Как бы в подтверждение своего мнения о необходимости переноса удара, главкозап произвел частную демонстрацию, которая только должна была усугубить мнение о невозможности производства прорыва. 31-го числа левофланговая 3-я армия Л. В. Леша произвела частный удар Гренадерским корпусом Д. П. Парского на Столовичи. Примечательно, что атака планировалась месяцем раньше. Но после совещания в штабе Парского, выслушав мнение артиллеристов – «произвести сколько-нибудь значительные повреждения в укреплениях противника мы своими пушками не можем», было решено от этой идеи отказаться[193].
И вот теперь атаку потребовали из штаба фронта. Первоначально началась артиллерийская подготовка, направленная на проделывание проходов в колючей проволоке австрийцев. Сводка сведений по 3-й армии за 31 мая утверждала, что «разрушение окопов противника тяжелой артиллерией продвигается хорошо». 1 июня Гренадерский корпус пошел в атаку и местами занял первую оборонительную линию, но «удержать захваченную часть позиции германцев не удалось. После ряда контратак противника и сильного обстрела его артиллерии, 1-я и 2-я гренадерские дивизии, усиленные бригадой 81-й пехотной дивизии, к утру 1 июня отошли в исходное положение»[194]. Потеряв до 8 тыс. чел. и не получив ни подкреплений, ни поддержки соседей, корпус отошел на исходные позиции.
Этот удар, произведенный исключительно для «отписки», ничего не решал, да и решить не мог. Главкозап просто-напросто пытался уклониться от наступления. С одной стороны, колебания А. Е. Эверта (разбитого на озере Нарочь) понятны, но с другой, все-таки согласившись на первоапрельском совещании на наступление, причем на главный удар, главкозап не имел права теперь столь недостойным образом уклоняться от взятых на себя перед лицом императора – Верховного главнокомандующего, обязательств. К тому же ведь Юго-Западный фронт сумел совершить прорыв – да еще на четырех направлениях. Конечно, против него находились австрийцы, а не немцы, но ведь главнокомандование Западного фронта должно было заранее учитывать этот фактор и соответственно ему и готовить свой прорыв.
Между тем сосредоточение огромных войсковых масс на Западном фронте не должно было пропасть втуне. К моменту летней кампании в состав Западного фронта входили 2-я армия В. В. Смирнова, 3-я армия Л. В. Леша, 4-я армия А. Ф. Рагозы, 10-я армия Е. А. Радкевича. В резерве Ставки, также переданном Западному фронту, стояла Особая армия (образована пока еще только формально, правильное наименование – гвардейский отряд) В. М. Безобразова, включавшая в себя два пехотных гвардейских корпуса и гвардейский кавалерийский корпус Г. Хана Нахичеванского. Общая численность войск Западного фронта достигала 800 тыс. штыков и сабель, вдвое превосходя противостоявшую русским германскую группировку.
Столь значительные силы, сконцентрированные севернее Полесья в полосе предполагаемого наступления армий Западного фронта, были необходимы ввиду чрезвычайно сильного укрепления германцами своих тыловых позиций. Дело в том, что, как замечалось разведывательным управлением штаба Западного фронта в 1917 г. (для 1916 г. это также было верно), система германского сплошного фронта, в случае ее прорыва, должна была рухнуть вся разом. Причина этого – в чрезвычайной взаимозависимости расположения войск, инфраструктуры и тылового обеспечения германских групп армий на востоке. Русская разведка отмечала, что «подъездные пути паровой и конной тяги в полосе ближнего тыла получили у немцев чрезвычайное развитие. Эти подъездные пути играют громадную роль в деле снабжения германских армий, заменяя собою обозы и транспорты, число которых, особенно пользующихся конной тягой, сокращено до минимума из-за недостатка в лошадях. В последнее время замечалось большое сокращение и автомобильных транспортов, около половины которых отобраны у действующих на русском фронте частей и переданы во вновь сформированные германские дивизии. Такая организация снабжения, несомненно, привязывает немцев к занимаемым ныне позициям, ставя их в очень тяжелое положение в случае отступления»[195].
В условиях разворачивающейся Битвы за Верден и подготовки англо-французами большого наступления на Сомме, согласно договоренностям в Шантильи по поводу действий союзных армий Тройственного согласия в кампании 1916 г., немцы не могли позволить русским прорвать свой фронт. В таком случае им пришлось бы без боя отступать с большинства участков, дабы не быть обойденными с флангов на перспективу окружения и последующего уничтожения в «котлах». Сильных резервов на востоке у немцев не было, а потому решительный прорыв русских армий хотя бы на одном-единственном важнейшем стратегическом направлении в полосе Западного фронта – свенцянском, виленском, гродненском или брестском – означал, что тщательно отстраивавшаяся германцами оборона должна с неизбежностью рухнуть.
Исходя из этого, и нисколько не отрицая вовсе возможность успеха русского удара, немцы отстроили в тылу своего фронта ряд оборонительных линий, в основном представлявших собой (каждая линия) 2 ряда окопов с 5–10 рядами колючей проволоки, усиленных пулеметными точками, артиллерийскими батареями и минометными постами:
– от местечка Мосты (южнее Немана) до Ковеля на 260 верст,
– на правом берегу Нарева от Ломжи до Остроленки, причем сплошная укрепленная полоса тянулась на 45 верст,
– правый берег Буга от Брест-Литовска до Холма общей протяженностью в 100 верст.
Русские крепости, сданные в 1915 г., не были восстановлены в полном масштабе, однако их восточные укрепления были приведены в сравнительный порядок, дабы сдержать русское наступление по мере возможности. Очевидно, в случае обхода крепостных районов наступающими русскими войсками предполагалось бросать крепости, а не оставлять в них заведомо обреченные на сдачу гарнизоны. На всех переправах через реки были возведены предмостные укрепления, причем в ключевых местах строились мощные тет-де-поны, способные обеспечить плацдарм для значительных сил.
Чрезвычайное развитие получило укрепление театра военных действий железными дорогами. За первые 20 месяцев войны, то есть как раз к началу летней кампании 1916 г., на Восточном фронте германские железнодорожные войска провели следующую работу:
– построили 1,1 тыс. км новых железных дорог,
– перешили на европейскую колею или восстановили свыше 7,5 тыс. км дорог,
– построили более 17,6 тыс. метров новых мостов,
– восстановили 17,7 тыс. метров разрушенных мостов[196].
Все русские железные дороги на захваченной немцами территории были перешиты по германскому образцу, однако шпалы оставлялись прежние, что облегчало для русской стороны в случае успеха предстоящего прорыва перешивку железнодорожных колей. Были перестроены в две колеи такие одноколейки как Белосток – Граево – Лык и Калиш – Лодзь – Колюшки. В течение 1916 г. строились новые железные дороги, для связи русской железнодорожной сети с Восточной Пруссией: Шавли – Тауроген – Тильзит, Ковно – Россиены – Тильзит, Сувалки – Маркграбово, Остроленка – Вилленберг. Для увеличения плотности сети строились линии Поневеж – Ковно, Мосты – Слоним – Доманово, и целая железнодорожная сеть южнее Люблина.
Вдоль всего фронта проводилась (строительство окончательно завершено к началу 1917 г.) магистральная железнодорожная линия, от которой и на восток (к оборонительной полосе фронта), и на запад (к станциям снабжения) тянулись узкоколейные ответвления (частично, на конной тяге). Кроме того, были восстановлены все важнейшие русские шоссе, а на ряде участков проведены новые. Все это добро, как предвоенное русское, так и улучшенное в годы войны германское, в 1919 г. достанется независимой Польше.
Накануне удара
Передача главного удара на Западный фронт изначально, то есть по итогам оперативно-стратегического планирования в Ставке, подразумевала нанесение совместного удара армиями Западного и Северного фронтов по сходящимся направлениям в общем указании на Вильно. Неожиданно для русского Верховного командования, на Юго-Западном фронте обозначился столь значительный успех, что вполне мог перерасти в оперативный, и далее, в стратегический. Не желавший наступления вообще, что явно выявилось после провала Нарочской операции, А. Е. Эверт, отличавшийся упорством в обороне и неуверенностью в наступлении, принял на вооружение тактику саботажа установлений Ставки.
Справедливо указывая, что совместные действия с Юго-Западным фронтом, где враг уже бежал, будут более целесообразны, нежели совместно с Северным фронтом, успех прорыва которого еще непредсказуем, генерал Эверт стал настаивать на переносе наступления с виленского направления на барановичское. И это при том, что войска Западного фронта, долгое время готовившиеся к наступлению, уже изготовились для удара. Такую рокировку Эверт предлагал еще 5 апреля в письме Алексееву, ставя ее в зависимость от количества тяжелой артиллерии и снарядов к ней[197]. Так что особенным сюрпризом в Ставке мнение А. Е. Эверта не стало.
Понятно, что затягивание с ударом, а затем перенос его и перегруппировка войск на новое направление не могли способствовать подъему боевого духа солдат и офицеров. Служивший в это время в 334-м пехотном Ирбитском полку (84-я пехотная дивизия В. А. Козлова) прапорщик В. Л. Абрамов вспоминал: «Мы с радостью видели, как и на нашем участке, под Сморгонью, накапливаются свежие силы. Ближайшие населенные пункты и леса сплошь забиты пехотой и артиллерией. Ударь теперь мы – и обескровленный враг не выдержит. Возникают надежды скорой победы и долгожданного мира. С нетерпением ждем приказа. Но проходят дни, недели, а мы все бездействуем. В чем дело? В умах солдат брожение…»