озможно. Тем более, что потенциальные дезертиры также исчислялись тысячами. Телеграмма главного начальника снабжений Юго-Западного фронта от 21 июля показывала, что с 22 мая на фронте зарегистрировано до 60 тыс. безвестно отсутствующих солдат. Многие из них – в бегах. Штаб требовал оповещать войска о решениях военно-полевых судов вплоть до расстрела, чтобы прекратить побеги[324].
Когда в конце июня Юго-Западному фронту, наконец-то, передали главный удар официально, в район Луцка пошли резервы Ставки Верховного командования, в том числе и гвардия в составе двух пехотных и одного кавалерийского корпусов. Но к этому времени противник успел и перекинуть резервы, и укрепиться в ковельском районе. Вот тут-то, возможно, и следовало переносить главный удар на львовское направление, сминая врага в маневренной войне, в которой русские могли реализовать и численное превосходство, и слабость австрийских вооруженных сил.
Но психология «позиционности» подчинила себе волю русских военачальников. Алексеев же еще не терял надежды на успех удара армий Западного фронта. Проще говоря, в Ставке все еще рассчитывали на широкомасштабную операцию усилиями двух фронтов, которая в итоге должна была стать стратегической. Для этого справедливо выбиралось ковельское направление, на котором фронты могли успешно взаимодействовать друг с другом по отбрасыванию противника на запад. Очевидно, что для производства стратегической операции требовалось прорвать неприятельский фронт у Ковеля, овладеть городом и железнодорожным узлом, после чего развивать наступление вглубь Белоруссии и русской Польши.
Однако для воплощения, в общем-то, верных намерений в жизнь нужны и соответствующие исполнители. Удар армий Западного фронта, начатый 19 июня, захлебнулся, и удар на Ковель был поручен только Юго-Западному фронту. Войска Западного фронта фактически не обязывались помочь соседу наступлением по всему фронту, дабы не только сковать вражеские резервы, но и произвести ряд частных прорывов, чтобы вынудить германцев «латать дыры», разбросав свои силы на широком пространстве. Успех предполагаемой стратегической операции теперь ставился в зависимость от усилий 8-й армии и гвардии по овладению Ковелем. Стоила ли игра свеч, если помнить, что немцы были очень сильны в обороне, русским не хватало техники, а сама местность в громадной степени способствовала усилиям обороняющейся стороны?
Оперативный успех на львовском направлении обещал куда больший успех даже теперь, по прошествии более месяца со дня начала наступления на востоке: «Теперь, когда Западному фронту отводилась второстепенная роль, направление на Ковель сразу теряло всякую стратегическую ценность. Переменив идею плана кампании, генерал Алексеев оставил прежние формы. Благодаря этой чудовищной аберрации, Ковель, бывший для Брусилова лишь средством, стал для Алексеева самоцелью»[325].
Русская Ставка выбрала «журавля в небе». В принципе такое решение было верным (напомним, что к наступлению севернее Полесья подталкивали и союзники), но подбор исполнителей в лице командования Западного фронта был столь неудачным, что вероятность успеха сводилась к минимальной величине. Представляется, что русскому Верховному Главнокомандованию с точки зрения обще- и внутриполитической обстановки надо было выбрать «синицу в руке». То есть действовать только на Юго-Западном фронте и в направлении на Львов. Поражение Австро-Венгрии, так или иначе, приближало окончательную победу в войне, зато эта победа кампании 1916 г. давала верховной власти Российской империи мощный ресурс доверия перед нацией и общественностью.
Интересно, что в это время главкоюз задумывался об организации управления освобожденной территорией. Накануне готовящейся атаки он решил сделать начальника штаба 8-й армии С. А. Сухомлина, с которым ранее сам проработал много месяцев (28 июля 1915 г. Брусилов писал жене: «Я очень доволен Сухомлиным, свой человек, большой работник и верный, симпатичный»[326]), генерал-губернатором Галиции, о чем в письме 1 июля запросил командарма-8[327].
Разумеется, А. М. Каледин отказал – кто же будет лишаться первого помощника в разгар наступления, хотя Сухомлин при Каледине в 8-й армии «сразу был лишен всякой возможности вникать в оперативную работу», которая осуществлялась Калединым и генерал-квартирмейстером Н. Н. Стоговым[328]. Тем не менее в июле не сработавшийся с Калединым Сухомлин все же занял пост помощника восстанавливавшегося генерал-губернаторства Галиции и Буковины[329]. А в октябре он станет начальником штаба Юго-Западного фронта (настолько его ценил Брусилов), сменив ушедшего в командармы-11 В. Н. Клембовского.
25 июня Брусилов сообщил Алексееву, что, в связи с продолжающимися атаками армий Западного фронта, ближайшей задачей им ставится взятие Ковеля. О том, что эти атаки были уже лишь агонией провалившегося наступления на Барановичи, предпочитали не говорить. В письмах главкоюз сообщал, что от взятия Ковеля «зависит участь всей кампании». Отсюда видно, сколь преувеличенное значение генерал Брусилов придавал боям на ковельском направлении. Наиболее перспективным Брусилов считал занятие Ковеля и дальнейшее наступление на Брест-Литовск. Даже после провала наступления армий Западного фронта главкоюз был уверен в поправимости всего дела (дальнейших наступательных операций в 1916 г.) в случае взятия Ковеля и ковельского укрепленного района, в чем, в определенной степени, был прав[330].
Соответственно, по директиве Ставки от 26 июня приоритетной целью ставился штурм Ковеля. Части 8-й армии должны были обеспечить предстоящую операцию с юга ударом на Владимир-Волынский; сведенные в Особую армию (первоначально – группа) гвардейские корпуса атаковали ковельский укрепленный район с юга и юго-востока, 3-я армия – с востока и северо-востока.
К началу июльских атак армии Юго-Западного фронта понесли потери в более чем 400 тыс. чел.[331]:
Наибольшие потери были, разумеется, в 8-й армии (меньшие – в 3-й), но войска А. М. Каледина потеряли меньше прочих пропавшими без вести. Большинство раненых возвращалось в строй более чем через месяц. Так, вернувшихся с излечения за вторую половину июня – лишь 362 офицера и 20 575 солдат. Это чуть больше количества заболевших за тот же период.
Июльское наступление на Ковель
Возобновление наступления под Ковелем на укрепленные позиции австро-германцев, которым в огромной степени способствовала и сама география местности, привело к быстрому расходованию резервов русской Ставки, так как немцы усиливались (и, прежде всего, техникой) гораздо быстрее. К середине июля, как впоследствии писал начальник штаба фронта В. Н. Клембовский, «действия на Юго-Западном фронте приобрели какой-то случайный характер. Одни части вели атаки, другие стояли; общего руководства, общей идеи не было видно; потери получались довольно серьезные, снаряды расходовались в огромном количестве, а результаты были ничтожны; самые атаки производились с нарушением основных принципов, выработанных боевым опытом. В общем получалось впечатление усталости и отсутствия порыва. Вот почему наступление было временно приостановлено»[332].
Успех обороны поднимает дух обороняющегося обратно пропорционально подрыву моральных сил наступающего после каждой следующей неудачной попытки. Поэтому для производства очередной атаки в 8-ю армию пошли все наличные резервы Ставки – гвардия и 4-й Сибирский корпус Л. О. Сирелиуса. По данным С. Г. Нелиповича, к моменту нового наступления на Ковель русские войска Юго-Западного фронта насчитывали 983 986 чел., в том числе 91 216 шашек, при 3224 орудиях и 4158 пулеметах.
Напомним здесь и о цифрах перевеса армий Юго-Западного фронта над противником в 382 тыс. штыков и сабель к 17 августа. Действительно, численность войск Юго-Западного фронта по мере развития прорыва лишь возрастала (как за счет маршевых рот, так и передачей Брусилову новых соединений). Пехота фронта к 4 июня насчитывала 9332 офицера, 698 250 солдат и 537 182 винтовки (за 15 мая – 1 июня фронт получил 305 маршевых рот). К 2 июля в пехоте уже насчитывалось 11 908 офицеров, 868 314 солдат и 697 908 винтовок (без 3-й армии), а к 9 июля пять армий фронта вместе с гвардией насчитывали 14 020 офицеров, 1 060 354 солдата и 847 943 винтовки[333].
В середине июля у неприятеля произошли изменения в руководстве: фельдмаршал П. фон Гинденбург вступил в командование всем Восточным фронтом от Балтики до Днестра. В непосредственном подчинении австрийского командующего Ф. Конрада фон Гётцендорфа остались лишь 3-я (барон Г. Кёвесс фон Кёвессгаза) и 7-я (барон К. фон Пфлянцер-Балтин) австрийские армии. Таким образом, на долю австрийцев осталась только борьба за Карпаты, куда наступала 9-я русская армия П. А. Лечицкого.
Главный удар был передан прибывшим на место сражений гвардейским частям. Из них была создана группа В. М. Безобразова, возглавившего гвардию по личному распоряжению императора Николая II. М. В. Алексеев, сознававший неподготовленность генерала Безобразова к столь ответственному командованию, ничего не смог поделать для его устранения. Брусилов в своих воспоминаниях также дал невыгодную характеристику командному составу гвардии, отметив, что они «не соответствовали своему назначению»[334].
В гвардейскую группу вошли 1-й (великий князь Павел Александрович, дядя императора) и 2-й (Г. О. Раух) гвардейские пехотные корпуса, гвардейский кавалерийский корпус (Г. Хан Нахичеванский). Также в состав группы формально были включены приданные для усиления удара опытные 1-й (В. Т. Гаврилов) и 30-й (А. М. Зайончковский) армейские корпуса, а также 5-й кавалерийский корпус (Л. Н. Вельяшев) из состава 8-й армии.