– О господи. Вы хотите сказать, что кто-то сделал это специально?
– Выходит, что так. У банки с газировкой рук-ног нет, и сама себя открыть она не может. Значит, кто-то решил сыграть с вами злую шутку.
– Наверно, это случилось, пока мы сидели в ресторане. До этого машина была в полном порядке. Но послушайте, какой смысл в подобном вредительстве?
– Мало ли, мистер Гласс. Может, подростки пошалили. Здесь такие штуки частенько проделывают. А может, у кого-то зуб на ньюйоркцев. Увидел ваши номера и решил проучить.
– Бред какой-то.
– Не верите, а зря. В этих краях чужаков не любят, особенно из Бостона и Нью-Йорка, хотя случалось мне видеть придурков, которые задирали людей из соседнего Нью-Гемпшира. Вчера в бар «У Рика», на 30-м шоссе, заглянул парень из Кина, отсюда рукой подать, так один местный пьянчужка – не буду называть по имени – сломал об его голову стул. «Вермонт для вермонтцев! – орал он ему. – Вали отсюда!» Горячая у них там получилась дискуссия. Если бы кто-то не вызвал копов, до утра бы, наверно, выясняли отношения.
– Прямо какая-то Югославия.
– Вот-вот. Эти идиоты готовы убить за свой клочок земли, и горе всем, кто из другого племени.
Еще минуту или две Эл-младший сокрушается по поводу того, куда катится мир, и, по всей видимости, при этом печально трясет головой. Выговорившись, он возвращается к моему покалеченному седану. Он собирается основательно промыть мотор и трубку инжектора. Придется поменять свечи, крышку распределителя системы зажигания, еще кое-какие мелочи. Неважно, думаю я, слушая длинный перечень, главное – чтобы моя старушка снова завелась. К концу дня Эл обещает поставить ее на колеса. Они с отцом, на моем «олдсе» и на своей машине, вечером, скорее всего, пожалуют к нам в гости. На худой конец, завтра утром. Во что это мне станет, я даже не спрашиваю. Мысленно я в Югославии. Я думаю об ужасах Сараева и Косова, о тысячах безвинных жертв, которые погибли по той лишь причине, что отличались от своих убийц.
До обеда я брожу один по территории наедине со своими мрачными мыслями. С утра все пошло наперекосяк, я физически ощущаю тяжесть окружающего мира. Непроницаемость Люси, растущее беспокойство по поводу ее матери, злобное нападение на мою машину, беспомощность перед геноцидом, творящимся здесь и там, – всюду зло правит бал, и нет от него спасения. Даже на зеленом вермонтском холме. За запертыми дверями воображаемого рая под названием отель «Житие».
В поисках контраргументов, дабы привести весы в равновесие, я начинаю думать о Томе и Хани. Хотя еще слишком рано о чем-то говорить, вчера за ужином чувствовалась перемена в его отношении к ней. Хани давно подбивала отца сменить место жительства, и, узнав от него про наш интерес к этому дому, она подняла за нас тост, а затем поинтересовалась у Тома, что́ толкает его променять большой город на медвежий угол в Вермонте. Вместо того чтобы отделаться шутливой фразой, он пустился в подробные объяснения с разными доводами, высказанными когда-то за нашим ужином с Гарри, только сейчас это звучало гораздо красноречивее и убедительнее в контексте его отчаянно-пессимистичного взгляда на будущее Америки. Том был в ударе, в глазах у Хани стояли слезы, и я ни секунды не сомневался в том, что эта женщина с большой грудью и таким же большим сердцем втюрилась в моего племянника.
А что же Том? Он начал обращать на нее внимание, говорить с ней свободнее и без агрессии, но о чем это свидетельствует? О растущем интересе или просто о хороших манерах?
Остается перенестись на несколько часов вперед. То, чему я стал свидетелем в тот же вечер, многое прояснило. Судите сами.
К тому времени, когда дело дошло до десерта, Люси уже лежала наверху в постели, а четверо взрослых успели захмелеть. Стэнли, предложив сразиться в покер, затянул монолог о своей новой жизни в тропиках под пальмой, с ромовым пуншем в одной руке и «Графом Монте-Кристо» в другой, на фоне заката и белого пляжа и набегающих морских волн, и под шумок разделывал нас под орех. После экзекуции под названием пинг-понг, которую он устроил мне недавно, трудно было ожидать чего-то другого. Этот человек, кажется, рожден быть первым. Он с легкостью снимал банк, пока Том и Хани, посмеиваясь над собственной беспомощностью, делали безумные ставки. То был смех двух заговорщиков, за которыми я, прикрывшись картами, незаметно подглядывал. Игра шла к концу, когда Том меня по-настоящему удивил.
– Послушайте, зачем вам ехать в свой Брэтлборо? – обратился он к Хани. – Дело за полночь, к тому же вы прилично выпили.
Что это, просто хорошие манеры или завуалированная попытка затащить ее в постель?
– По этой дороге я проеду с закрытыми глазами, – ответила Хани. – Так что вы, дружище, за меня не беспокойтесь.
Она объяснила, что утром ей надо очень рано встать (встреча с родителями до начала уроков), но было видно, что она тронута его заботой, – во всяком случае, так мне показалось. Прощаясь, она всех поцеловала. Сначала отца, потом чмокнула меня куда-то в скулу, Том же заслужил поцелуй в губы и крепкие объятия, которые явно продолжались дольше необходимого.
– Всем доброй ночи, – помахала она нам рукой уже в дверях. – Увидимся завтра.
На следующий день, около четырех, она появляется с полудюжиной лобстеров, разными десертами и тремя бутылками шампанского. Наш талантливый шеф-повар закатывает нам очередное пиршество. На этот раз за столом царствуют двое, учительница четвертого класса и ученица четвертого класса, обсуждающие любимые книги. Не дожидаясь новых известий от Эла, я объявляю во всеуслышание, что мой «олдс» практически готов и завтра нам его доставят. О причине поломки я умалчиваю, чтобы не испортить приподнятой атмосферы. Том, который уже в курсе, тоже избегает неприятной темы. К чему эти серьезные разговоры о классовой ненависти и провинциальных разборках, когда две барышни с таким аппетитом разделывают лобстеров и с не меньшим чувством распевают хором дурацкие стишки!
Позже, укладывая Люси в постель, я вдруг понимаю, что на продолжение банкета и вторую бессонную ночь меня просто не хватит. Чаудеры могут запросто уговорить не одну бутылку, ну и прорва Том, который не дурак поесть и выпить, вполне способен составить им компанию, а что взять с отощавшего, в недавнем прошлом ракового больного? Недосып и тяжелое похмелье мне обеспечены.
Сидя на краешке кровати, я читаю Люси страницы из романа «Рыцари пурпурного шалфея», пока у нее не слипаются глаза. По дороге к себе я слышу доносящийся из гостиной смех и слова Стэнли на тему «кое-кто валится с ног от усталости», и реплику Хани про «чаплинскую комнату», которая «может прийтись кстати». Из чего я делаю вывод: Стэнли идет спать, а Хани, перебрав, решила заночевать здесь. Насколько мне помнится, «чаплинская комната» находится по соседству с Томом.
Я забираюсь в постель с романом Итало Звево «Когда мужчина стареет». Это уже вторая его книга за две недели. Первая, «Самопознание Дзено», произвела на меня столь сильное впечатление, что я решил прочесть все книги этого автора. В оригинале роман называется «Senilita» [21] – как раз для такого стареющего пердуна вроде меня. Пожилой мужчина и молоденькая любовница. Любовные страдания. Несбывшиеся надежды. Прочитав один-два абзаца, я вспоминаю Марину Гонсалес, и сердце щемит при мысли, что я ее никогда не увижу. Я бы занялся мастурбацией, но боюсь, что меня выдаст скрип ржавых пружин. Все же время от времени я себя трогаю под одеялом, просто чтобы убедиться, что мой старый добрый приятель подает признаки жизни.
Полчаса спустя я слышу приближающиеся шаги на лестнице. Две пары ног и тихие голоса – Том и Хани. Они проходят несколько метров по коридору и останавливаются. Как я ни напрягаю слух, разобрать, что́ они говорят, мне не удается. Но вот Том желает ей спокойной ночи, и через секунду дверь в «чаплинскую комнату» захлопывается, а еще через несколько мгновений захлопывается дверь в комнату Бастера Китона.
Нас с ним разделяет тонкая гипсоцементная стенка, через которую проникают все звуки. Я слышу, как он сбрасывает туфли, расстегивает ремень, чистит над раковиной зубы, вздыхает, напевает что-то себе под нос. Слышу, как он ложится на свой скрипучий матрас. Я уже собираюсь отложить книгу и выключить торшер, как вдруг раздается слабый стук в соседнюю дверь. «Вы спите?» – слышу я голос Хани. «Нет», – отвечает он. Тогда она спрашивает, можно ли войти. Следует утвердительный ответ, и таким образом скрытая цель маневра, когда вместо скоростной автострады мы выбрали 30-е шоссе, наконец, становится понятной.
Дальнейшие звуки не оставляют сомнений в сути происходящего.
– Если ты подумал, что я проделываю такие вещи каждый день, то ты сильно ошибаешься, – говорит Хани.
– Я ничего такого не подумал, – отвечает Том.
– У меня давно ни с кем этого не было.
– У меня тоже. Очень давно.
В том, что называется сексом, много странного и откровенно неуклюжего, так стоит ли пересказывать каждое кряхтенье и сопенье? Том с Хани имеют право на то, чтобы их оставили вдвоем, что я и делаю. А если кто-то из читателей возражает, я советую им закрыть глаза и дать волю своему воображению.
Утро. Хани уехала задолго до общего пробуждения. Чудесный весенний день, но также день сюрпризов, которые заслоняют красоты природы. Он запомнится мне как отдельные детали не собирающейся головоломки или вырванные из контекста впечатления. Голубая заплата неба, березка с серебрящимся на солнце стволом, облака, похожие то на какую-то страну, то на человеческое лицо, то на диковинного зверя: подвязочную змею… многокрылую птицу… Все вразброс, бессвязно… клочки одного незавершенного дня.
Мы с Люси на ногах с восьми утра. Пока Том пребывает в коматозном состоянии после бурной ночи, мы с ней выходим на прогулку. Вскоре появляются оба Эла на двух машинах – красном «мустанге» с откидным верхом и моем зеленом «олдсмобиле». Я обмениваюсь рукопожатием с истинными джентльменами, которые сообщают, что машина как новенькая. Эл-старший вручает мне счет, я тут же выписываю чек. Дело вроде бы закончено, и тут взрывается первая бомба.