Картина Самарского края зимою: передвижение хлеба из рук производителей в места сбыта. – Извознический промысел. – Важнейшие хлебные пристани на Волге. – Самара и ее хлебные амбары. – Кулаки – первая инстанция хлебной торговли. – Обвес и обмер мужиков. – Разновидности самарской пшеницы. – Вятский и Пермский края. – Хлебные пристани на Каме, Вятке и Суре. – Пароходство, заменившее прежнее бурлачество на Волге и Каме весною. – Фрахтовые цены за перевоз хлебного груза водою. – Рыбинск – русский Чикаго. – Перегрузка хлеба из больших судов в малые. – Торговля мешками. – Выделка рогож и кулья. – Судостроение. – Калашниковская пристань. – Хлебные амбары Александро-Невского монастыря. – Кулевой сбор. – Артели крючников. – Нагрузка хлеба на суда. – Приемщики хлебного товара. – «Натура» хлеба. – Количество хлеба, доставляемого на Калашниковскую пристань по реке Неве и по Николаевской железной дороге. – Отправка хлеба за границу. – Комиссионерские конторы. – Стоимость провоза пшеницы из Самары в Лондон. – Барановский трактир. – Хлеботорговцы. – Розничные цены на хлеб. – Поденщики на Калашниковской пристани.
I
Как известно, хлебная торговля волжского района вся тяготеет к Петербургу. Губернии Самарская и Саратовская высылают для Петербурга пшеницу, а губернии Симбирская, Уфимская, Вятская и Пермская доставляют в нашу столицу так называемые «серые хлеба» – рожь и овес.
Любопытно проследить, каким образом разные хлеба с берегов Волги, Оки и Камы попадают в нашу «Северную Пальмиру». Кроме водного пути, представляемого р. Волгою, хлебный район южного Поволжья прорезан тремя линиями железных дорог, из которых Оренбургская проникает на 500 верст в глубь степей, вплоть до р. Урала. Хлеб на Оренбургской железной дороге подвозится к Самаре даже из Оренбурга. Например, в 1883/84 г. на Самарскую пристань было привезено пшеницы из Оренбурга 7 934 000 пудов.
Еще во второй половине XVIII столетия Паллас[17], проезжая из Самары в Оренбург, заметил, что на всем пространстве между Уралом и Волгою не было никаких жителей, а только бродили дикие лошади, тарпаны. Насколько велики были эти стада диких лошадей в описываемое время, видно из слов же Палласа, который «следы косяков оных лошадей видел иногда на целую версту». Весною и летом сюда же целыми стадами приходили дикие козы. В жаркие летние дни, когда здесь, по словам Палласа, «кроме обыкновенной сухой травы, не было видно ни одной былинки», башкиры зажигали эти степи, что было полезно для произрастания кормовых трав. В настоящее время Самарский край представляет иную картину: здесь ежегодно засевается свыше 3 000 000 десятин земли, и Самарская губерния по справедливости стяжала себе славу «житницы России». Ее хлебная производительность, например, в 1881 г. равнялась 11 020 000 четвертям, то есть свыше 100 000 000 пудов. В географическом отношении площадь Самарской губернии равна 149 750 квадратным верстам, или 15 миллионам десятин, с населением около 11/2 миллиона жителей.
В известный период времени, после уборки хлебов, всякий крестьянин делается торговцем: осенью и зимою почти все домохозяева каждой деревни везут на продажу излишек своего хлеба: пшеницу, рожь, полбу[18], просо и т. п.
В средний урожайный год двухлошадные хозяева в состоянии бывают продать хлеба по 1 возу; трехлошадные – по 2–3 воза. Некоторые капиталисты арендуют землю под посев и засевают пшеницею от 5000 до 10 000 десятин.
Когда установится санный путь, Самарский край представляет своеобразное зрелище: к многочисленным пристаням на Волге тянутся бесконечные обозы с хлебом. Из деревень между Уфою и Оренбургом хлеб везут даже круглый год.
Передвижение хлеба из рук производителей в места сбыта обусловливает существование широко распространенного извозного промысла. Извозным промыслом в Южном Поволжье занимаются малороссы, уральские казаки и даже киргизы, причем у них для перевозки тяжестей вместо лошадей служат верблюды. Возчики доставляют хлеб в Самару, Чистополь, Сызрань и другие пристани. В некоторых селениях зимою крестьяне поголовно бывают заняты извозным промыслом. Из ближайших к Самаре волостей извозопромышленники ездят небольшими партиями, подвод 10–15; из отдаленных же волостей извозничество практикуется артельным способом, иногда подвод по 100 и более. Артельное начало проявляется во все время следования обоза до назначенного места. Раз нагруженный воз стал в дорожную колею, хозяин его уже во всех действиях руководится артельными интересами. Обыкновенно впереди обоза идет более сильная лошадь, иногда извозопромышленники бросают жребий, кому ехать впереди. В случае какой-нибудь оказии обязаны останавливаться все: изломалась ли оглобля, заболела ли лошадь, опрокинулся ли воз – вся артель обязана помогать товарищу. На привалах артельщики складываются между собою по 2–3 копейки с брата для покупки провизии, выбирают одного или двух распорядителей, которые варят «хлёбово» для всей артели в общем котле. За доставку хлеба от места сбыта на пристань взимается, например, за 35-верстное расстояние по 3 копейки с пуда, на своих харчах. На каждый воз нагружается от 24 до 26 пудов, на пару волов – 38–40 пудов. Следовательно, обоз в 100 подвод везет поклажу от 2400 до 2600 пудов.
Чтобы иметь понятие о размерах деятельности хлебных пристаней на Волге, заметим, что в селе Балакове Самарской губернии в 1885 г. в период с августа по 1 октября покупалось ежедневно от 500 до 4500 возов; с 1 октября по 1 апреля – от 300 до 3000 возов; с 1 апреля по 1 августа – от 200 до 2500 возов. Балаковская пристань занимает на Волге одно из самых видных мест после Самары, хлеб к ней подвозится из весьма отдаленных мест, нередко за 250–300 верст гужом на верблюдах, возах и лошадях. В горячее время к Балаковской пристани ежедневно подъезжает от 5000 до 8000 возов весом от 25 до 50 пудов в каждом. Кроме Балакова замечательны следующие хлебные пристани: Хвалынск, Вольск, Баронская пристань, Покровская слобода, Ровно, Быковы хутора и Саратов; каждая из этих пристаней отпускает от 1 до 4 миллионов пудов хлеба в год. Самарская пристань по размеру хлебной торговли занимает первое место на всем Приволжском крае. К Самаре хлеб подвозят водою, гужом и по железной дороге; в хорошие урожайные годы в Самаре ежедневно собирается несколько тысяч возов; бывают дни, когда число последних простирается от 10 000 до 12 000.
Хлеб нового урожая появляется в Самаре в конце августа и идет большей частью прямо на баржу, если существует спрос за границу. При отсутствии же спроса хлеб сваливается в амбары. По удостоверению местных торговцев, самарские амбары могут в случае крайности вместить в себе до 15 000 000 пудов. Амбары в Самаре в несколько рядов построены главным образом по реке Самаре, но часть стоит и на самой Волге; в городе насчитывается до 80 торговых фирм, занимающихся хлебною торговлею. Хлеб, подвезенный к пристани, поступает на местный рынок, куда собираются хлеботорговцы и комиссионеры-приказчики. На некоторых пристанях хлеб встречается покупателями еще на дороге, за несколько верст от рынка.
Кулаки составляют первую инстанцию хлебной торговли. Стараясь перебить товар друг у друга, они горячатся на базаре и поднимают цену в ущерб себе. Главное, в чем выгадывают кулаки, – это обвес и обмер мужиков. У кулаков всегда свои весы, и как ни спорят крестьяне, но при продаже дело кончается, однако, в пользу кулаков благодаря их ловкости и пронырству. Крестьяне обыкновенно дома взвешивают назначенный для продажи хлеб. Если, например, крестьянин везет на своем возу 25 пудов пшеницы, то на месте сбыта, на «купецких» весах, «как тут ни гляди на весы и гири», ни за что не выйдет более 22–23 пудов. Во время развеса хлеба у некоторых купцов вовсе не оказывается фунтовых гирь, а одни только пудовые, почему хлеб приходится волей-неволей продавать с походцем. По словам крестьян, на кадушки с хлебом иногда надавливают рукой, на чашку же весов с гирями давят тихонько ногой.
Мало того, когда хлебные возы стоят на базаре, то и тут крестьянин должен держать ухо востро: нередко к возам наведываются «мартышки» (ссыпщики хлеба в амбары), которые запускают в полог руки и таскают хлеб горстями.
Закупка хлеба на пристанях происходит особенно бойко в зимний период – в ноябре, декабре и январе. До 80 % всех хлебов, производимых Южным Поволжьем, выпадает на долю пшеницы.
Ранняя уборка хлебов имеет особенно важное значение для пшеницы, которая, будучи снята как только пожелтеет зерно, доставляет для торговли так называемый красный товар. Слишком же поздно убранная пшеница, равно как и пшеница, захваченная на корню дождем, дает «бледный товар» и не годится для высших сортов муки. Привычные, особенно заграничные, хлеботорговцы, даже не смотря на зерно, легко узнают на ощупь, какой оно уборки: тогда как рано убранная пшеница, притом не захваченная дождем на корню, дает зерна твердые на ощупь, как стеклянные шарики, и протекает между пальцами с особым характерным шумом, зерно слишком поздно убранной пшеницы мягко на ощупь, или, по техническому выражению, «не имеет ощупи» и поэтому часто отвергается.
На коммерческом языке пшеница на Волге слывет под тремя разными названиями: «перерод», «русак» и «саксонка». «Перерод» служит предметом торговли для внутреннего потребителя. «Русак» подразделяется на несколько разновидностей – самарский, оренбургский, хвалынский, сурский, уральский и сибирский. Все сорта «русака» идут главным образом за границу. В 1884 г. экспорт его из петербургского порта равнялся 23 323 410 пудам. «Саксонка» высевается в немецких колониях и тоже идет за границу. Качество пшеницы обыкновенно определяется ее натурою, то есть весом, заключающимся в четверти: чем вес этот больше, тем и зерно лучше, или, как говорят хлеботорговцы, «натуристее». «Натуристость», например, ржаного зерна колеблется в пределах 81/2–91/2–10 пудов в четверти. Специалист-хлеботорговец, взяв горсть пшеницы, тотчас же определит ее качество, но, кроме того, у них имеется особый прибор, при помощи которого можно точно измерять «натуристость» того или другого сорта хлеба. Если хлеб сух и чист, то проба подобного хлеба, будучи насыпана на белый полотняный платок и потом ссыпана, не оставляет на нем и следов пыли. Подобному испытанию хлеб почти всегда подвергается приезжим купечеством.
Симбирск – на Волге, Промзино – на Суре и Чистополь – на Каме славятся торговлею «серыми хлебами». В 1886 г. с пристаней Камы, Вятки и Белой отправлено в Рыбинск 21 107 000 пудов хлеба. Географическое положение Нижней Камы, от Сарапула до устья, в высшей степени благоприятно для развития хлебной торговли: на этом пространстве вливаются в нее два важнейших притока – Вятка и Белая, доставляющие на низовья Камы избытки двух хлебородных губерний – Вятской и Уфимской.
Все значение Вятского края в общем движении народного продовольствия России состоит в производстве ржи и овса. И в отношении сбыта этих двух хлебов за границу Вятский край играет первостепенную роль. О почве Вятской губернии вообще можно сказать, что она плодородна, и этому-то плодородию она обязана тем избытком хлеба, который дает возможность внешнего сбыта. В 1884 г., например, в Вятской губернии было собрано овса 4 744 000 четвертей, озимой и яровой ржи – 6 058 000 четвертей, т. е. свыше 100 000 000 пудов.
Зимою крестьяне свозят хлеб к пристаням Вятки и Камы. Главным центром хлебной торговли на Нижней Каме служит Чистополь. Можно сказать, что все значение Нижней Камы, как посредницы между предложением Вятского и Уфимского краев и спросом Волги и Балтийского моря, сосредоточивается в Чистополе. Зимою для закупки хлеба сюда съезжаются хлебопромышленники и казенные поставщики. Обыкновенно казенная цена на хлеб устанавливается процентов на 10 ниже рыночной. Таким образом, благодаря Волге в нашей отпускной торговле хлебом могут принять участие самые отдаленные местности империи, как, например, восточные и западные склоны Урала, верховья Вятки и низовье Поволжья.
Из всех водных путей России по размерам своих оборотов с хлебом Волга и до сих пор сохранила за собою первенствующее значение, которое нисколько не изменилось за последнее 25-летие, несмотря на то что за это время построено было 22 000 верст железных дорог. Хлебная торговля на Волге сложилась долгим историческим путем, причем процветанию и дальнейшему развитию этой торговли много способствовали самые условия хлебного производства: обилие свободных земель и сравнительная дешевизна и плодородие их во всем Южном Поволжье. Общая цифра сбора всех хлебов в губерниях Волжского бассейна составляет приблизительно 1/2 всего сбора хлебов в 49 губерниях Европейской России. Хлебные грузы подвозятся по Волге до Рыбинска – в баржах, при помощи пароходов.
Сегодня река Волга используется для транспортировки различных типов грузов, включая:
Сырье и строительные материалы, такие как древесина, щебень, песок, глина, гравий и другие, которые необходимы в строительстве и промышленности.
Сельскохозяйственные продукты, среди них зерно, пшеница, ячмень, кукуруза, подсолнечное масло и другие.
Нефтепродукты и химические вещества, например сырая нефть, бензин, дизельное топливо, мазут.
Металлы и металлургическая продукция, включая сталь, алюминий, медь, железную руду и т. д.
На Волгу приходится около 100 млн тонн грузов в год. Cебестоимость доставки одной тонны груза на 100 км речным типом транспорта примерно обходится в 340–350 руб-лей, тогда как перевозка по железной дороге – в 600–620 руб-лей, а на автомобилях – в 850–890 рублей, в зависимости от колебания цен на топливо (по ценам 2022 года).
II
Развитие пароходства на Волге происходило почти, можно сказать, на наших глазах. В мае 1823 г. учредилась первая пароходная компания для плавания по Волге, Каме и Каспийскому морю. Основателями этой компании были следующие лица: камергер Нарышкин, генерал-лейтенант граф Воронцов, граф Комаровский, тайный советник граф Нессельроде, действительный статский советник Уваров и титулярный советник Евреинов. Но эта компания рушилась в самом начале, и в 1824 г. не только в Средней Волге, но и в низовьях Волги не ходило еще ни одного парохода, – по крайней мере положительно известно, что император Александр I совершил свое плавание из Симбирска в Ставрополь и Самару на казенном гардкоте[19]. И только в 1842 г. на Волге появился 45-сильный пароход «Сокол» г. Соколовского. В 1843 г. доставлено было им из Нижнего в Астрахань 96 пассажиров в 10 дней.
Итак, пароходное сообщение на Волге впервые возникло лет 40 тому назад; до этого времени суда подымались вверх бурлаками и коноводными машинами. Вместо нынешних барж тогда существовали ладьи, значительно меньшего размера в сравнении с баржею. Ладью тянули бурлаки посредством лямки. Лямка сшита из кожи, шириною в 4 вершка, длиною 3 аршина. Концы сшивались вместе, к ним привязывали бечевку длиною в аршин и к другому концу ее прицепляли шарик величиною с грецкий орех. При помощи этого шарика лямку привязывали к снасти и затем лямку надевали через плечо и грудь на себя. Самое судно тянули вверх против течения следующим образом. На завозню садилось человек 10 бурлаков и, взяв с собою якорь с канатом, отправлялись к берегу, в поле. Выйдя на берег, бурлаки тащили завозню бечевою вверх по реке. Между тем оставшийся на ладье лоцман, соображая удаление завозни от ладьи на то расстояние, какой длины канат, то есть на 600 саженей, давал с ладьи флагом знак кормчему завозни, чтобы он тянувших бурлаков посадил в нее, выплывал на фарватер реки и бросал якорь. Вываливши якорь, завозню повертывали вниз по течению и доставляли другой конец каната на судно, в руки бурлаков. Привязав свои лямки к канату, бурлаки, числом до 100 человек, упираясь в палубу, медленно переступали с ноги на ногу, в такт, и при этом приговаривали: «Стукнем, брякнем о палубы, чтобы лямки были туже; валяй наша, валяй, вот поваливай, валяй!» Издали казалось, что бурлаки идут вперед, а между тем (подобно белке в колесе) подавалась вперед только одна ладья; и когда подойдет корма, бурлак, отстегнув свою лямку, идет на нос продолжать снова ту же работу. Так продолжалась работа без перерыва; шли только днем и подвигались вперед очень медленно – не более 10 верст в день. При этом число людей на судах было различно: на ладьях – 125–255 человек, на мокшанах – 90–100, на унжаках – от 20 до 30. От устья Камы до Нижнего Новгорода доходили в 45 суток.
Кроме этого способа тяга судна производилась и берегом, т. е. лямку тянули не на палубе, а по берегу реки. Для тяги берегом употреблялась бечева толщиною в окружности два вершка, длиною до 200 сажен; один конец привязывали к вершине мачты, а за другой тянули лямками человек 25 и более, если судно имело, например, 10 000 пудов, так как для тяги водою на каждого бурлака полагалось 21/2 тысячи пудов. Кстати, припомним здесь «бурлацкую тягу на Волге». По ст. 109, т. XII Устава путей сообщения нормальная бурлацкая тяга определялась так: «На всякие девятьсот пудов груза, начиная от пристани по нижней части Волги до Нижнего Новгорода, должно иметь на судах по три работника, а от Нижнего Новгорода до Рыбинска то же число на тысячу пудов». Во время тяги судна работали от восхода до заката солнца; при всей тяжести подобной работы бурлаки говорили, что «на Волгу идти – сладко поесть». Еду готовили артелями, и хозяева судна не скупились на харчи, лишь бы только бурлаки сохранили свои силы. С развитием пароходства бурлачество на Волге значительно упало и сохранилось вполне, в своей первобытной простоте, только в местностях, прилегающих к вод-ным системам, соединяющим Волгу с Онежским и Ладожским озерами: здесь крестьяне промышляют в качестве судохозяев, судорабочих, лоцманов и бурлаков. В Кирилловском уезде Новгородской губернии до 3000 крестьян ходят тянуть суда от р. Ковжи до Вытегры, зарабатывая в период навигации до 50 рублей на человека.
Навигационное время на Волге подразделяется на три периода или рейса: весенний, летний и осенний. Движение хлебных грузов совершается в течение всей навигации, но для хлеба, идущего специально вверх до Рыбинска и Петербурга, главную роль играет весенний рейс.
Как только Волга сбросит с себя ледяные оковы, на многочисленных хлебных пристанях ее закипает лихорадочная деятельность. Нагрузка весенних караванов ранее всех начинается на Самарской пристани. На Волге еще идет лед, а на реке Самаре уже грузятся хлебные караваны благодаря тому, что Самара вскрывается ото льда дней на 7–10 раньше Волги. Транспортировка хлебных грузов по Волге нередко производится купцами на собственных баржах и собственными пароходами, как это делают, например, Бугровы, Блиновы, Башкировы и другие. От Уфы и Перми и до Рыбинска берут с куля 70–90 копеек в баржах поставщика; в баржах же кладчика – 25–30 копеек с куля. Особенно дешево доставка хлеба обходится при сплавном судоходстве. Например, от Перми до устья Камы, на протяжении около 900 верст, перевозка пуда хлеба обходится купцу Блинову, посылающему свои хлеба в сорокапятисаженных баржах с осадкою 14 четвертей, – не более 1 копейки с пуда. В 1882 г. средняя плата от Саратова до Рыбинска по первому рейсу была 71/2–12 копеек, а по второму – от 51/2 до 10 копеек с пуда. За время осеннего рейса из Рыбинска ежедневно отходит от 35 до 50 судов. Вследствие ежедневной задержки в шлюзах довольно значительного количества судов, на Мариинском пути постепенно начинают скопляться караваны, замедляющие движение последующих судов; от этого хлебные караваны из Рыбинска в Петербург едва приходят через 50–60 дней. Стечение грузов на Мариинской системе иногда бывает так велико, что хлебные караваны нередко тянутся на протяжении 10–12 верст. С низовьев Волги и до Петербурга груз идет в продолжение 2–31/2 месяца.
Река Волга
Условия между пароходовладельцами и хлеботорговцами не принято обеспечивать какими-нибудь документами; сделки этого рода ограничиваются домашними условиями, где подробно обозначается срок подачи баржи к данной пристани, время нагрузки на нее хлеба и срок доставки товара на место назначения. Фрахт уплачивается приблизительно таким порядком: при заключении контракта дается в задаток самая незначительная часть, около 1/2—1 копейки с пуда; остальные деньги уплачиваются по прибытии груза в Рыбинск.
Вся масса хлеба с низовьев Волги, а также Оки и Камы сосредоточивается в Рыбинске. В 1882–1883 гг. число судов, выбывших с грузом из Рыбинска, простиралось до 5000. Нагруженные и перегруженные в Рыбинске грузы отправлены:
Вверх по Волге 1435 судов с грузом 6 000 000 пудов
Вниз по Волге 647 судов с грузом 3 800 000 пудов
Вверх по Шексне 2533 судов с грузом 40 500 900 пудов
Сверх того прошли мимо Рыбинска без перегрузки:
Вверх по Волге 293 судна с грузом 600 000 пудов
Вниз по Волге 425 судна с грузом 1 590 000 пудов
Вверх по Шексне 273 судна с грузом 3 150 000 пудов
До Рыбинска хлеб идет в огромных баржах. Какой-нибудь буксирный пароход в 400 сил сразу тащит за собою 3 баржи с 300 000 пудов, делая против течения 100 верст в сутки. В Рыбинске с больших волжских судов хлеб перегружается на малые суда, приспособленные к плаванию по каналам. Так называемые тихвинки и сомины поднимают только от 7000 до 10 000 пудов. Таким образом, Рыбинск сделался естественным пределом низового судоходства. Кроме того, от Рыбинска вверх главный волжский путь хлебного движения подразделяется на 3 ветви, по которым производится питание: 1) Тверской, Новгородской, Олонецкой и других губерний, а также 2) Финляндии и 3) столицы с ее портом. В силу всех сказанных условий Рыбинск во время навигации, и в особенности в первую половину ее, представляет собою громадный базар хлеба Нижневолжского, Камского и отчасти Окского бассейнов. К этому времени туда съезжается низовое и верховое купечество: первое – для продажи, а второе – для закупки.
В первую половину лета рыбинский рынок представляет весьма оживленную картину. На берегах Волги сложены огромные бунты[20] хлеба, хранящегося под открытым небом вследствие переполнения амбаров или по нежеланию увеличивать расходы и потери по хлебному товару еще новыми издержками, то есть наемною платою за помещения для него. Многочисленные суда, баржи, лодки и всякие подчалки стоят линиями или шеренгами поперек Волги. В каждой линии от 15 до 20 барж, расстояние между линиями – 60 саженей. Между этим строем судов происходит беспрестанно громадное передвижение барж, пароходов и даже караванов. Кругом у пристаней выгружается множество судов, по узкому фарватеру подтягиваются нагруженные суда, сплавляются порожние, шныряют взад и вперед разные «забежки» и буксирные пароходы, и тут же на всех парах мчится какой-нибудь пассажирский пароход. По берегам Волги стоят деревянные пакгаузы и амбары, пристани на сваях; а на правом берегу вытянулись длинные ряды вагонов, принимающих товар для Бологого, Петербурга и далее. Вся масса богатства Волжского бассейна, то есть 24 губерний, сосредоточивается на площади в 5–10 верст длины и 1 версту ширины. В горячее время Волга около Рыбинска бывает буквально запружена всевозможными барками и баржами, так что при помощи последних образуется живой мост, по которому можно перейти с одного берега на другой.
Выгрузка хлебной баржи
Если бы все баржи и пароходы, пришедшие в Рыбинск, поставить один за другим в одну линию, образовался бы колоссальный хлебный караван длиною примерно в 200 верст. Если бы этот наплыв хлеба потребовал отправки гужевым способом, понадобилось бы более 2 000 000 подвод, которые, будучи поставлены в два ряда, составили бы непрерывную линию от Петербурга до Ташкента.
III
Для перегрузки хлеба в Рыбинске формируются артели крючников из крестьян Тверской, Ярославской, Нижегородской и Владимирской губерний. В горячее время поденщик-крючник зарабатывает до 3 рублей в день. В обыкновенное время в Рыбинске насчитывается до 20 000 жителей; с открытием же навигации наплыв торгового и рабочего народа простирается до 100 000 человек. Одних крючников набирается до 5000. Баржа почти целый день полна народу. Купечество на ней собирается в отдельные гpуппы, по местностям, откуда оно съезжается. Общее состояние и движение хлебных цен на Рыбинском рынке вполне подчиняются указанию столичной биржи. Главные условия, управляющие движением цен на Петербургской бирже, следующие:
1) состояние портовых и иностранных хлебных рынков;
положение денежного рынка;
виды на урожай в низовых и частью замосковских губерниях;
4) степень обеспечения продовольствия и урожай в Финляндии и губерниях прибалтийских. Вообще говоря, спрос на хлеб и цены на него зависят не от нашего урожая или неурожая, а от урожая «на всемирном рынке». Сделки между купечеством в Рыбинске совершаются на бирже, а также в трактирах, сидя «за чаем». Условия, заключаемые при этом, бывают весьма разнообразны. Цены на хлеб даже одного и того же достоинства и в один и тот же день бывают различны, смотря по тому, покупается ли он на наличные деньги или же с рассрочкой на известное время.
По итогам 2022 года урожай зерна в России составил 154 млн тонн, увеличившись на 26,6 % по сравнению с 2021 годом (121 млн тонн). Из них 100 млн тонн составила пшеница.
Только факты:
Россия – мировой лидер по экспорту пшеницы с 2016 года;
российское зерно покупают 138 стран мира;
на зерновые приходится 33 % всего российского продовольственного экспорта;
пшеница из России составляет 20 % мирового экспорта и 78 % российского зернового экспорта;
выручка от продажи пшеницы в 2021 году составила $8,8 млрд;
на пшеницу приходится около 64 % производства зерна в России, также страна выращивает ячмень (15 % производства), кукурузу (10,4 %), овес (3,1 %) и горох (2,6 %).
Хлебная торговля волжского района питает собою многочисленные отрасли производства. Рыбинск является, между прочим, главным центром торговли мешками, которые миллионами штук привозятся сюда из Тверской, Ярославской, Костромской и других губерний. Цена на новый мешок колеблется от 20 до 30 копеек, и он выдерживает большей частью 3 конца. Куль обходится от 15 до 25 копеек и может выдержать 1 конец. Выделкою рогож и кулей славятся Костромская, Вятская и Симбирская губернии.
В Костромской губернии Ветлужский рогожный округ Макарьевского уезда обнимает собою 65 деревень, или 8 волостей, с населением в 18 000 душ; промыслом занято 3400 мужчин, детей, женщин и стариков. Работа начинается с октября месяца и оканчивается в марте. Рогожа ткется, как холст, на тех же орудиях: станок, челнок и бердо. Рогожи ткутся из мочала, получаемого в городе Ветлуге от рыбинских купцов. Обработав материал, кустари сдают рогожи по счету, получая с сотни, смотря по размеру рогожи, по 3 рубля и более. Рогожи сплавляются в низовые поволжские города. Мочало покупается в Нижнем Новгороде, от 70 до 90 копеек за пуд.
В Вятской губернии в Орловском уезде насчитывается до 4500 рогожников. Из них 3500 человек занимаются выделкою рогож на стороне, а остальные – дома, на своих местах. Выделка рогож производится в кулетканных заведениях и в жилых помещениях. Мочало закупается в Уфимской и Казанской губерниях. Один мастер с двумя помощниками может выткать в течение дня 15 штук сортовой рогожи, а в неделю – 90 штук. Сортовая рогожа весит средним числом 5 фунтов, так что на все 90 штук идет 11 пудов 10 фунтов мочала. Следовательно, на одном станке в месяц перерабатывается до 45 пудов мочала. Все рогожники Орловского уезда в период работ, с октября по апрель, перерабатывают до 75 000 пудов мочала, что соответствует 600 000 рогож.
Заработок рогожника следующий: в день он выткет 15 штук рогож, а в неделю – 90 штук по 5 копеек, за что получит 4 рубля 50 копеек, а в месяц – 18 рублей.
Кули и рогожи сбываются в Орел – в торговые конторы, ведущие заграничную хлебную торговлю с Петербургом через Рыбинск.
В Симбирской губернии рогожное производство сосредоточивается в Корсунском уезде, где есть целые селения, занимающиеся выделкою кулей, циновок и рогож; производство кулей в этой губернии поддерживается огромным количеством хлеба, отправляемого по реке Суре. Из рогож шьют кули большою кривою иглою, и хороший работник может сшить до 200 рогож в кули за день.
Судостроением занимаются преимущественно села, лежащие по рекам Мологе и Чагоде. В Устюжском уезде этим промыслом занимаются 5 волостей, в которых ежегодно строится для продажи в Рыбинске до 4000 судов и барок разных наименований: «сомины», «тихвинки», «межеумки», «завозни» и т. д. Постройка судов производится артелями по 5 человек; таких артелей в уезде насчитывается до 40.
IV
Когда хлебные грузы из Рыбинска прибудут в Петербург, они сосредоточиваются на Калашниковской пристани. На Калашниковской пристани[21] почти во всяком доме имеются кладовые или амбары: значительное количество их построено даже на противоположном берегу Невы – на Охте, но главнейший собственник амбаров – Александро-Невская лавра. Монастырю принадлежит 41 амбар и две огромные кладовые, в которых имеется 69 отдельных номеров; таким образом, всего насчитывается 119 амбаров. Монастырские амбары двух видов: одни – 30 саженей длины, другие – 20 сажен. В каждом амбаре укладывается от 15 до 20 тысяч кулей, то есть от 150 000 до 200 000 пудов. Во всех монастырских амбарах может уместиться свыше 10 000 000 пудов хлеба.
Все амбары – каменные, о двух железных дверях. Одни из них выходят на Неву, а другие – в противоположную сторону, к железнодорожной линии, которая соединяет Калашниковскую пристань с Николаевской железной дорогой. Вагоны подходят к самым дверям, так что при выгрузке хлеба не требуется даже ломовика: кули и мешки прямо перетаскиваются в амбары. Полы в амбарах деревянные и настланы прямо на землю, на стенах – продольные отдушины для вентиляции. Амбары тянутся в одну линию почти у самого берега Невы. Арендная плата за амбар – 1150 рублей в год. Хлеботорговцы заключают с монастырем домашнее условие, по которому они обязуются «складывать хлеб, отступая от стен на аршин и более, на столько же не докладывая его вверху до стропил», так что хлеб лежит в амбаре, не касаясь его стен. Все амбары почти всегда заняты.
Любопытно, что среди столичных хлеботорговцев находились капиталисты, предлагавшие монастырю снять в аренду все амбары, но монастырь это предложение отклонил, не желая навлекать на себя со стороны обывателей столицы нареканий, неизбежных при подобной монополии. По уверению эконома, если бы монастырь согласился на монополию, то лавра тотчас же, без всяких хлопот, получила бы по 2000 рублей за каждый амбар.
Монастырские амбары строились исподволь, в течение 10 лет, с 1841 по 1851 год. На месте нынешней Калашниковской пристани в то время стояло непроходимое болото. Никто, конечно, и не подозревал, что со временем на этом болоте будут сосредоточиваться хлебные богатства 24 губерний Волжского бассейна. Постройка каждого амбара обошлась от 20 000 до 30 000 рублей, а все вместе стоили монастырю свыше миллиона рублей.
г. Рыбинск
В Рыбинске каждая барка с хлебом получает от местного начальства так называемый накладной лист, в котором обозначено количество нагруженного хлеба. По приходе барки в Петербург накладные листы предъявляются на брандвахте.
На Калашниковской пристани находится хлебная контора с вывескою следующего содержания: «С.-Петербургская городская исполнительная комиссия по заведыванию хлебною пристанью». В этой конторе с каждого куля или мешка взимается «за причалку к берегу» двухкопеечный сбор в пользу города. Впрочем, половина этого сбора отчисляется в пользу монахов Александро-Невской лавры. Дело в том, что берег Калашниковской пристани простирается на 3 версты, и две трети его принадлежат Александро-Невскому монастырю. Петербургская городская дума, исходя из того положения, что все постройки на реке Неве, например рыбные садки, купальни и прочие, платят налог в пользу города, заявила претензию и на двухкопеечный сбор, по ее мнению, собира-емый монастырем не по праву. В 1867 году дума вошла с ходатайством об этом куда следует, и возникла интересная тяжба между нею и Александро-Невским монастырем. По этому поводу министр внутренних дел входил в сношения с обер-прокурором Святейшего Синода, который уведомил, что, по соображениям духовного собора Александро-Невской лавры, вполне одобряемым и с. – петербургским митрополитом, признается законным и необходимым оставить за лаврою, по-прежнему без всяких изменений, право на участие в двухкопеечном сборе. По объяснению духовного собора, береговые места, как высочайше пожалованные лавре в самом начале основания ее, составляют бесспорную ее собственность, а по праву собственности владелец земли имеет право и на воды, в пределах ее находящиеся; с прекращением участия лавры в двухкопеечном сборе она понесла бы ежегодный убыток в 35 000 рублей. Вследствие такого отзыва министр внутренних дел предложил: по предварительном собрании сведений о тех документах, на основании которых лавра признает своею бесспорной собственностью береговые места и воды, в пределах оных находящиеся, передать это дело вновь на обсуждение городской думы. Духовный собор Александро-Невской лавры сообщил затем городской думе, что земли под строением Александро-Невского монастыря и служительских домов, от речки Черной вниз по Неве 200 и вверх 800, всего 1000 саженей, и вверх по Черной речке – пожалованы монастырю в 1722 году государем Петром I.
Калашниковская пристань разделена на участки, называемые «линиями». Вдоль берега стоят высокие шесты с прибитыми наверху белыми дощечками, на которых обозначены номера линий. Крепкие устои, вбитые довольно часто на берегу, служат для привязки барок. На случай пожара в нескольких будках стоят пожарные машины, чтобы подать первую помощь. Кроме того, хлебная контора соединена телеграфом с ближайшею пожарною частью. Барки ставятся параллельно с берегом и одна за другою десятками тянутся к середине Невы. Это и называется «линией». Во избежание распространения пожара между линиями соблюдаются интервалы в 30 саженей.
Калашниковская набережная
Однако спорный вопрос до сих пор еще не решен, и половина сбора, дающая каждый год до 35 000 рублей, идет в пользу Александро-Невской лавры.
Каждая причалившая барка берет из хлебной конторы особый билет, в котором обозначено, что двухкопеечный сбор оплачен. В противном случае выгрузку хлеба не дозволят. Для контроля при конторе имеются так называемые береговые и надсмотрщики.
Береговые наблюдают за причалившими барками, а также и за количеством выгружаемого хлеба: действительно ли то количество хлеба выгружено, за которое оплачен сбор.
V
Чтобы выгрузить хлеб на берег, на сцену является крючник.
Для перемещения хлебных грузов в хлебные амбары и на лихтеры на Калашниковской пристани имеется большой спрос на мускульный труд. Летом сюда стекаются тысячи рабочих из губерний Тверской и Смоленской. По справедливости можно сказать, что многочисленные хлебные караваны со всего Волжского бассейна на Калашниковской пристани проходят через руки крючника. Арена деятельности крючника очень маленькая. Вся его работа заключается в том, чтобы взвалить куль на плечи и с барки перетащить на берег до ломовика или до кладовой.
Крючники организуют артель человек в 20–30; из своей среды выбирают «батыря», главу артели, и счетчика (писаря). По окончании летнего рабочего сезона они производят «дуван», то есть дележ заработанных денег. Артель работает поштучно. За выгрузку куля или мешка взимается 7 копеек, сюда же входит и перевозка на ломовике. За бортовую перегрузку берут 5 копеек с куля. Бортовой перегрузкой называется такая, когда хлеб нагружается с одного судна на другое, с борта на борт. Артель нанимает квартиру, имеет общий стол. Рабочая пора артели начинается от Пасхи и продолжается до 14 ноября, то есть до прекращения навигации. Дуван[22] производится два раза: около Петрова дня и по окончании работ. На каждого крючника приходится от 150 до 200 рублей. Кроме артели на Калашниковской пристани есть еще «поденщики», которые нередко в два месяца зарабатывают то же самое, что артель – в четыре. В горячее время поденщик получает от 2 до 3 рублей в день. Как исключение, были примеры, когда поденщик получал по 1 рублю за куль. Но подобный счастливый заработок бывал, когда с судном происходила какая-нибудь неожиданная оказия: например, образовалась течь, или оно погибало от напора льда. Когда вы войдете в хлебный амбар, то вас поражает гора мешков с хлебом, поднимающаяся до самой крыши; какого же труда стоило поднять 5—9-пудовые мешки на такую высоту!
При выгрузке хлеба из барки в амбары крючники применяют принцип разделения труда. При помощи крючка взваливши мешок на плечи, крючник с барки несет его на берег, кладет на особую подстановку, а сам опять идет за следующим мешком. В это время товарищ его подхватывает мешок и несет только до дверей амбара. В самом амбаре каждый мешок переходит через несколько рук; по особо устроенным лесам мешки поднимаются выше и выше, пока наконец не взгромоздятся под самую крышу. Мешки передаются не прямо из рук в руки, а для удобства ставятся на подстановки, так что мешок поднимается от одной подстановки до другой точно по лестнице. Чтобы нагрузить амбар, вмещающий 100 000 пудов, достаточно одной недели. Иные могучие плечи крючника перетаскивают в день до 2000 мешков. Во время процесса работы царит тишина: вы только слышите шаги крючников с кулями на плечах.
Выгрузка амбара производится вдвое скорее, чем нагрузка, так как в первом случае мешки скатываются сверху вниз, что значительно упрощает работу.
Сегодня обычно процесс загрузки зерна с барж осуществляется следующим образом:
1. Баржа приплывает к причалу или специально оборудованной платформе, где будет производиться загрузка.
2. Баржа может быть стабилизирована или закреплена, чтобы предотвратить ее движение во время загрузки.
3. На причале или платформе устанавливаются различные виды оборудования, такие как краны, конвейеры или погрузчики, для перекачки зерна с баржи на землю.
4. Специальные трубопроводы, рукава или конвейеры устанавливаются для соединения между баржей и наземными хранилищами или транспортными средствами.
5. С помощью оборудования зерно перекачивается из трюма баржи на землю. Обычно это осуществляется путем использования конвейерной системы или погрузчиков, которые перемещают зерно из трюма баржи в хранилища или на транспортные средства.
6. В процессе загрузки зерна проводится контроль качества, обеспечивающий соответствие зерна установленным стандартам. Также ведется учет загруженного объема зерна.
Теперь посмотрим, как нагружают хлеб с берега на барку.
Между Петербургом и Кронштадтом работает своеобразная флотилия, занимающаяся исключительно перевозкой груза в столицу с приходящих в Кронштадт заграничных судов, и обратно – в Кронштадт, на те же суда заграничного плавания, отечественных продуктов.· Суда этой флотилии называются лихтерами и бывают весьма разнообразны: лодки, полулодки, баржи, тихвинки, межеумки, берлинки, каюки, шхунера, боты, соймы и марьинки. Вместимость их весьма различна: есть палубные суда, поднимающие до 3000 кулей пшеницы, и беспалубные – 40 000 пудов каменного угля. Всех судов каботажной петербургско-кронштадтской флотилии насчитывается около 1500, принадлежащих 200 хозяевам, из которых некоторые владеют 20–30 судами и более.
Фрахт взимается от полутора до трех копеек с пуда, или от 100 до 150 рублей с судна.
С открытием навигации многочисленные лихтеры бывают заняты перевозкою хлеба с Калашниковской пристани в Кронштадт, где хлеб перегружается на заграничные пароходы.
Любопытно проследить, каким образом организована нагрузка хлеба на лихтера. На Калашниковскую пристань хлеб подвозится двумя путями: по Неве и по Николаевской железной дороге. В горячее время на пристань ежедневно приходит от 100 до 400 вагонов с хлебом, не считая судов. Вагоны разгружаются следующим образом. Ломовые лошади останавливаются около самых дверей вагона. Трое крючников работают внутри вагона, а один стоит снаружи вагона, около дверей. Хлебные кули из вагона подтаскиваются к дверям; этим делом занято бывает на каждый вагон двое крючников, третий же, «подавальщик», передает кули своему товарищу, который, подставив спину и зацепив куль крюком, кидает его на ломовика.
Крючник, перекидывающий кули из вагона на ломовика, называется «кидалом». Очевидно, кидало при разгрузке вагона работает больше всех своих товарищей: хлебный груз всего вагона непременно проходит через спину кидалы. Можно представить себе, какую массу переносит кидало, если в рабочий день он нередко передает до 40 вагонов. Ломовики с грузом подъезжают к берегу, около которого стоит нагружаемое судно.
Для нагрузки судна составляется так называемая «рука»: это артель крючников в 8–10 человек, работающая на одном судне. Если говорят: дай мне «руку» посильнее, это означает, что артель надо составить человек в 10–15. Каждая «рука» подчиняется «отделенному», на котором лежит обязанность считать количество кулей и мешков, нагружаемых на судно.
Хлебный товар принимается на судно приемщиком, который следит за количеством и качеством товара. Каждый «партионщик» имеет человек 5–6 приемщиков, которые отвечают за принимаемый товар. На приемщике лежит большая ответственность: через его руки проходит весь хлеб, отправляемый за границу; он поверяет, действительно ли тот товар доставлен на пристань, который был запродан его хозяину.
У каждого приемщика имеется особый прибор, известный у хлеботорговцев под именем «пулька». Посредством этого прибора легко можно определить «натуру» принимаемого хлеба. Пулька – это есть не что иное, как миниатюрные весы, у которых вместо одной из чашек весов приделан металлический стакан или мерка, куда насыпается испытуемое зерно, а на другую чашку весов кладут разновески-золотники. Понятно, если насыпать полный стакан сперва хорошего, ядреного зерна и взвесить, а потом – худого, рыхлого и тоже взвесить, то «натуристость» их будет неодинакова. Принадлежности пульки – насыпка и валик. Чтобы зерно насыпалось в стакан ровно, его насыпают при помощи насыпки (в виде усеченного конуса), у которой дно посредством особого механизма отскакивает в сторону, и зерно сыплется в стакан равномерно, точно вода льется из лейки. Деревянный валик служит для снимания прочь верхушки, чтобы зерно лежало вровень с краями стакана. Если пулька показывает, что мерка испытуемой ржи весит 120 золотников, это значит, что «натура» ржи равняется 9 пудам в 1 четверти, если 130 золотников, то 10 пудам.
Заметим, что этот прибор не совсем точный; по желанию, «натуристость» можно на 1 или 2 золотника показывать выше «натуры». При снимании верхушки стоит только нажать на нее, чтобы сбросить прочь возможный minimum, а остальное вдавить в стакан. Вследствие этого хлеботорговцы определяют «натуру» хлеба несколько раз и берут во внимание средние числа. Однако пулька употребляется во всех портовых городах, торгующих хлебом: в Одессе, Петербурге, Гамбурге, Лондоне и Марселе.
Нагрузка судна начинается тем, что, по выражению крючников, в судне кладут «печку», т. е. из мешков складывают пирамиду, вершина которой приходится как раз над самым люком. На «печи» сидит один из крючников, который передаст кули с палубы внутрь судна, где их укладывают уборщики. Около самого люка стоят десятичные весы. Артель крючников, один за другим, гусем, переносит кули с берега на судно и сбрасывает с плеч на весы.
Было бы неудобно развязывать и расшивать каждый мешок, чтобы удостовериться в качестве принимаемого товара – нет ли там песку вместо хлеба или какой-нибудь примеси. Для сокращения времени приспособлены особого рода совки или щупы, посредством которых, не развязывая мешка, можно, однако же, достать из последнего пробу. Щуп имеет вид большой стальной иглы длиною в один фут; на конце ее находится углубление в форме желобка. Воткнувши эту иглу в мешок и вынув ее обратно, можно из последнего достать пробу в количестве одной горсти. Приемщик зондирует хлеб щупом, взвешивает каждый куль и записывает в книжечку; точно так же отмечает у себя в книжечке вес каждого куля и «отделенный». То и дело слышен монотонный голос приемщика:
– Восемь пудов двадцать пять фунтов!
– Восемь пятнадцать!
– Восемь двадцать!
Записные книжечки приемщиков разграфлены особым образом. Для удобства обозначены пятки, десятки, и на одну страницу можно записать вес только 100 кулей. Так как приходится иметь дело с десятками тысяч пудов, приемщик, отсчитывая страницы, скоро и быстро может подвести итог как принятому количеству кулей, так и весу всего груза. Около весов стоит один из крючников, под именем «валило»: он сваливает мешки с чашки весов прямо в люк. Внутри судна бегают двое уборщиков; на долю их выпадает самая тяжелая работа. Весь груз, перетаскиваемый артелью, концентрируется на них двоих.
Чтобы не задерживать «руку», уборщики буквально бегают с мешками или кулями, укладывая их правильными рядами. Простой математический расчет показывает, какую работу может сделать крючник-уборщик. Обыкновенно, в рабочий день, от 6 часов утра до 6 вечера, «рука» из 10 человек нагружает 1500 кулей, то есть на каждого рабочего 150 кулей. А на каждого уборщика приходится по 750 кулей, или 7500 пудов в один день! Немудрено, что между уборщиками встречаются субъекты поистине богатырского телосложения.
Летом, во время жары, уборщики бегают с кулями босиком, в одной рубашке и штанах, подвязанных выше колен. Нам приходилось наблюдать одного из уборщиков. Это – моложавый, безбородый детина, с высокой могучей грудью, широкоплечий и с чрезвычайно развитыми мышцами на руках. Рукава рубахи плотно прилегают к мускулам, и казалось, если бы эти рукава были чуть поуже, то не выдержали бы напора мышц и лопнули бы. С удивительной ловкостью он подхватывал мешки один за другим, убегал на нос судна и, тотчас являясь опять около люка, снова подставлял свою могучую спину.
– На вашу долю больше всех приходится работать?
– Там целая артель таскает, а нас здесь только двое! Не зевай!
– Давно таскаете кули?
– Пятый год!
– Много зарабатываете?
– Прежде хозяин по 180 рублей рассчитывал, а ноне – не знаю как.
– Что же, он поровну всех рассчитывает?
– Нет, смотря по силе и расторопности. Все бы хорошо, одним плохо – по воскресеньям приходится работать! Везде в воскресенье отдыхают, а у нас нет: что будни, что праздники – все едино. Все дни перепутаешь. Подадут за обедом щи с говядиной – ну, значит, сегодня воскресенье; этим только и отличишь!
– Спина не болит?
– Ничего, привыкли! А вот ноги болят, потому вся тяжесть на ноги давит. Иной раз день-деньской так умаешься, что, кажись, и соломину не перешагнешь! А если кули подымал кверху, потом все чудится, что в гору идешь!
Когда хлеб принят, артель крючников получает от приемщика расписку, в которой обозначено число нагруженных кулей; по этой расписке производится расчет за нагрузку. Приемщики играют значительную роль в хлебной торговле. Если приемщик становится слишком внимательным к принимаемому товару, придирается к нему, то ему отводят глаза при помощи презренного металла. Впрочем, к этому последнему средству почти всегда приходится прибегать для того, чтобы, по словам хлеботорговцев, «приемка шла веселей». Разница только в размерах подачки.
VI
Когда судно нагрузят доверхy, люк запирают на замок, накладывают свинцовую печать и прикрывают кожаным брезентом, чтобы туда не проникала дождевая вода. Затем груз направляется в Кронштадт. Отправка хлеба за границу производится главным образом в первую половину лета.
Уже в последних числах мая на Калашниковской пристани происходит страшная сутолока. Ветвь Николаевской железной дороги, подходящая к пристани, запружена вагонами с хлебом. На Неве – лес мачт. Сотни ломовиков подвозят хлеб из вагонов к берегу. Тысячи крючников таскают кули. Приемщики принимают товар. Невольно является мысль, что Калашниковская пристань – это сама земледельческая Россия. Цифры красноречиво это подтверждают. Например, от 5 до 12 мая 1885 г. по Николаевской железной дороге на пристань привезено 333 300 кулей хлеба. Имея в виду, что средний вес куля 6 пудов и что один вагон вмещает 600 пудов, получим, что в одну неделю пришло 3333 вагона, т. е. ежедневно по 476 вагонов! Но перейдем к более грандиозным цифрам. На Калашниковскую пристань доставлено кулей и мешков с хлебом:
Переведя это на пуды, выходит, что в 1884 г. на Калашниковскую пристань привезено 85 000 000 пудов хлеба.
Когда с берегов Волги или Камы хлебные караваны прибудут в Петербург, то отсюда хлебный товар принимает три различных направления: одна часть остается в Петербурге для продовольствия обывателей столицы, другая идет в Финляндию и наконец третья сбывается за границу.
В отношении экспорта хлеба Петербург занимает первое место между всеми портовыми городами России. И только в самое последнее время это первенство начинает оспаривать Одесса.
Так, например, от 1883 до 1885 года вывоз хлеба был:
В столице насчитывается до 30 контор, занимающихся хлебною торговлею. Из них самыми крупными считаются конторы Брандта, Губарта, Леона и другие.
Комиссионерская контора Брандта ежегодно отправляет до 1 800 000 четвертей хлеба, 600 000 пудов льна, 200 000 пудов льняного семени и на 3 000 000 рублей леса. Годовой оборот ее простирается до 35 000 000 рублей. Для вырубки леса она арендует до 400 000 десятин лесных участков в губерниях: Олонецкой, Вологодской и Новгородской. Лес покупается на сруб «попенно», т. е. платится определенная плата за каждый пень или дерево. При этом договариваются, какой толщины можно валить дерево и какой – нельзя, и оставлять на корню, пока не подрастет. Цена дерева на корню колеблется от 40 до 70 копеек. С каждой десятины получается от 500 до 1000 дерев.
Техническая сторона экспорта хлеба состоит в следующем: осмотр товара, приемка товара и отправка товара за границу.
На Калашниковской пристани находится несколько контор. Все хлебные операции производятся заочно, на основании пробы продаваемого товара. Обыкновенно хлеботорговец приносит или присылает в комиссионерскую контору пробу товара в маленьком бумажном пакете с обозначением сорта хлеба, № вагона, судна или амбара, где этот хлеб хранится, и наконец, фамилии хлеботорговца. В конторе определяют «натуру» доставленной пробы; если представленный товар – льняное семя, то высчитывают процентное содержание примеси и мусора. Если запроданный товар находится в дороге, в этом случае проба запечатывается двумя именными печатями – покупателя и продавца. Затем, когда товар прибудет к месту назначения, приемщик сверяет пробу с доставленным товаром. В случае какого-нибудь недоразумения товароотправителю предлагают или «расторговаться», или сбавить цену. При отправке партии хлеба, нередко составленной из нескольких сортов хлебов, для комиссионера важно знать качество всей партии, от первого до последнего мешка. Это достигается тем, что берется понемногу товара из каждого мешка, все это смешивается и затем определяется «средняя натура» всей партии.
Для отправки товара зафрахтовывается какой-нибудь заграничный пароход. Стоимость провоза пуда пшеницы из Самары до Петербурга – 12 копеек. Цена морского фрахта, например в 1884 г., равнялась 5 копейкам с пуда. Таким образом, стоимость провоза за весь путь от Самары в Лондон обходится в 17 копеек с пуда. Большой океанический пароход с грузом 100 000–300 000 пудов поспевает в Лондон в 6–7 суток. Капитан заграничного судна, приняв хлебный груз, получает вместе с тем запечатанную пробу его; на пакете обозначена «средняя натура» всего фрахтуемого хлеба. Со своей стороны, капитан парохода, в удостоверение количества принятого груза, выдает комиссионерской конторе «коносамент», который и представляется в известные банкирские дома – для учета. И только уже после этой операции контора производит окончательный расчет с продавцом хлеба.
Что касается до цен нашего хлеба в Лондоне, то, например, четверть овса в 6 пудов 20 фунтов, стоимостью в Петербурге от 5 рублей 70 копеек и до 6 рублей, продается в Лондоне от 61/2 до 71/2 рубля.
Закупка хлеба для потребностей столицы производится в Барановском трактире на Калашниковской пристани, куда стекаются лабазники, мелочники, булочники и пекари со всего Петербурга. Кроме того сюда же приезжают хлеботорговцы из Финляндии по закупке хлеба для местных потребностей: ежегодно из Петербурга по Финляндской железной дороге отправляется до 2 000 000 пудов разного хлеба.
Ежедневно по утрам Барановский трактир представляет своеобразное зрелище. Хлеботорговцы сидят за чаем и беседуют между собою. Все они разделились на две группы. В одном конце трактира сидят хлебные тузы, партионщики-миллионеры, а в другом – что называется, мелкая сошка. Между этими группами сплошною толпою стоят лабазники, мелочники, булочники и пекари. Почти все хлеботорговцы, начиная от первостатейного партионщика и кончая последним мелочником, одеты в длиннополые русские кафтаны, волосы подстрижены в скобку. Зато комиссионеры, маклеры и «зайцы» одеты в новомодные клетчатые пары. По рукам ходят пакеты с пробами. У иного хлеботорговца за пазухой лежит целый ворох пакетов. У других пакеты тщательно завязаны в узелке, в платке. Там и сям видно, как пробу высыпают из пакета на руку, внимательно разглядывают и пробуют даже на зуб. Традиционный трактирный орган стоит молча, чтобы не мешать деловому разговору. Торг ведется на ушко, и сделка закрепляется битьем по рукам. При совершении покупки никаких документов не требуется, и вся операция держится на честном слове.
VII
Как, в Петербурге не имеется ни мельников, ни мельниц. Мучной товар получается из поволжских губерний и отчасти из-под Москвы.
Лица, занимавшиеся специально изучением русского мукомольного дела, например г. Мельников и Вебер, согласны между собою в том, что наши мельницы производят продукт плохого качества и в недостаточном количестве. В то время как наш мучной экспорт благодаря высокому известно качеству зерна должен был бы увеличиваться, он все более и более сокращается. Еще в 1870 г. вывоз за границу муки составлял 718 000 четвертей, а в 1884 г. он упал до 274 000. По снабжению мукою главной потребительницы привозного хлеба Англии, наше отечество в настоящее время заняло в ряду прочих стран последнее место. Это печальное явление объясняется тем, что наше мукомольное дело находится в том же патриархальном положении, в каком оно пребывало десятки и даже сотни лет тому назад.
Как ни плоха наша статистика мукомольного дела, не подлежит сомнению, что господствующий тип наших мельниц – мельницы водяные и ветряные. И те и другие, даже в том случае, если устроены вполне исправно, значительную часть года бывают обречены на бездействие. Так, период деятельности водяных мельниц находится в зависимости от количества запасов воды в мельничных запpудах, обусловливаемою в свою очередь дождливою или засушливою погодою.
Ветряные мельницы, в свою очередь, отказываются работать, когда нет ветра. Это бывает даже при условии совершенно правильного устройства мельницы. Но известно, что как водяные, так и ветряные мельницы устраиваются у нас таким образом, что первые не в состоянии утилизировать должным образом движущую силу воды, а вторые отказываются пользоваться как следует услугами ветра. На «водянках» большая часть воды зачастую проскальзывает чрез лопасти колес без всякой пользы. «Ветрянки», в свою очередь, страдают неправильностями в устройстве крыльев, заставляющими их иной раз бездействовать даже при значительном ветре.
Но есть еще, так сказать, побочные обстоятельства, препятствующие нашим мельницам выполнять как следует свое назначение. При нашем капризном климате эти мельницы зачастую совершенно отрезываются от остального Божьего мира. Стоит только, чтобы на несколько дней установилась дождливая погода, и на мельницу нельзя будет попасть. Так, например, в ноябре 1886 г. даже саратовские мельницы должны были прекратить размол вследствие полного отсутствия подвоза пшеницы.
Нужно ли удивляться, что огромная часть нашего сельского люда до сих пор пользуется, по словам Вебера, для размола муки ручными жерновами, наподобие тех, какие существовали у древних римлян! «Единственно, в чем мы действительно опередили древних римлян относительно ручных жерновов – это в количественном производстве муки на этих жерновах. У нас, в России, на ручных жерновах перемалывается ежегодно не менее 67 000 000 четвертей зернового хлеба. Такого громадного помола у древних римлян, наверное, не было: у них не хватило бы рабочих рук для этого, хотя смело можно предположить, что их ручные жернова своею производительностью не отставали от наших». Низкий уровень развития мельничного дела побуждает крестьян прибегать к приготовлению муки у себя дома, хотя при этом затрачивается времени вдесятеро больше. Господину Веберу приходилось быть свидетелем, как крестьяне приготовляли муку на ручных жерновах в деревне, находившейся всего в полутора верстах от мельницы. На его вопрос, почему мелят руками, когда под боком находится большая мельница, крестьянин ответил, что мельница бездействовала две недели: «Вот и понаехало народу издалека, верст за 15, и уже с неделю ждут; мельник-то муку дальних мелет, потому гостинцев навезли, кто курицу, кто яиц; ну а своим, ближним, не дождаться, – вот я и решил дома смолоть». Ко всему этому надо прибавить, что мельники нередко прибегают к утайке муки, устраивая на своих мельницах разные приспособления для того, чтобы часть продукта попадала в им одним ведомые ящики. Этим обстоятельством, вероятно, и следует объяснять тот факт, что «выходы муки» при помоле дома на ручных жерновах получаются более значительные.
Рядом с допотопными жерновами в России в настоящее время действуют и громадные паровые мельницы, да еще вдобавок усовершенствованной системы, «вальцовые». Первая из паровых мельниц возникла у нас в 1845 г., но наибольшее число их открылось в период 70-х годов. Хотя после того появилось значительное количество новых мукомолен, однако теперь их работает лишь около 200. Наибольшее число крупных мельниц, как показывает последний «Указатель фабрик и заводов» г. Орлова, сосредоточивается в видных центрах хлебной торговли, внутренней и внешней – в Одессе, Саратове, Самаре, Нижнем Новгороде и т. д.
Ветряные мельницы
В Одессе в 1884 г. действовала 21 мукомольня, а количество вырабатываемой муки превышало 4 208 000 пудов. В Саратове, например. 7 наиболее крупных мельниц вымалывали – 4 667 000 пудов. В Самаре 3 мельницы – около 2 000 000 пудов. Самая крупная мельница, принадлежащая братьям Шмидтам и находящаяся в Саратове, выделывает муки до 2 300 000 пудов в год.
Итак, с одной стороны, мы видим допотопные, отказывающиеся нести свою службу «водянки», «ветрянки» и ручные жернова, с другой – колоссальные коммерческие мукомольни.
Современные мукомольные предприятия в России обычно имеют высокую степень автоматизации и оснащены современным оборудованием. Вот некоторые основные компоненты и процессы, которые включены в устройство и функционирование современных мукомольных предприятий в России:
1. Зерно поступает на предприятие через приемную яму или систему транспортировки, где оно проходит процесс очистки от примесей и сортировки. Затем зерно хранится в специальных силосах или бункерах до момента обработки.
2. Зерно подвергается молотильному процессу, в котором оно измельчается и превращается в муку. Этот процесс обычно осуществляется на мельницах, которые могут быть шлифовальными или камневыми мельницами.
3. После молотьбы мука подвергается процессу сепарации и очистки, чтобы удалить отходы, крупинки и другие примеси. Это может включать использование воздушных сепараторов, магнитных сепараторов и других устройств.
4. После обработки мука упаковывается в различные мешки или контейнеры с использованием автоматизированных упаковочных линий. Затем подготовленные продукты хранятся на складах до их отправки на рынок.
5. Мукомольные предприятия проводят контроль качества и безопасности продукции, включая анализ характеристик муки, таких как содержание протеина, влажность и пыль, а также проверку на наличие загрязнений или пестицидов.
6. Современные мукомольные предприятия часто включают системы управления производством, которые контролируют и оптимизируют различные этапы процесса, а также автоматизированные системы подачи зерна, транспортировки и упаковки.
На Волге, начиная от Камышина и до Рыбинска, нет ни одного мало-мальски порядочного города, в котором не было бы паровой мельницы, а в больших городах их построено даже по нескольку. Всего насчитывается до 250 мельниц, из числа которых 46 – паровые, остальные – водяные. Мукомольное производство сосредоточивается преимущественно в Самаре, в Саратове и Нижнем Новгороде: в этих трех городах ежегодно перемалывается до З5 000 пудов муки. Самые большие мельницы – в Нижнем Новгороде, принадлежат Башкировым, Блиновым и Бугровым: мешки с клеймами этих фирм вы найдете в любой лабазной лавке в Петербурге.
На местном торговом языке 12 четвертей (120 пудов) зерна составляют «передел»; из одного передела зерна обыкновенно выходит:
Переработка одного передела стоит средним числом около 12 рублей. Для укупорки муки употребляются мешки, в которые насыпается 5 пудов продукта. Все более или менее значительные «мушники» держат на Калашниковской пристани склады мучного товара. Петербургские пекари нередко забирают муку в кредит; расплата производится в Барановском же трактире по понедельникам.
Печением черного хлеба занимаются мелочники: при каждой мелочной лавке имеется пекарня. Производством белого хлеба заняты русские и немецкие пекарни. В некоторых пекарнях ежедневно выпекается до 25 мешков муки, то есть свыше 100 пудов. Работа производится по ночам, чтобы успеть изготовить товар к утру. Ни свет ни заря в булочные приходят разносчики, которые забирают товар для разноса «по местам». В «московских» булочных разносчики пользуются уступкой 20 %, а в «немецких» – 25 %.
Существующие ныне цены розничной продажи хлеба установились два года тому назад. В октябре месяце 1885 г. г. градоначальником Грессером приглашены были представители столичных пекарен и мелочных лавок для урегулирования цен на ржаной хлеб. Так как цена обыкновенной ржаной муки не превышает 8 рублей за куль, то мелочники и пекари согласились установить следующие пониженные цены на черный хлеб: а) на хлеб 3-го сорта, выпеченный из обыкновенной ржаной муки, – 2 копейки за фунт, б) на хлеб 2-го сорта, выпеченный из обыкновенной обдирной муки, – 21/2 копейки за фунт, и в) на хлеб 1-го сорта, выпеченный из смеси обдирной и сеяной муки, – 3 копейки за фунт. Нередко мелочники продавали один и тот же сорт хлеба по разным ценам; вследствие этого их обязали вывесить таксу на печеный хлеб, которая с тех пор и вывешивается при каждой мелочной лавке, на дверях.
Что касается до белого хлеба, то, по сведениям городской управы, в 1886 г. пекари продавали на 11/2 копейки 12 золотников, на 3 копейки – 24 золотника и т. д., на каждую копейку – по 8 золотников. В действительности же в некоторых немецких булочных 5-копеечная французская булка весила 30 золотников – тем более что белый «французский» хлеб продается не на вес, а на глаз, поштучно.
По предложению градоначальников пекари согласились установить следующую норму при продаже белого хлеба: на 1 копейку отпускают 10 золотников товара, т. е. чтобы 5-копеечный французский хлеб весил не менее 50 золотников. Это добровольное соглашение приведено в исполнение с 1 июня 1886 г. Впрочем, следует заметить, что никакого контроля над ним не существует.
VIII
Во время летнего сезона, когда многие обитатели столицы спешат куда-нибудь на лоно природы, в Петербурге бывает большой прилив рабочего люда, стекающегося сюда из провинции на летние заработки.
В навигационное время Петербург имеет деловой вид. Набережная
Васильевского острова загромождена иностранными судами, пришедшими с разными заморскими товарами; на Калашниковской пристани производится экспорт хлеба за границу. Вся эта разнообразная деятельность привлекает массу рабочих. Кроме того, Петербург за лето обстраивается, подновляется и подчищается, что также требует немало народа. Таким образом, наша северная столица летом представляет собою по преимуществу город мужиков: произведя всевозможную физическую работу, все они на зиму снова удаляются на родину, по своим деревням. Кроме крючников на Калашниковской пристани работает и масса поденщиков. Около лесной биржи стоят несколько барок, прибывших с лесом. Для выгрузки леса составилась артель рабочих. Каждый носильщик работает поштучно: по 10 рублей с 1000 досок, или, как выражаются мужики, «по копейке с дюйма», так как они таскают доски-дюймовки. Во время полуденного перерыва рабочие отдыхают, лежа на земле, подложив в изголовья свои кожаные подушки, которые употребляются ими при работе. Эти подушки специально приспособлены для переноски досок; взваливши доску на плечо, рабочий подкладывает под нее кожаную подушку, чтобы плечу не было больно.
Выгрузка досок производится следующим образом: один рабочий перетаскивает доски с барки на берег, другой тащит их до биржи, наконец третий укладывает их под навесом, нагромождая все выше и выше.
Мелкими шажками, торопливо, один за другим, «гусем», рабочие носят доски от подстановки до подстановки. Во время переноски доски гнутся в такт ходьбы и всею массою тяжести давят на плечо.
– Много ли перетаскаешь в день?
– Дюймовок сто, полтораста!
– На всех лесных биржах выгружаете поштучно?
– Везде по копейке с дюйма. Иначе для хозяина невыгодно! Если поденно выгружать, лениво будешь ходить. А тут для себя стараешься: дюймовку протащил – копейка, другую протащил – другая! Поневоле станешь бегать!
– А кожаная подушка зачем?
– И-и! Без нее – беда! Двух-трех досок не перенесешь, до крови плечо натрешь, да и опасливо: неравно, вот эту кость переломишь!
В 6 часов вечера работа оканчивается, и рабочие расходятся по квартирам; на следующий день принимаются за работу рано утром, часа в 4. И так продолжается целое лето.
– Много зарабатываешь?
– Ничего, слава Богу, меньше рубля на день не приходится! Да наша работа все выгодней, чем вон та!
При этом рабочий указал на берег реки, где стоял лихтер, нагруженный кипами хлопчатой бумаги. На палубе судна поденщики при помощи ворота вытаскивали из люка бумажные тюки.
Каждый тюк весом от 10 до 15 пудов окован железными обручами; зацепив его крюком, рабочие навертывают веревку на ворот. Ухватившись за рычаги и понурив головы, поденщики целый день ходят вкруговую. Иногда, впрочем, если позволяет тяжесть, для разнообразия они принимаются бегать, но недолго: скоро устают.
На берегу, почти у самой Невы, возвышается громадное пятиэтажное здание хлопчатобумажной фабрики. Подобно урагану далеко вокруг взносится шум и гул тысячи колес. Ворота фабрики отворены настежь и ломовик то и дело привозит от судна кипы хлопчатой бумаги. У ворот сидит сторож с бляхой на груди. Поодаль стоит коляска фабриканта, запряженная ретивыми рысаками.
– Почем поденщики-то вертят?
– По шести гривен!
– Каторжная работа! Точно вол, ходи по одному месту! Даже голова закружится!
– А каково целое-то лето вертеть!
Кроме поденной работы рабочие нанимаются и на все лето, например, для выгрузки дров, кирпича и т. д. Владелец какого-нибудь судна подряжается доставлять из Усть-Ижоры в Петербург кирпич. С каждой тысячи за доставку на место взимается по 2 рубля. Судовщик-хозяин нанимает на судно рабочих – таскать кирпичи. Под эту тяжелую работу нанимаются преимущественно витебские крестьяне.
Обыкновенно судно успевает за время навигации сделать 8—10 концов: на кирпичном заводе в Усть-Ижоре нагружается, а в Петербурге выгружается. В каждое судно нагружается от 50 000 до 100 000 кирпичей. Рабочие получают за 6 месяцев от 100 до 120 рублей, на хозяйском кушанье. Выгрузка кирпичей производится при помощи тачек. В тачку накладывается от 40 до 50 кирпичей. Принимая во внимание, что один кирпич весит не менее 11 фунтов, рабочий за каждую тачку везет с барки на берег не менее 10 пудов. Ежедневно каждый кирпичник-рабочий выгружает от 2000 до 3000 кирпичей. Во избежание того, чтобы руки не поистрепались об кирпич, рабочие надевают кожаные рукавицы. Ноги обувают непременно в лапти, чтобы ходить было мягче по кирпичу. Едва только барка выгрузится, как ее в тот же день уводят в Усть-Ижору, где снова принимаются за нагрузку.
– Хозяин не даст, чтобы сложа руки сидели, – заметил один из рабочих.
– А что, тяжело возить кирпичи?
– С непривычки – тяжело: того и гляди, что тачку свернет на бок или съедет с колеи. Ну, и рукам тоже достается! Вот посмотрите! – Рабочий сбросил прочь дырявые рукавицы и показал свои мозолистые руки, почти сплошь покрытые ранами.
– Вишь, как рукавицы поистрепались, а две недели как купил!
– Как же ваши руки не истреплются?
Рабочий засмеялся.
– Выносливы, значит!
– И лапти тоже, что месяц, то новые покупай!
– Отчего вы в сапогах не работаете?
– В сапогах неудобно: ноги отобьешь или мозоль натрешь. В лапте-то и так, и эдак ноги можно поставить, а в сапоге нельзя!
Нагрузив тачку кирпичами, рабочие везут их на берег, наваливаясь всею тяжестью своего тела на тачку. Особенно тяжело бывает выгружать, если немного надо подыматься в гору; напротив, под гору немного приходится задерживать тачку. В последнем случае вместо 40 кирпичей на нее наваливают 50. Нередко одну и ту же тачку тащат двое рабочих: один тянет сзади, а другой – спереди, при помощи лямки. Вся одежа рабочих покрыта кирпичной пылью.
– На зиму в деревню уезжаете?
– Домой, на родину!
– И деньгу с собой привезете?
– Наша деревня Питером красна!!
– Из сотняги-то рубликов пятьдесят привезешь, и слава Богу!
– Да вот ноне хуже стало! Прежде за лето платили сто пятьдесят – сто восемьдесят рублей, а теперь сто пять – сто десять! Должно быть, кирпича стали меньше требовать в Питере! Дома перестали строить!
– Ну а как домой возвращаетесь?
– По Николаевской дороге, по дешевой плате, в воловьих вагонах.
– Это что за вагоны?
– Товарные вагоны! Быков перевозят, а потом на время в пассажирские обращают, человек по сорок-пятьдесят битком набьют в вагоне, ничего, едем, зато дешево!
Кстати заметим, что осенью по Николаевской железной дороге существуют удешевленные поезда для чернорабочих, возвращающихся на родину. В это время ежедневно отходят из Петербурга от 30 до 40 вагонов по удешевленной цене, а все количество рабочих, вернувшихся на родину, простирается от 30 до 40 тысяч человек.
Самая дешевая заработная плата выпадает на долю женщин-поденщиц.
На пристани, при нагрузке хлеба в «рассыпную» нанимаются поденщицы – «разгребщицы».
Нагрузка врассыпную состоит в том, что хлеб насыпают в судно: один рабочий стоит возле отверстия люка с ножиком в руке и распарывает подаваемые мешки и кули по шву и высыпает хлеб в люк парохода. Внутри парохода работают лопатами десятка два-три разгребщиц. Поденщицы сгребают хлеб к себе в подол и уносят его то на нос, то на корму парохода. По мере того как судно нагpужается, разгребщицы принимаются уминать хлеб, чтобы он лежал ровнее и плотнее; при этом они расхаживают по хлебу, и ноги их тонут точно в песчаной степи. При невыносимой жаре в воздухе стоит пыль столбом.
Тара из-под хлебного груза из Кронштадта возвращается обратно в Петербург – по принадлежности.
Так как во время приемки хлебного груза каждый мешок зондируется, то от этого на мешках остаются небольшие дырочки, которые заштопываются, и мешки снова поступают в дело. Починкою мешков занимаются поденщицы – бедные женщины. В некоторых хлебных амбарах, освободившихся от хлебного товара, лежат груды мешков в несколько десятков тысяч штук. Пестрая толпа женщин с большими иголками в руках зашивает мешки. Плата за работу взимается поштучно: но копейке с каждого мешка. Обыкновенно швея успевает починить от 50 до 100 мешков в день.
В заключение следует упомянуть о так называемых «сметалыщицах». Это бедные женщины, с мешками за плечами, с метелкою в руках: они ходят по пристани и сметают просыпанные зерна. Некоторые сметальщицы ведут дело на широких началах. Собранный таким образом хлеб, наполовину перемешанный с землею, они просевают ситами, сперва редкими, потом частыми, и провеивают посредством машины-веялки. Тут же вы встретите и множество уличных мальчишек, которые шныряют по пристани, забираясь даже в пустые выгруженные вагоны. Набрав в подол зерен, они тащат их сметальщицам и продают копейки по 3, по 5. Покупая собранный хлеб за бесценок и отделив «плевелы от пшеницы», сметальщицы продают свой товар по рыночным ценам. Одна из них ежегодно собирает до 500 пудов хлеба, так что и ветхозаветная Русь могла бы позавидовать ей…