.
Итак, левый фланг – 25-й, 9-й и правофланговые части 10-го армейских корпусов овладел двумя укрепленными линиями. Наибольшего успеха добился 25-й армейский корпус Ю. Н. Данилова, который прорвал фронт противника на стыке между германскими и австрийскими частями, занял позиции неприятеля на всю глубину и удерживал их в течение 48 часов. 20-го числа в плен попало 72 офицера и 2700 солдат противника.
Но на большей части прорыва германцам уже к вечеру 20 июня удалось контратаками восстановить положение, так как русские резервы вводились в бой несвоевременно и разрозненно. В частности, 25-й корпус оставил захваченные окопы «ввиду большой убыли в офицерском составе, сильного флангового огня и израсходования резервов»[237]. Бетонные пулеметные точки и тяжелые батареи противника, стоявшие в глубине обороны, остановили наступательный порыв русских. В отличие от австро-германцев, «русская армия не использовала железобетонных конструкций – вместо этого строили глубокое убежище, прикрытое сверху несколькими рядами бревен с расчетом, чтобы такой потолок мог выдержать 152-мм снаряд»[238].
Основной удар наступавших соединений пришелся на ландверный Силезский корпус Р. фон Войрша. Часть войск из корпуса генерала Войрша уже была переброшена под Ковель, к А. фон Линзингену, так что под Барановичами дрался ослабленный корпус, который, тем не менее, смог выстоять перед яростной атакой русских, пока не подошли резервы. При этом генерал Войрш был уверен в своих войсках и стойкости оборонительных порядков, отдавая подразделения на наиболее опасное направление – под Ковель. Так, к Линзингену была отправлена 86-я пехотная дивизия, которую на позиции сменила 201-я дивизия ландштурма «Данциг».
К 1916 г., перейдя на Восточном фронте к обороне, немцы подразделяли свои соединения на те, что могут атаковать и контратаковать, и те, что способны лишь обороняться. Ко вторым и относились войска ландштурма, состоявшие из бойцов старших возрастов. Несмотря на начало русских атак под Барановичами, регулярная 86-я пехотная дивизия все-таки отправилась в Ковель, причем 6 батальонов этой дивизии (из 9) ушли в эшелонах уже в ходе сражения.
Резервные войска в германских вооруженных силах к данному времени были образованы весьма своеобразно. В ближайшем тылу фронта были созданы полевые рекрутские депо, куда поступали пополнения из расположенных внутри страны запасных батальонов пехотных полков. Именно здесь пополнения получали львиную долю обучения, так как их пребывание в запасных батальонах, в отличие от России, носило недолговременный характер – по сути, лишь на время сколачивания подразделения. Люди, сосредоточенные в полевых рекрутских депо, использовались в качестве ближайшего резерва войск, дравшихся на позиции: каждая дивизия имела не менее одного батальона запаса.
В 1916 г. германская тяжелая артиллерия уже не входила в состав армейских корпусов и отдельных пехотных дивизий, а группировалась по отдельным боевым участкам фронта. Такая система позволяла неприятелю, в случае тяжелого положения на фронте, бросать обучаемых в полевых рекрутских депо запасных на наименее опасные участки, поддерживаемые в любом случае, тяжелой артиллерией. А линейные войска спешили на атакуемые сектора общей оборонительной линии[239].
Эта организация давала германцам возможность всегда иметь под рукой резервы, занимая пассивные участки новобранцами, а также маневрировать отдельными войсковыми единицами (от батальона до дивизии) между теми направлениями, что подвергались неприятельским ударам. Поэтому столь относительно легко германцам удалось отразить отчаянное русское наступление в районе Барановичей. Поэтому же, в наиболее критический момент русского наступления на Ковель армиями Юго-Западного фронта, Линзинген получил в свое распоряжение собранные «с бору по сосенке» войска и сумел удержать за собой ковельский железнодорожный узел и рубежи реки Стоход.
Кроме прочего, чрезвычайно «хромала» и принятая в русской действующей армии по французскому образцу тактика прорыва неприятельской обороны. Русскими командирами отмечалось, что перемешивание полков и дивизий между собою, вследствие атаки «волнами», только способствовало потере управления. Также гибель или тяжелое ранение командиров всех степеней вплоть до полковников резко понижала боевую деятельность полков. Например, 20 июня были убиты командиры 165-го пехотного Луцкого (Н. И. Михайлов) и 166-го пехотного Ровненского (Р. Ш.-А. Сыртланов) полков и тяжело ранен командир 167-го пехотного Острожского полка И. И. Перцев[240], входивших в состав 42-й пехотной дивизии 9-го армейского корпуса. И атаки немедленно приостановились – дивизия «встала».
Перманентное переподчинение одних подразделений другим устранило от руководства до половины командного состава атаковавших войск, что вообще дезорганизовало общее управление атаками со стороны штабов корпусов и армии до крайней степени. В итоге каждый командир старался заботиться в этом хаосе только о своих людях, что не позволяло организовывать новые удары и помогать соседу: следовательно, успехи германских контратак были обеспечены. Как говорилось в цитируемой нами «Сводке», «следовало бы отнюдь не ставить одну дивизию за другой, не отстранять от командования постоянных начальников, не создавать искусственных соединений, а каждой отдельной части давать свой участок и затем боевую часть питать из глубины, из резервов своей же дивизии. Тот же принцип необходимо проводить и в дивизиях, всеми мерами следует избегать перемешивания даже полков».
Но все это было обдумано уже после поражения. Пока же наступали так, как действовали французы, которым их отсталая тактика еще откликнется в провале весны 1917 г., известном как «бойня Нивеля». При таких методах атаки русское наступление никогда и не могло бы быть успешным. Главкозап мало того, что совершенно не подготовил местность для предстоящего наступления, но и не сумел организовать его. Причем последнее утверждение относится как к организации войск, предназначенных для прорыва, так и системы командного руководства.
Кажется, что опыт двух лет войны пропал для генерала Эверта зря. Или – неудача стала следствием нежелания Эверта наступать вообще. Несколько позже, в Минске, А. Е. Эверт рассказывал командиру 2-го гвардейского корпуса Г. О. Рауху, что неудача под Барановичами – это «сила неприятельской позиции и упорство немецких войск». Однако Раух замечает: «Чувствовалось также из его слов, что большой настойчивости им проявлено не было». Но Алексеев верил Эверту, и Юго-Западный фронт в июне получал небольшие усиления, хотя следовало сразу же бросить туда все резервы – «туда, где первый труднейший в позиционной войне акт прорыва был столь блестяще осуществлен»[241].
Как говорили немцы, на русское командование слишком влиял опыт борьбы на Западном фронте и применявшиеся там методы наступления на укрепленные позиции противника. При этом даже на Западе такие методы не выдерживали критики (главнокомандующий Ж. Жоффр в декабре 1916 г. будет отстранен от командования, так как правительство будет недовольно его действиями под Верденом и на Сомме). На востоке же французские принципы были вообще неприменимы. Сами же немцы пишут: «Русское командование рассчитывало при наступлениях на массу живой силы и беспощадно ее расходовало… В русской тактике в сильной степени господствовали взгляды Жоффра, только русской армии не удавалось достигнуть такого сильного артиллерийского действия, как на Западе, между тем, как оно именно и являлось залогом успеха французского способа наступления»[242].
21-го числа, после дневного артиллерийского удара, вечером, пять русских дивизий бросились опять-таки в лобовую атаку в районе деревень Скробов и Дробышев. Противник встретил наступление русских мощными контрударами, и встречные бои в районе первых двух полос немецкой обороны шли всю ночь и следующий день. Эверт попытался переломить ход сражения вводом в дело 3-го Кавказского корпуса В. А. Ирманова, однако немцы все же удержались на второй линии своих окопов.
Оперативная сводка по 4-й армии от 22 июня гласила: «На всем фронте войска армии продолжают удерживать за собой захваченные участки неприятельской позиции»[243]. Но тут же Рагоза приказывал «артиллерийскую подготовку начать с рассвета 24 июня. В течение 23 июня держать противника под артиллерийским огнем лишь с целью не позволять ему исправлять сделанные нами разрушения, а из тяжелых орудий вести огонь только по тем сооружениям, которые еще не разрушены… Лишь при полной бережливости в расходовании снарядов 23 июня, мы получим возможность выполнить в нужной мере на следующий день необходимую для успеха атаки артиллерийскую подготовку»[244].
Германскому успеху способствовало то, что наступавший истек кровью. Русские заняли уже весь пресловутый «Фердинандов нос», заняли сам Скробов, взяли около 1000 пленных и 4 орудия, но потери частей, преодолевавших десятки рядов колючей и электрической проволоки, были просто ужасающими. На ряде участков проволочные заграждения были поставлены на обратных скатах, что сделало невозможным их визуальное наблюдение, и, следовательно, их расположение осталось неизвестным. Потери за три дня достигли чуть ли не половины первоначального состава русских корпусов, вводимых в дело, и потому повторные атаки были отложены на сутки.
Что значит – отложить на сутки? Подразделения 3-го Сибирского корпуса В. О. Трофимова, заняв германские окопы, получили приказ остановить дальнейшее продвижение вперед. В этот момент командарм-4 А. Ф. Рагоза вознамерился ввести в прорыв резерв – 3-й Кавказский корпус В. А. Ирманова. Пока одни войска стояли, а другие пытались выдвинуться, немцы уже подтянули артиллерию. Итог – приказ на общий отход.