у него кухарка, а отец – неизвестно кто.
– Мама, кто мой отец?
– Много будешь знать, скоро состаришься!
Ванька причинял матери немало хлопот: из-за сына она никуда не могла поступить «на место» и по необходимости стала прачкой. Вместе с сыном поселилась на Петербургской стороне, в маленькой лачужке о двух окнах, которые были наравне с мостовой – не выше, не ниже – так что из окна видны были одни ноги прохожих. Небольшой дворик порос кое-где травою, у забора стояла собачья конура. Прачка все время занималась стиркою. Раз в неделю ходила по знакомым «местам» для сбора белья, затем стирала, сушила, гладила и разносила белье по
принадлежности. Ванька был предоставлен самому себе: он бегал по улицам и проводил время за играми со своими товарищами. Когда его сверстники ходили в школу, Ванька воспитывался на улице.
Однажды мальчишки собрались на пустопорожнем месте. Какой-то мальчуган подходит к Ваньке и вступает с ним в разговор.
– Ваня, видел Москву?
– Нет, не видал. А что такое Москва?
– Э, дурак! Москвы не видал! – начали подтрунивать мальчишки.
– Хочешь, Москву покажу?
– Хочу.
– Эй, ребята, идите сюда: Ванька хочет Москву глядеть.
Толпа шалунов с криком и смехом сбежалась и окружила Ваньку.
– Ну, повернись лицом вон туда, там Москва стоит.
Ванька повиновался. В это время сзади его стал здоровенный парень, схватил Ваньку за уши и потянул кверху, приговаривая:
– Видишь ли Москву, видишь ли Москву?
– Ай, ай, больно! – закричал Ванька, рванулся и со слезами на глазах побежал домой к матери.
– Чего ты нюни-то распустил?
– Меня обидели!
Вместо участия мать набросилась на сына с руганью и надавала ему шлепаков.
– Вот тебе, вот тебе! Не смей жаловаться! Коли тебя обидели, так и ты не будь разиней… Ударили – сдачи дай!
Получив своеобразный урок по географии, Ванька решил, что лучше всего рассчитывать на свою физическую силу и с этого времени стал первым забиякой.
В летнее время Ванька занимался заготовлением дров на зиму. Слоняясь по улицам, он присматривался, не предпринимается ли где какой-нибудь постройки. Как только заметит, что плотники начинают возводить леса, Ванька с мешком на плечах идет за щепами.
– Дяденька, можно мне щепы собирать?
– А ты откуда?
– С Петербургской стороны.
– Ишь, откуда нелегкая тебя принесла! А кто у тебя родные?
– Отца нету, а мать белье стирает.
– Прачка, значит… Ну, таскай, таскай, да вот сюда не залезай!
И Ванька по целым дням таскает щепы.
«Но отчего вон туда залезть нельзя?» – думает Ванька; заглянул – а там лежат крупные отборные щепы, точно дрова; их таскает какая-то пожилая женщина, которая посулила плотникам на чай.
– Ваня не утерпел и принялся за крупные щепы.
– Ты откуда щепы-то таскаешь?
– Вот оттуда.
– Ишь ты, знает, где раки зимуют…
– Ах ты воришка ты эдакой!
Ванюшка бросился бежать.
– Держи, держи его!
Зимою едет, бывало, обоз с дровами – мальчишка тут как тут, около заднего возка. И полена два с воза долой. Накраденные дрова он прячет на улице в укромное место, а вечером таскает к себе.
Летом, с открытием навигации, Ванька вертелся на 9-й линии Васильевского острова, где разгружаются иностранные суда. Здесь он присматривался, нет ли чем поживиться. При этом фуражировка предпринимается нередко скопом, несколькими человеками сразу.
Однажды с какого-то парохода выгрузили на берег мешки с изюмом. Правильными рядами разложено несколько сот мешков, прикрытых рогожами. Улучив время, когда сторож на минуту куда-то вышел, Ванька юркнул к мешкам, под рогожи, распорол перочинным ножом один из мешков и давай нагружать свои карманы изюмом. Дело близилось уже к концу, как сторож вернулся назад и стал осматривать мешки: для этого он отворачивал каждую рогожу поочередно. Положение воришки было критическое. Несколько мальчишек, заранее знавших о смелом предприятии Ваньки, сбежались в ожидании, чем кончится это приключение. Сторож открывал одну рогожу за другой. Мальчишки хохотали. Несколько человек прохожих остановились, желая узнать, над чем так весело смеются ребята. Наконец сдернута рогожа – и все увидели маленького воришку, сидящего на корточках среди груды мешков. Тут произошло нечто неожиданное. В одно мгновение сторож уцепился Ванюшке за волосы и принялся его таскать тут же, на месте преступления.
Мальчишки хохотали.
– Крыса, крыса!
– Двуногая крыса!
Держа за руку, сторож вывел воришку на мостовую. От краденого изюма карманы его штанов оттопыривались в стороны.
– Эй, городовой!
– Дяденька, прости, больше не буду!
– Зачем вас баловать! С таких-то лет!
– Ну, прости его! – вмешался кто-то из публики.
– Мальчишка еще глуп!
Отобрав ворованную добычу, сторож накрасил Ваньке уши, задал волосянку и отпустил его на все четыре стороны.
Но не все промышлять воровством, Ванюшка занимался и уличной торговлею.
– Новое сочинение графа Толстого!.. Купите, сударь!
– Новая драма Толстого! Дешево продается!
– «Власть тьмы» графа Толстого – купите! – выкрикивал оборванец, стоя на панели Невского проспекта или какой-нибудь другой многолюдной улицы. Под мышками у него – несколько экземпляров сочинения Толстого.
– Много ли стоит?
– Двугривенный! Возьмите – хорошая драма!
Как только в книжном магазине «Посредник» появится какая-нибудь литературная новинка, сюда приходят уличные мальчишки для закупки товара. Накупив дешевых книг, они разносят их по улицам. По справедливости можно сказать, что новое произведение Толстого не разошлось бы в Петербурге с такою быстротою, если бы его не разносили всюду уличные мальчишки, которые торчали почти на каждом перекрестке и, подобно герольдам, трубили о новом произведении. Мало того, мальчишки вскакивали в вагоны конно-железных дорог.
– Новый рассказ графа Толстого! Не пожелаете ли взять?
Окликнув рекламу снизу, Ванька подымался на империал вагона.
– Новый рассказ Толстого! Дешево стоит! Три копейки! И глядишь, кипа дешевых книжек убывает да убывает. Распродав книги, мальчишки тотчас же спешат в магазин, чтобы снова запастись ходким товаром. Немудрено поэтому, что в первую неделю по выходе из печати «Власть тьмы» разошлась в количестве 10 000 экземпляров. В самое последнее время бойко шла продажа фотографических карточек отца Иоанна Кронштадтского; смотря по величине портрета, карточки продавались от 5 до 20 копеек за экземпляр. Фотография, печатавшая карточки, едва успевала исполнять заказы.
В деле распространения создающейся популярности уличные мальчишки, как оказывается, играют немаловажную роль. В самом деле, коль скоро по каким-либо причинам чье-нибудь имя становится популярным среди читающей публики, то стоит только этим именем огласить улицу, чтобы оно сделалось достоянием толпы, вошло в обиходное обращение. К тому же уличные мальчишки по своему подвижному детскому темпераменту наиболее пригодны для этой цели.
Таким образом, петербургские гамены представляют некоторую силу, хотя и бессознательную. Подобно микробам, их сила заключается в их числе. Этой бессознательной силой подчас можно воспользоваться с большой выгодою. Даже для такого таланта, как граф Толстой, и то петербургские гамены оказываются очень и очень полезными. Издательская фирма «Посредник», например, не раз уже пользовалась услугами уличных мальчишек в деле распространения своих дешевых изданий для народа.
Когда где-либо в Европе происходят мировые события, газетчики и уличные мальчишки бойко торгуют вечерними телеграммами, особыми газетными прибавлениями и т. п.
Первого января торгуют выигрышными таблицами; в декабре – календарями; раздают прохожим «бесплатные объявления» и т. п. Словом, смотря по сезону, мальчишки промышляют тою или другою торговлею.
Как известно, рождественский праздник называют детским праздником: хоть раз в году дети становятся героями дня; около них сосредоточиваются все заботы. Производятся деятельные приготовления «на елку». Лесники потирают руки… Книгопродавцы и издатели выпускают «на елку» тысячи разных книг с затейливыми переплетами. Игрушечные магазины с утра до вечера переполнены прекрасными покупательницами, выбирающими замысловатые детские игрушки на елку. Чухны вырубают последние сосновые рощи на финских болотах и везут в Петербург. Елки свозятся к Гостиному двору и на Сенной рынок. Прибыв в Гостиный двор, по большей части ночью, елки тотчас же устанавливаются правильными рядами, так что за ночь, точно по мановению волшебного жезла, возникает перед Гостиным двором целый сосновый лес. Между маленькими елками, разукрашенными искусственными цветами, гордо возвышаются и елки-великаны во всей своей естественной красе. Тут же стоит и «елка-крошка», никогда не видавшая леса и вышедшая на свет из рук мастера. Яркая зелень, подобно румянам, сразу изобличает ее искусственную красоту.
Возле каждой зеленной лавки устанавливаются еловые рощи. В окнах магазинов выставлен пресловутый «старик с елкою» – эмблема зимы: из гипса отлита согбенная фигура деда с седою бородою, с красным от мороза лицом, одетого в шубе и в лаптях.
Во время предпраздничной сутолоки пульс столичной жизни бьет сильнее. Обездоленные судьбою сильнее чувствуют свое бедственное положение, и потому никогда в Петербурге не высыпает на улицу столько разных бродячих темных элементов, как накануне Рождества и Пасхи. Кроме нищих и ночлежников, по улицам снуют многочисленные разносчики и мальчишки с разными игрушками.
– Купите старичка почтенного! – кричит Ванюшка, одетый по-зимнему, в полушубке, с корзиною в руках, где лежат гипсовые фигуры стариков.
– Старика с елкою для вашей милости, не угодно ли?
– Нос-то у него больно красный!
– Это, сударь, от морозу!
С наступлением весны мальчишки появляются на улицах с полевыми цветами. Подобно первым ласточкам, они напоминают обывателям, что за городом, где «даль голубая видна», там «шествуя, сыплет цветами весна». Эти юные торговцы промышляют весною букетами из роскошных первенцев полей.