Ее носик заострился, взгляд тоже стал колючим. «Верблюжья колючка, а не девчонка! Ей еще учиться и учиться управлять своим электричеством, – подумала Берта. – Хм, что бы я ей сказала, будь я, к примеру, ее взрослой родственницей?» Берта снова надела перчатки, взялась за кисть и, покрывая «бычка» ровными полосами зеленой краски, произнесла тираду:
– Не спорю, сила мускулов и воинственный нрав – исключительно важные качества! Особенно для первобытных охотников. Но, возможно, ты не заметила, что с недавних пор – примерно с тех самых, как люди перешли к оседлому совместному проживанию, – куда больше ценится другое умение.
– Какое?
– Договариваться, – ответила Берта. – Объясняться не кулаками, а словами.
Маруся лукаво усмехнулась и вставила:
– А сама ты молчишь, если тебе что-то не нравится.
– Это мой способ объясняться. Ведь когда я молчу, всем всё ясно? – заявила Берта.
Ее тон стал прохладнее, движения кисти замедлились.
– Ну, в общем-то, да. Но иногда мне хочется знать точнее, о чем ты молчишь, – настаивала упрямая девчонка.
Берта поджала губы. Маруся подумала, что она рассердилась, и примиряюще сказала:
– Ладно, в конце концов, Мирте не холодно и не жарко оттого, верит ли в нее какой-то умник или не верит. Давай читать дальше!
Они снова вернулись к чтению, на этот раз молча. Берта читала быстрее. Она остановилась, скрежетнула зубами и предложила:
– В самом деле, оставим эти комментарии на потом. Хватит!
Но Маруся уже прочла ветку.
«Андроид Коннор: Мне мама часто говорит, что не узнаёт меня. И бабушка так говорит. У меня мама строгая, а бабушка еще строже. Неужели однажды они взаправду меня не узнают?
Пиранья Паломета: Это просто игра слов.
Углик: Это ты – „игра слов“! У человека беда! Ее не узнаёт мама! Берта! Вы должны помочь! Я даже подпишусь на вас! Чтобы следить!
Пиранья Паломета Углику: Ой, молчу-молчу. Чудики вы все какие-то, в самом деле. Не понимаю, что я тут делаю, в интернете столько познавательных ресурсов с адекватной аудиторией, которые будут для меня в тысячу раз полезней времяпрепровождения на этом канале.
Углик Пиранье Паломета: Ну и уходи! Плакать не будем!
Лейла_Милашка_2001: Плету афрокосички недорого».
Маруся оторвалась от экрана, посмотрела вдаль, где за волнами зеленого леса начинались горы синего леса. Берта думала, она опечалится. Но девочка ее удивила.
– Поздравляю, – объявила Маруся, – у нас появились постоянные подписчики. Это здорово, правда?
– Еще как! – ответила Берта. – Как говорили древние, в один миг случается то, на что не надеешься годами.
Глава четырнадцатая,в которой Берта устраивает осень и баюкает деревья
Каждый день Маруся ходила позировать художникам, играть с детьми пасечника и дрессировать Чико. Берта не особенно радовалась, но уже не ворчала. Однажды она вспомнила, что у нее на чердаке до сих пор хранятся детские игрушки. Ей не очень-то хотелось делать подарки горлопатым детям. Но, с другой стороны, какая незавидная судьба ждет старых Бертиных кукол и лошадок – доживать дни в кромешной темноте и пыли, в одиночестве и заброшенности! Бр-р. Нет, милые спутники ее детства не заслуживали такой участи! «Пусть порезвятся напоследок», – решила Берта, думая, разумеется, не о детях пасечника, а о своих игрушках, и полезла на чердак. Что она там делала и сколько вздохов уронила над рухлядью – никто не знал, но через два часа вынесла на крыльцо огромную коробку с игрушками – для детей Брусничного холма.
Как-то Маруся спросила, почему дом Берты стоит на отшибе. Берта рассказала, что, когда ее родители поженились и решили его построить, все хорошие места уже заняли другие обрусевшие немцы, которые и придумали местечку название. На немецком оно звучало поэтично – Preiselbeerhügel, – как раз для сказок о лесных ведьмах, горбатых карликах и великанах. Родителям Берты пришлось строить дом в низине. В те времена кругом было много деревенек. А деревня Брусничный холм на реке Пужайке – самая большая.
– Просто огромная, – уточнила Берта. – И старая, только послушай.
Еще в девятнадцатом веке русско-немецкая компания построила на Брусничном холме плавильный заводик. Ходили слухи, что дочка хозяина – огонь-девица по имени Гертруда – лично порола рабочих. Что поделаешь, в те времена у девиц было не много развлечений и никакого интернета, само собой. Именно в те времена над холмом впервые зазвучала знаменитая на всю округу песня «Гнет рабочий спину», которую Берта и сегодня может напеть, но не будет, чтобы не утопить деревню в горьких слезах.
Здешние места оказались богаты «рудой чистейшего железного блеска, дающей в плавке семьдесят процентов чугуна», как писала образованная Гертруда своему жениху в Германию. Из чугуна делали ванны. Тяжеленные! Рассказывают, огонь-девица проверяла каждую, чтобы не было сколов и трещин, ведь на всех ваннах стоял ее фамильный вензель. Она набирала воды доверху и купалась. Говорят, поэтому Пужайка и обмелела. Заводик проработал недолго. Чистейшая руда кончилась слишком скоро.
– А куда делась Гертруда? – спросила Маруся.
– На нее упала ванна, – сказала Берта. – Одним краешком, но хватило, чтобы до конца жизни она рвала лютики в полях, счастливая и довольная, да сочиняла стихи жениху, который стал-таки ее мужем. Между прочим, Гертруда – моя прабабка по отцовской линии, и я не очень-то хочу копаться в семейных тайнах.
– Ой! – только и могла вымолвить Маруся.
Жизнь на Брусничном холме шла своим чередом, продолжала Берта. Каждый год в деревне играли свадьбы и рожали детей. Так все было каких-то двадцать лет назад. «Двадцать лет – это ужасно много! Чему же удивляется Берта?» – подумала Маруся.
В центре деревни стояла школа, где учились Берта, и Мирта, и еще куча детишек со всех окрестностей. Но постепенно люди уезжали с Брусничного холма и бросали дома. Так исчезла целая улица. А потом еще одна. Сколько находок Берта совершила на развалинах! Но она никогда не брала чужое – только ничье. Все оставленное на произвол судьбы, лишенное ценности, негодное, все старые черепки, куклы, книги, стулья, флажки с крыш, узорчатые стекла, гири от часов-ходиков у Берты получали вторую жизнь. Лесничий Штрек тоже рыскал по округе. Он мечтал найти старинные монеты или другие ценности, какие можно откопать на руинах некогда богатой деревни, поэтому вездесущая Берта страшно раздражала лесничего. Его сыновья в детстве придумали песенку и распевали на всю деревню:
У тетушки Берты железные зубы:
Клац! Клац!
Десять лет назад в деревне разобрали школу. В развалинах Берта нашла школьную доску почета и оторвала от нее все портреты последних учеников. Это был странный порыв, ведь все знали, что Берта любила книжки больше детей и даже радовалась: как хорошо, что дети все реже и реже заглядывают в библиотеку! Дома она разгладила фотографии холодным утюгом и сложила в альбом. В ее представлении последние ученики школы на Брусничном холме были почти историческими личностями.
– С тех пор деревня живет себе как закатившаяся в угол пуговица. Никто ее не видит, не помнит и никогда не найдет. Хорошо, что остались электричество и водопровод, иначе нам с Миртой пришлось бы несладко, – сказала Берта.
Поля скоро заросли иван-чаем, летом там бродят коровы, а зимой лежат снега. Почтальон, который привозит Берте пенсию, с трудом добирается на лыжах. Он предложил создать петицию в интернете, чтобы дорогу чистили трактором, и пообещал эту петицию подписать. Он заявил: «Это никуда не годится, милая Берта, что ваше жилье можно найти лишь по печному дымку над низиной!» Та в ответ хмыкнула: никаких тракторов. Лишь зимой, полностью занесенная снегом, она отдыхает душой в покое и довольстве.
Но особенно она любит осень. Нет ничего прекраснее осени на Брусничном холме!
Осень. С губ слетает белое облачко. Ты замечаешь его и думаешь (может быть, впервые), что у тебя внутри много тепла и как это удивительно – быть таким теплым, живым существом. Как хорошо идти по деревне, замечая все старое, что когда-то было новым, все неяркое и тихое, исчезающее без грома и дыма: фрагменты печной кладки, камни разрушенной лестницы, обломок бревна.
Издалека Брусничный холм напоминает огромного черепахового кота с выгнутой спиной и пушистым длинным хвостом. Мягко перебирает он лапками к реке – блестящему фантику на веревочке. Приглядишься – и увидишь, как из травы выглядывает одинокий колокольчик, после ночных холодов полупрозрачный. Ромашки зябко поджимают лепестки. Поляны уже не пахнут солнцем и медом, они освежают и горчат. Над ними не вьются пчелы – осенние поляны созданы для долгих, спокойных размышлений.
Солнечным днем в ветвях шумно от птичьей возни, и паутина блестит по всему лесу. После дождя в ложбинках плавают листья: зеленые, желтые, бордовые, золотистые, коричневые, рябенькие, как перепелиные яйца. Где шагнули каблуки – наводняются ямки. В такие дни Берта надевает дождевик и берет корзину. Воздух чист, прохладен, полон ароматов опавшей листвы и дальних костров, отчего Берта начинает тихонько петь. Она собирает грибы и баюкает деревья. Как? Разве ты не знаешь, что осенью деревья готовятся ко сну, и не отличная ли это идея – помочь им уснуть сладко, напевая колыбельную?
Вечером Берта греется у печи. В доме натоплено, окна запотели. Можно протереть рукавом кружок на стекле, в нем появится такое же запотевшее небо, и кажется, в небе тоже можно протереть кружок и посмотреть дальше – это легко, если ты не боишься немного намочить рукав.
Берта греется у печи, на ее резиновых сапогах листья – последний привет ушедшего лета. Но погоди! Рано прощаться с лесом. Впереди еще столько важных дней!
На болотцах мягкие замшелые кочки, словно подушечки звериных лап, и на этих кочках наливается алым цветом брусника. Самое вкусное варенье делается так: три литра брусники и пять кило зеленых твердых яблок, два с половиной килограмма сахара и стакан воды. Ах, глупо думать, что этого достаточно. Варить варенье – значит не кулинарией заниматься, а философией. Для варенья просто необходимы добро и мудрость. Во-первых, собирая бруснику или яблоки, часть обязательно нужно оставить лесным жителям. Во-вторых, браться за варенье следует только в хорошем настроени