаплине Люси ничего не слышала – лишнее свидетельство кризиса американского образования. Сам не знаю, как на меня снизошло озарение. В этом фильме у героя впервые прорезается речь, пусть нечленораздельная, но все же. А вдруг, подумал я, это найдет отклик в душе Люси, вдруг она задумается над причиной своего упорного молчания? Кто знает, может, даже заговорит?
До ужина в «Рокко» она вела себя образцово. Все, о чем бы я ни попросил, она выполняла беспрекословно, и ни разу я не заметил на ее лице гримасы недовольства. А тут, не успели мы сесть за стол, как Том с нехарактерной для него бездумностью огорошил ее новостью о предстоящем переезде в Вермонт. Не подготовил, не расписал красоты Берлингтона, не объяснил, почему там с Памелой ей будет гораздо лучше, чем с ее двумя дядями в Бруклине. Тут она впервые нахмурилась, потом заплакала и еще долго на нас дулась. К своей пицце она даже не притронулась, хотя наверняка была голодна. Чтобы наш ужин не превратился в войну нервов, мне пришлось пустить в ход все свое красноречие. Рот у меня не закрывался. Я начал с фундамента, который забыл заложить Том: гимны и панегирики, рекламные антраша, славословия в адрес несравненной чадолюбивой Памелы. Это не дало желаемого эффекта, и пришлось изменить тактику: я пообещал, что мы с Томом побудем немного в Вермонте, пока она не обвыкнется на новом месте, а затем пошел еще дальше, дескать, все в ее руках. Если ей там не понравится, мы соберем вещички и все вернемся в Нью-Йорк. Но сначала все-таки попробуем? Три-четыре дня? Она согласно кивнула и первый раз за полчаса улыбнулась. Я подозвал официантку и попросил подогреть остывшую пиццу. Через пять минут Люси уплетала ее за обе щеки.
Что до чаплинского эксперимента, то он дал неоднозначный результат. Люси хохотала, впервые за весь день издавала разные звуки (за ужином она даже плакала беззвучно), но за несколько минут до сцены в ресторане, когда Чарли начинает напевать свою памятную песенку без слов, глаза Люси закрылись и через секунду она уже спала. Ничего удивительного. И дня еще не прошло, как она объявилась в Нью-Йорке, перед этим проведя целую ночь в автобусе и проделав не одну сотню миль. Я отнес ее в свободную спальню, уложил на тахту и укрыл одеялом. У детей сон крепкий, особенно у измученных. Она даже не пошевелилась.