– В-вот как? – Гарри начал заикаться. – Но ведь два других не усомнились в ее подлинности. Почему вы склонны верить именно ему?
– Его аргументы звучали очень убедительно, – ответил Трамбелл. – Если уж я покупаю эту рукопись, я должен быть уверен на сто процентов.
– Понятно… – Гарри пытался потянуть время в поисках спасения из расставленной ему ловушки, но, надо полагать, сердце у него ушло в пятки, и он был близок к панике. – Уверяю вас, мистер Трамбелл, я действовал из лучших побуждений. После того как Гордон обнаружил эту рукопись на бабушкином чердаке и принес ее мне, я отдал ее на экспертизу. Заключение было положительным. Вы захотели ее приобрести. Если вы передумали, что ж, очень жаль, но мы можем прямо сейчас расторгнуть нашу сделку.
– Вы забыли про аванс, – вмешался Гордон. – Десять тысяч долларов, полученных от Майрона.
– Я не забыл. Эти деньги я верну, и мы квиты.
– Боюсь, все не так просто, мистер Брайтман, – снова подал голос Трамбелл. – Или мне следует называть вас мистером Дункелем? Гордон мне много чего про вас порассказал. Чикаго. Алек Смит. Двадцать с лишним поддельных картин. Тюрьма. Новые документы. Завидное прошлое. Вы, Гарри, ба-аль-шой ловкач. Вот что, оставьте пока эти денежки у себя. Это даст мне дополнительный козырь в суде, где вам придется за всё ответить. Вы собирались меня обчистить, а я этого не люблю. Ох как не люблю.
– Гордон, кто этот человек? – голос Гарри сильно задрожал, он уже плохо владел собой.
– Майрон Трамбелл, – ответил Гордон. – Мой друг и покровитель. Человек, которого я люблю.
– Так это он. Один в двух лицах.
– Да, это он.
– Натан был прав, – простонал Гарри. – Во всем прав. Господи, почему я его не послушался!
– Кто такой Натан? – поинтересовался Гордон.
– Знакомый. Неважно. Предсказатель.
– Чужие советы никогда не шли тебе впрок, Гарри. А все твоя жадность. Твоя самовлюбленность.
И тут Гарри сломался, не выдержал этой откровенной жестокости. Он больше был не в силах делать вид, будто они обсуждают детали несостоявшейся сделки. Теперь на кону стояла поруганная любовь, неслыханный обман, и эта боль лишила его последних сил сопротивляться.
– За что, Гордон? – простонал он. – За что ты так со мной?
– Я тебя ненавижу, – ответил его бывший любовник. – Ты еще не понял?
– Нет, Гордон. Ты любишь меня. И всегда меня любил.
– Люблю? Да ты вызываешь у меня отвращение. Твой запах изо рта. Твои варикозные вены. Твои крашеные волосы. Твои дурацкие шуточки. Твое брюшко. Твои узловатые колени. Твой жалкий член. Меня тошнит от одного твоего вида.
– Тогда зачем ты ко мне вернулся после стольких лет? Оставил бы меня в покое…
– В покое? После того, что ты со мной сделал? Ты сломал мне жизнь, и теперь слово за мной.
– Ты предал меня, Гордон. Вонзил мне нож в спину.
– Кто кого предал, Гарри? Не ты ли сдал меня легавым, чтобы самому скостили срок?
– И поэтому ты сдаешь меня? Зло в квадрате не равно добру. По крайней мере, ты остался жив, Гордон. Ты еще достаточно молод, у тебя что-то есть впереди. А если я окажусь за решеткой, мне крышка. Считай, покойник.
– Мы не желаем вашей смерти, Гарри, – снова подал голос Трамбелл. – Предпочитаем заключить с вами сделку.
– Сделку? Какую еще сделку?
– Мы люди не кровожадные, просто речь идет о восстановлении справедливости. Гордон пострадал по вашей милости и теперь заслуживает компенсации. Баш на баш. Если вы примете наши условия, до суда дело не дойдет.
– Но вы богаты, зачем Гордону деньги?
– В отличие от некоторых моих родственников, я не могу себя назвать богатым человеком.
– У меня нет наличности. Я как-нибудь наскребу десять тысяч и верну вам долг, но это всё, что я могу.
– Может, наличности у вас и нет, но нас вполне устроит ваше имущество.
– Какое имущество? О чем вы говорите?
– А вы хорошенько посмотрите вокруг.
– Нет! Вы шутите. Только не это!
– Я вижу книги, Гарри. Тысячи книг. И не просто книги, а первые издания, с автографами. Это только полки, а еще есть закрытые шкафы и выдвижные ящики. С рукописями, письмами, автографами. Отдайте нам содержимое этой комнаты, и будем считать, что мы в расчете.
– Для меня это крах. Я останусь ни с чем.
– Выбирайте, мистер Дункель-Брайтман. Что вы предпочитаете, арест по обвинению в мошенничестве или тихую, спокойную жизнь владельца букинистической лавки? Подумайте хорошенько. Завтра мы с Гордоном пригоним большой фургон с рабочими, они все погрузят, и больше вы нас не увидите. Если попытаетесь остановить, я звоню в полицию. Решайте сами. Жить в пустой комнате или загнуться в тюряге. Этих книг вы в любом случае лишитесь, вы же понимаете. Не валяйте дурака, Гарри. В ваших интересах не трепыхаться. Ждите нас около полудня. Точнее не скажу – пробки, сами знаете. A demain, Harry. Ta ta [22].
После этих слов дверь открылась, Драйер и Трамбелл прошли мимо отпрянувшего Руфуса, после чего он заглянул в офис и увидел патрона – тот сидел за столом, обхватив голову руками, и рыдал как ребенок. Если бы Гарри дал себе труд задуматься над случившимся, он бы понял, что эти двое неуклюже блефуют: ни притянуть его в суд, ни сдать полиции они не могут при всем желании. Как они докажут, что Гарри сознательно пытался продать поддельную рукопись, выгородив при этом самих себя? Если они знали о готовящейся фальшивке, то почему сразу не донесли на ее автора куда следует? И велика ли вероятность того, что сам фальсификатор Ян Метрополис признается в соучастии в мошенничестве? Если этот Метрополис вообще существует, в чем лично я сильно сомневаюсь. Равно как и трое названных экспертов, якобы давших заключение о его работе. Подозреваю, что Драйер и Трамбелл сами состряпали одну страницу «рукописи Готорна» и сумели убедить доверчивую жертву, что перед ним образчик высокого искусства подделки. Когда я позвонил из Вермонта, Гарри сказал мне, что у него состоялась встреча с таинственным Метрополисом, но ведь это мог быть любой самозванец! Что касается «любовного письма Диккенса», то о нем и говорить нечего. Настоящее или фальшивое, оно в любом случае не имеет прямого отношения к нашей истории. С самого начала операция по уничтожению Гарри была делом рук двоих с эпизодическим подключением третьего, с выдуманным именем. Двое не самых изощренных мошенников и их анонимный подельник. Мерзавцы, достойные друг друга.
Но задумываться в тот день Гарри был не в состоянии. Его мозг превратился в открытую рану, серое месиво, взорвавшиеся нейроны, «закоротившуюся» электрическую сеть. Как можно трезво рассуждать, когда тот, кому навсегда отдано твое сердце, только что вылил на тебя ушат грязи, оскорблений и откровенного презрения? О каком душевном равновесии можно говорить, когда этот человек и его новый «дружок» говорят тебе в лицо, что хотят обобрать тебя до нитки, а ты бессилен им противостоять? Так можно ли ругать Гарри за то, что у него затуманился разум и он поддался животной панике?
Руфус бочком вошел в офис, и тут Гарри встал из-за стола и завыл. У него не осталось слов, только звериный вой, и этот вой был так страшен, что бедного Руфуса охватила дрожь. Не замечая его, Гарри выбежал из офиса и бросился вниз по лестнице за ушедшей парочкой. Руфус в страхе двинулся следом. Внизу он увидел Гарри, который, распахнув входную дверь, выл на пороге. Возле лавки стоял желтый таксомотор с включенным счетчиком. Драйер и Трамбелл сели на заднее сиденье раньше, чем Гарри успел их догнать. Он устремился за отъехавшей машиной с криком: «Убийцы! Убийцы!» Так он бежал по Седьмой авеню, налетая на прохожих, падая и поднимаясь, до самого угла, пока такси не скрылось из виду. Руфус, стоя на пороге, наблюдал за всем этим, и глаза ему застилали слезы.
Так случилось, что в эту самую минуту из-за угла вышла Нэнси Маззучелли и увидела своего бывшего босса в плачевном состоянии: лицо апоплексическое, рот судорожно глотает воздух, рукав пиджака порван, а его всегда аккуратно уложенные волосы патлами торчат во все стороны.
– Гарри! – охнула она. – Что произошло?
– Нэнси, они меня убили, – ответил он, хватаясь за грудь и продолжая ловить ртом воздух. – Воткнули мне в сердце нож.
Нэнси прижала его к себе и ободряюще похлопала по спине.
– Не расстраивайтесь, – сказала она. – Все будет хорошо.
Какое уж там хорошо! Не успела она произнести эти слова, как Гарри издал слабый стон и обмяк у нее в руках. Она попыталась удержать его, но это оказалось ей не под силу, и они оба медленно осели на землю. Вот так в жаркий день 2000 года Гарри Брайтман, в прошлом Дункель, отец Флоры и бывший муж Бетти, испустил дух на улице Бруклина в объятиях Идеальной Матери.
Контрвыпад
Том гнал машину без остановок, не прошло и пяти часов, как мы въехали в район Парк Слоуп. Солнце начинало садиться, когда мы остановились перед букинистической лавкой. Руфус и Нэнси, обнявшись, ждали нас в полутьме спальни. В первую минуту, пока Руфус не ввел нас в курс дела, я, честно сказать, не понял, что́ она там делает, а спрашивать было как-то неловко.
Прежде всего, мы познакомили их с Люси, после чего Том усадил ее в гостиной перед телевизором. В других обстоятельствах это сделал бы я, но неожиданная встреча с И.М. так потрясла Тома, что ему понадобился тайм-аут. Бедняга, наверно, едва не хлопнулся в обморок при виде своей дамы сердца.
А вот Руфус после нашего телефонного разговора сумел более-менее взять себя в руки. Первый шок прошел, и говорил он связно, без особых пауз. Всякий раз, когда прорывались слезы, Нэнси привлекала его к себе, и он быстро успокаивался. Она и сама, кажется, была не прочь всплакнуть, но прекрасно понимала, кто здесь самый уязвимый и больше всего нуждается в участии. Слушая его тягучий рассказ с характерным ямайским акцентом, я мысленно видел тело Гарри, помещенное в морозильную камеру Методистского госпиталя, что в нескольких кварталах отсюда.