ления»[123].
Русское тяжелое орудие на позиции
Проще говоря, в условиях разворачивающейся Битвы за Верден и подготовки англо-французами большого наступления на Сомме, согласно договоренностям в Шантильи по поводу действий союзных армий Тройственного согласия в кампании 1916 года, немцы не могли позволить русским прорвать свой фронт. В таком случае им пришлось бы без боя отступать с большинства участков, дабы не быть обойденными с флангов на перспективу окружения и последующего уничтожения в «котлах». Сильных резервов на Востоке у немцев не было, а потому решительный прорыв русских армий хотя бы на одном-единственном важнейшем стратегическом направлении в полосе Западного фронта – Свенцянском, Виленском, Гродненском или Брестском – означал, что тщательно отстраивавшаяся германцами оборона должна с неизбежностью рухнуть.
Исходя из этого и нисколько не отрицая вовсе возможность успеха русского удара, немцы отстроили в тылу линии фронта ряд оборонительных линий, в основном представлявших собой (каждая линия) два ряда окопов с пятью-десятью рядами колючей проволоки, усиленных пулеметными точками, артиллерийскими батареями и минометными постами:
– от местечка Мосты (южнее Немана) до Ковеля на двести шестьдесят верст;
– на правом берегу Нарева от Ломжи до Остроленки, причем сплошная укрепленная полоса тянулась на сорок пять верст;
– правый берег Буга от Брест-Литовска до Холма общей протяженностью в сто верст.
Русские крепости, сданные нами в 1915 году, не были восстановлены в полном масштабе, однако их восточные укрепления были приведены в сравнительный порядок, дабы сдержать русское наступление по мере возможности. Очевидно, в случае обхода крепостных районов наступающими русскими войсками предполагалось бросать крепости, а не оставлять в них заведомо обреченные на сдачу гарнизоны. На всех переправах через реки были возведены предмостные укрепления, причем в ключевых местах строились мощные тет-де-поны, способные обеспечить плацдарм для значительных сил.
Чрезвычайное развитие получило укрепление театра военных действий железными дорогами. Так, за первые двадцать месяцев войны, то есть как раз к началу летней кампании 1916 года, на Восточном фронте германские железнодорожные войска провели следующую работу:
– построили 1100 километров новых железных дорог,
– перешили на европейскую колею или восстановили свыше 7500 километров дорог,
– построили более 17 600 метров новых мостов,
– восстановили 17 070 метров разрушенных мостов[124].
Все русские железные дороги на захваченной немцами территории были перешиты по германскому образцу, однако шпалы оставлялись прежние, что облегчало для русской стороны в случае успеха предстоящего прорыва перешивку железнодорожных колей. Были перестроены в две колеи такие одноколейки, как Белосток – Граево – Лык и Калиш – Лодзь – Колюшки. В течение 1916 года строились новые железные дороги для связи русской железнодорожной сети с Восточной Пруссией: Шавли – Тауроген – Тильзит, Ковно – Россиены – Тильзит, Сувалки – Маркграбово, Остроленка – Вилленберг. Для увеличения плотности сети строились линии Поневеж – Ковно, Мосты – Слоним – Доманово и целая железнодорожная сеть южнее Люблина.
Вдоль всего фронта проводилась (строительство окончательно завершено к началу 1917 года) магистральная железнодорожная линия, от которой и на восток (к оборонительной полосе фронта), и на запад (к станциям снабжения) тянулись узкоколейные ответвления (частично на конной тяге). Кроме того, были восстановлены все важнейшие русские шоссе, а на ряде участков проведены новые. Все это добро, как предвоенное русское, так и улучшенное в годы войны германское, в 1919 году достанется независимой Польше.
Накануне удара
Итак, передача главного удара на Западный фронт изначально, то есть по итогам оперативно-стратегического планирования в Ставке, подразумевала нанесение совместного удара армиями Западного и Северного фронтов по сходящимся направлениям в общем указании на Вильно. И вдруг, совершенно неожиданно для русского Верховного Главнокомандования, на Юго-Западном фронте обозначился столь значительный успех, что вполне мог перерасти в оперативный и далее в стратегический. Не желавший наступления вообще, что явно выявилось после провала Нарочской операции весной этого же года, главкозап ген. А. Е. Эверт, всегда отличавшийся упорством в обороне и неуверенностью в наступлении, принял на вооружение тактику саботажа установлений Ставки.
Справедливо указывая, что совместные действия с Юго-Западным фронтом, где враг уже бежал, будут более целесообразны, нежели совместно с Северным фронтом, успех прорыва которого еще непредсказуем, генерал Эверт стал настаивать на переносе наступления с Виленского направления на Барановичское. И это при том, что войска Западного фронта, долгое время готовившиеся к наступлению, уже изготовились для удара. Понятно, что затягивание с ударом, а затем перенос его и перегруппировка войск на новое направление не могли способствовать подъему боевого духа солдат и офицеров. Служивший в это время в 334-м пехотном Ирбитском полку (84-я пехотная дивизия ген. В. А. Козлова) прапорщик В. Л. Абрамов вспоминал: «Мы с радостью видели, как и на нашем участке, под Сморгонью, накапливаются свежие силы. Ближайшие населенные пункты и леса сплошь забиты пехотой и артиллерией. Ударь теперь мы – и обескровленный враг не выдержит. Возникают надежды скорой победы и долгожданного мира. С нетерпением ждем приказа. Но проходят дни, недели, а мы все бездействуем. В чем дело? В умах солдат брожение…»[125]
Таким образом, произошел отказ от более выгодного для широкомасштабного наступления направления во имя менее выгодного. А ведь войска были настроены на успех и надеялись закончить войну одним ударом, что как нельзя больше соответствовало и объективному положению внутри страны, где правящий режим трещал под натиском многочисленных оппозиционных сил. Удачный прорыв на виленском стратегическом направлении сулил существенно большие выгоды, нежели барановичский район.
Успех на барановичском стратегическом направлении только лишь способствовал отталкиванию противника в Польшу совместными действиями с армиями Юго-Западного фронта. В то же время прорыв на виленском направлении вынуждал врага отходить на линию Неман – Брест-Литовск, дабы не оставить в немедленно образующемся «котле» пару армейских групп. В тактическом же отношении района Вильно, «как центральное направление всего фронта, оно обеспечивалось двумя мощными железнодорожными артериями, позволявшими сосредоточивать надлежащие силы и средства… позволяло организовать наступление на широком фронте, имело укрытие для маневра войск, при отсутствии значительных естественных преград»[126].
Причина выбора направления и участка планирования нового удара была проста: ген. А. Е. Эверт, вообще не желавший наступать и подвергать свою сложившуюся репутацию сомнению, выбрал данный участок потому, что он являлся наиболее приближенным к Юго-Западному фронту. То есть тот участок, где 8-я, а затем и 3-я армии сравнительно успешно вели бои на ковельском направлении. Представляется, что главкозап стремился убить двух зайцев одним ударом: слить воедино надежду на успех (это вызывалось близостью успешного наступления армий Юго-Западного фронта) и отговорку в неприступности германской обороны на случай неудачи. Поэтому и сведения разведки о сосредоточении германских войск в районе Барановичей (по признанию ген. Э. фон Фалькенгайна для парирования русского наступления сюда было дополнительно подтянуто тринадцать пехотных дивизий[127]) были восприняты в штабе Западного фронта как подготовка к наступлению, что позволяло перенести собственные наступательные усилия в данный район.
Между тем сосредоточение германских частей возле Барановичей объяснялось скорее намерением немецкого командования иметь под рукой свободные резервы в случае неудачной обороны под Ковелем. Выше уже говорилось о том, что немцы ни в коем случае не могли допустить крупного прорыва своего фронта, так как в этом случае рушилась вся оборона Восточного фронта: более-менее скоординированные удары союзников на всех фронтах (на Западе – Верден и Сомма) лишили немцев крупных резервов. Понятно, что несколько пехотных дивизий не смогли бы закрыть широкого разрыва фронта, куда хлынули бы численно превосходящие армии русских, теперь уже не скованные мощью германских пулеметных точек и закрытых тяжелых батарей укрепленных районов.
Кроме прочего, Барановичи являлись одним из крупнейших железнодорожных узлов в русских западных провинциях. Генерал-квартирмейстер Ставки первого состава ген. Ю. Н. Данилов так характеризовал барановичский железнодорожный узел, близ которого в первый год войны располагалась Ставка Верховного Главнокомандования: «Местом расположения ее было избрано м. Барановичи, где сходились важнейшие железнодорожные линии западно-пограничного пространства; последние соединяли Ставку с фронтом, флангами и тылом»[128]. Россия вообще была слаба в рокадных (меридиональных) магистралях, что делало проблематичной переброску войск с одного фронта на другой.
Иначе говоря, русское оперативное планирование строилось в расчете на существующую группировку войск и минимальные резервы в ходе развития операции (именно поэтому ген. А. А. Брусилову, имевшему в резерве только одну пехотную дивизию, не удалось развить успех Луцкого прорыва 8-й армии ген. А. М. Каледина). Именно здесь сходились железнодорожные магистрали Минск – Барановичи и Сарны – Лунинец – Барановичи. Так что немцы попросту сосредоточили здесь те силы, что могли быть переброшены и под Ковель, куда отчаянно рвалась 8-я армия, и на виленское направление, куда, по весеннему замыслу Ставки, должны были наступать армии Западного фронта.