– Знаете, мистер Гласс, – говорит Эл-младший, похлопывая мой «олдс» по крыше, – это даже хорошо, что кто-то залил газировку в ваш топливный бак.
– Хорошо? – переспрашиваю я, не зная, как реагировать на столь странное заявление.
– Вчера утром, когда мы с вами говорили по телефону, я рассчитывал все закончить через пару часов, потому и сказал, что пригоню машину вечером. Помните?
– Помню, как и то, что возможна задержка.
– Правильно, но задержка вышла по другой причине.
– Да? И по какой же?
– Я решил устроить тест-драйв, чтобы убедиться, все ли в порядке. Оказалось, не всё.
– Вот как?
– Я разогнал вашу машину до семидесяти, а затем попробовал сбросить скорость. Без тормозов это оказалось делом непростым. Мне повезло, что я не разбился насмерть.
– Без тормозов…
– Вот именно. Дотянув до гаража, я их проверил. Антифрикционные вкладыши почти совсем стерлись, мистер Гласс.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, если бы не проблема с бензобаком, вы бы не узнали про ваши тормоза, и через какое-то время это могло для вас плохо кончиться. Серьезной аварией, даже летальным исходом.
– Иными словами, говнюк, заливший в мой бензобак газировку, на самом деле спас нам жизнь?
– Выходит, что так. Чудно́, да?
Едва Уилсоны успевают отъехать на своем «мустанге», как Люси начинает тянуть меня за рукав.
– Это не «г», дядя Нат.
– Не «г»? Ты о чем?
– Вы употребили слово, которое я не должна повторять.
– А, «г» в смысле…
– Нехорошее слово.
– Ты права, Люси. Мне не следует так выражаться при тебе.
– Лучше вообще не выражаться – хоть при мне, хоть без меня.
– Пожалуй, но не забывай, что я был зол, а когда человек зол, он не всегда способен себя контролировать. Какой-то мерзавец решил вывести из строя нашу машину. Без всякой причины, просто чтобы доставить нам неприятности. Я расстроился и в сердцах выругался, разве непонятно?
– Не мерзавец, а мерзавка. Девочка.
– Девочка? Почем ты знаешь? Ты это сама видела?
Она молча кивает, точно опять замкнулась в себе, а глаза на мокром месте.
– Почему ты мне сразу не сказала? Мы бы ее задержали, а Эд гораздо быстрее починил бы машину.
– Я испугалась, – она избегает встречаться со мной взглядом. Слезы уже текут по щекам и капают на землю, в которой тут же растворяются.
– Испугалась? С какой стати?
Вместо ответа она утыкается мне в грудь. Бедняжка вся дрожит, я успокаивающе глажу ее по волосам, и тут до меня вдруг доходит смысл сказанного. Пережив первый шок, а с ним приступ гнева, я проникаюсь к ней жалостью. Если ты устроишь ей сейчас выволочку, говорю я себе, о доверительных отношениях можно будет забыть.
– Зачем ты это сделала? – спрашиваю я ее.
– Прости, – бормочет она, вцепившись в меня обеими руками. – Прости, ну прости, дядя Нат. Это была такая заморочка. Я только потом поняла, что́ я сделала. Я ужасно не хотела ехать к этой злыдне, мама мне про нее рассказывала.
– Ну, уж не знаю, злыдня она или не злыдня, но все хорошо, что хорошо кончается. Ты, Люси, поступила дурно, даже очень дурно, и больше ты так, пожалуйста, не делай, однако так уж получается, в виде исключения, что дурной поступок оказался правильным поступком.
– Так не бывает. Это все равно что назвать собаку кошкой или мышь слоном.
– Ты помнишь, что сказал Эл-младший по поводу тормозов?
– Да. Он сказал, что я спасла тебе жизнь.
– Не только мне. И себе, и Тому.
Она отцепляется от моей рубашки, вытирает мокрые глаза и смотрит на меня, пристально и вдумчиво.
– Ты только не говори дяде Тому, что это я сделала, ладно?
– Почему?
– Он меня разлюбит.
– Выдумала тоже.
– Точно, разлюбит. А я хочу, чтобы он всегда меня любил.
– Я же тебя не разлюбил, правда?
– Ты другой.
– Что значит «другой»?
– Не знаю, как сказать. Дядя Том ко всему относится очень серьезно, а ты не такой.
– Просто я старше.
– В общем, ты ему не говори. Поклянись.
– Ну, хорошо, Люси. Клянусь.
Она отвечает мне улыбкой, и впервые со дня ее появления в моей жизни я узнаю в ней юную Аврору, ту, которой уже нет, чья тень живет где-то в мифической Каролине Каролине. Если она где-то еще присутствует, так это в чертах лица ее дочери и в том, как та держит данное матери слово.
Наконец, выползает Том. Я пытаюсь прочесть его состояние – нечто среднее между мрачным удовлетворением и ощущением неловкости. Темы прошлой ночи он всячески избегает, я же, при всем своем любопытстве, не задаю никаких вопросов. Влюбился он в фонтанирующую Хани или отнесся к ней как к партнерше на одну ночь? Был ли это «голый секс» или там присутствовали и чувства? После застолья Люси вызывается помогать Стэнли стричь лужайку, а я присоединяюсь на крылечке к Тому, выкуривающему свою дежурную послеобеденную сигарету.
– Как ты сегодня спал, Натан? – спрашивает меня Том.
– С учетом тонкой стенки, – отвечаю, – сносно. Могло быть хуже.
– Ты подтвердил мои опасения.
– Не переживай. Не ты строил этот дом.
– Я говорил ей «тише, тише», но это дело такое. Человека заносит, и тут уж говори не говори.
– Не переживай. Я за тебя порадовался.
– Я тоже порадовался. По крайней мере, за эту ночь.
– Будут и другие, старик. Это только начало.
– Неизвестно. Ночью мы поговорить не успели, а уехала она ни свет ни заря, так что не знаю, чего она хочет.
– А сам-то ты чего хочешь?
– Дай мне собраться с мыслями. Все произошло так неожиданно…
– Если ты спросишь мое мнение, то вы идеально подходите друг другу.
– Ну да, встретились два жиртреста. Удивительно, как кровать под нами не развалилась.
– Хани не толстая. Она, что называется, «рельефная».
– Натан, это не мой тип. Слишком жесткая. Слишком самоуверенная. Слишком категоричная. Подобных женщин я всегда обходил стороной.
– Именно такая тебе и нужна. Она не даст тебе расслабиться.
Том со вздохом мотает головой:
– Ничего не выйдет. И месяца не пройдет, как она меня выпотрошит.
– Значит, после первой же ночи ты готов от нее отказаться.
– А что в этом такого. Одна хорошая ночь тоже чего-нибудь да стоит.
– А если она снова юркнет к тебе в постель? Ты ее прогонишь?
Том долго раскуривает вторую сигарету, прежде чем дать ответ:
– Не знаю. Поживем – увидим.
Но увидеть это ему было не суждено. Нас ждал еще один сюрприз, грандиозный и оглушительный, после чего нам оставалось только собрать шмотки и уехать. Наши каникулы в «Харчевне Чаудера» оборвались на полуслове.
Прощай, зеленый холм! Прощай, Хани!
Мечта об отеле «Житие» – прощай!
После разговора с Томом я отвел Люси искупаться в пруду, а когда мы вернулись, Том встретил нас известием: умер Гарри. Только что из Бруклина позвонил Руфус и, кроме рыданий в трубку и самого факта смерти, ничего выжать из себя не мог. Ясно было одно: надо без промедления возвращаться в Нью-Йорк.
Выписывая чек дрожащей рукой, я сообщил Стэнли, что наш партнер неожиданно скончался и что покупка дома теперь уж точно не состоится. В ответ он пожал плечами:
– Я знал, что это несерьезно. И все же приятно было помечтать.
Том протянул ему листок с адресом и телефоном:
– Пожалуйста, передайте это Хани. Мне жаль, что все так получилось.
Мы быстро собрали наши сумки и уехали.
Двурушник
Я квалифицировал это как убийство. Да, никто его не застрелил и не пырнул ножом, никто не сбил машиной, в сущности, даже пальцем не тронул. Оружием убийц было слово, но разило оно так же, как удар обухом по голове. Гарри был уже немолод. После двух инфарктов сердечная артерия совсем сдала. А тут его подвергали форменному истязанию…
Единственный свидетель, хотя и слышал каждое слово, мало что понял. Гарри не посвятил Руфуса в суть комбинации, которую он собирался провернуть вместе с Гордоном Драйером, поэтому, когда Драйер и Майрон Трамбелл вошли средь бела дня в букинистическую лавку, Руфус принял их за обычных посредников. Он провел их в офис на втором этаже. Патрон при виде гостей сразу стал напряженным и каким-то взвинченным, он тряс им руки, как заведенный, и это Руфуса насторожило. Одним словом, вместо того чтобы вернуться за свою конторку, он прижал ухо к двери.
Прежде чем добить Гарри, эти двое поиграли с ним, как кот с мышкой. Дружеские приветствия, ничего не значащие слова о погоде, комплименты по поводу отменного вкуса хозяина в выборе офисной мебели, восхищение первыми изданиями книг на полках. Вряд ли все эти любезности вытеснили в душе Гарри чувство некоторого замешательства. Работа над поддельной рукописью еще не закончилась, и он не мог взять в толк, зачем Гордон привел к нему заказчика.
– Рад вас видеть, – сказал он, – но мне не хотелось бы разочаровывать мистера Трамбелла. Дело в том, что рукопись лежит в сейфе Ситибанка на Пятьдесят третьей улице в Манхэттене. Если бы вы меня заранее предупредили о своем визите, я бы вручил ее сегодня, но, если мне не изменяет память, мы договорились встретиться в понедельник.
– В сейфе Ситибанка? – переспросил Гордон. – Так вот где вы ее держите? Я и не знал.
– Разве я вам не говорил? – на ходу импровизировал Гарри, тщетно пытаясь понять, что привело этих двоих в его офис за четыре дня до назначенной встречи.
– У меня возникли кое-какие опасения, – начал было Трамбелл.
– Да, – перебил его Гордон. – Видите ли, мистер Брайтман, к такой сделке нельзя подходить легкомысленно. Слишком большие деньги поставлены на кон.
– Ну, разумеется, – мгновенно отреагировал Гарри. – Поэтому мы и отдали первую страницу на суд экспертов. Не одного, а сразу двух.
– Трех, – поправил его Трамбелл.
– Трех?
– Трех, – подтвердил Гордон. – Излишняя осторожность нам не помешает, верно? Майрон отнес ее куратору Моргановской библиотеки. Ведущему специалисту в этой области. Сегодня утром он вынес свой вердикт: это подделка.