Уличные артисты образуют из себя небольшие артели, которые группируются по национальностям и роду музыкальных инструментов. Вот, например, артель арфистов и арфянок, по национальности чехи, приезжают в Петербург на летние заработки и останавливаются где-нибудь на окраине столицы. Человек до десяти арфистов играют на одного хозяина. Это – по большей части юноши, которые закабаляются по контракту года на два, на три.
При готовом столе и квартире они получают до 100 рублей в год жалованья. Весь свой дневной заработок арфист обязан приносить хозяину. Каждое утро, повесив через плечо на ремнях свои арфы, арфисты отправляются на работу. Войдя во двор большого дома и поставив арфу на землю, арфист наигрывает на ней какую-нибудь музыкальную пьесу, по временам озирая окна многоэтажного здания. Раздаются мотивы «Венецианского карнавала», «Стрелочка», какого-нибудь модного вальса, старинной польки и т. п. Если с арфой ходит девица, то она при этом и поет, сопровождая пение игрою на арфе. Слушатели из окон бросают артисту медные деньги, завернутые в клочок бумаги. Деньги летят на мостовую, откуда арфист и подбирает их. Ежедневный заработок колеблется от 1 до 3 рублей. От ежедневной непрерывной игры у каждого арфиста на концах пальцев образуются мозоли, которые и предохраняют их от боли. К вечеру арфисты собираются домой. Многие из них бродят в окрестностях Петербурга по дачам.
Уличная сценка
Однажды человек шесть уличных музыкантов пробирались на Лахту. Тут были скрипачи, арфисты и одна певунья. Излюбленная дачниками, чухонская деревушка Лахта стоит при Финском заливе. Место кругом болотистое, так что для проезда из Петербурга на Лахту устроена дамба, тем более что во время наводнения эти болота далеко заливаются водою. День был жаркий. Невдалеке от дамбы красовалось море. По песчаной дамбе плелись арфисты и скрипачи: все юноши от 16 до 18 лет. Личико певуньи, довольно миловидное, сразу изобличало, что она успела уже вкусить от древа познания добра и зла. Артисты шли молча: ноги по щиколотку вязли в песке; скрипки были под мышками, арфы взвалены на плечи. Чтобы сократить путь, арфисты свернули с дамбы влево, по тропинке; спустя несколько времени они наткнулись на болото, которое и переходили осторожно. Как только кто-нибудь из них крепко увязнет ногою в болоте, раздавался смех, крик, взвизгивание. Засучив штаны выше колен, арфисты пробирались через болото. Скрипачи более всего оберегали свои скрипки, которые они подымали кверху, боясь их подмочить. Кое-как артистическая компания перебралась через болото, пообсохла, привела в порядок свой туалет и через каких-нибудь полчаса играла уже перед окнами дачников. И на финских болотах раздавалась итальянская музыка. Мотивы из «Трубадура» чередовались с мандолинатой «Друзья, как ночь прекрасна!» Обойдя всех дачников, под вечер музыканты тою же дорогой возвращались домой.
Савояры избрали своей специальностью волынку. Это – простонародный музыкальный инструмент, состоящий из кожаного пузыря, который надувают через трубку, прикрепленную сверху. К нижнему концу привязывают две длинные трубки разной величины и с разными отверстиями. Воздух, выходящий через них от давления пузыря, составляет голоса баса. Третья небольшая дудка с дырами, которые игрок закрывает и открывает пальцами, производит различные звуки. Пузырь служит резервуаром для воздуха, выходящего непрерывною струею в трубки и производящего продолжительный звук. Обыкновенно пузырь берется под мышки, чтобы удобнее было нажимать его рукою. Игрою на волынке получается аккорд из трех звуков; две трубки тянут бесконечные басовые ноты, а на третьей выделываются незатейливые вариации. Музыкальное впечатление получается однообразное, похожее на жужжание шмелей. Надвинув на затылок поярковую шляпу с огромными полями, в кожаной жакетке, в сапогах с высокими голенищами, савояр бродит по дворам в сопровождении мальчика или девочки. Когда начинается гудение волынки, мальчик неистово вертится, скачет и пляшет, по временам пронзительно взвизгивая и прищелкивая в ладоши. Увлекаясь своею ролью, ребенок приходит в экстаз: движения его быстры, глаза блестят. Утомившись, он снимает с головы свою шляпу и, держа ее в обеих руках, обходит публику, собирая подачку.
Случается, что по дворам ходит целое артистическое семейство: отец с гармонией, мать с гитарой и дочь, обладающая мелодическим контральто. Обыкновенно дочь поет какой-нибудь сладкий романс, например: «Когда б он знал…», а отец и мать ей аккомпанируют.
А то еще появляется так называемый «человек-оркестр» с турецким барабаном, флейтою и бубнами. Все эти уличные музыканты наводняют Петербург главным образом летом.
В летнее время множество обывателей столицы переезжают на дачу, сюда же вслед за ними идут и бродячие музыканты.
Наблюдения показывают, что в Петербурге ежедневно скитаются сотни бедняков, которые утром не знают, где они будут ночевать вечером. Подобные бедняки идут в ночлежные дома.
Когда в 1869 г. при однодневной переписи знаменитого дома Вяземского убедились, что ночлежные приюты, во множестве устроенные в этом доме, представляют источники всевозможных зараз, то пришли к необходимости устройства ночлежных домов, сколько-нибудь удовлетворяющих требованиям гигиены. В 1883 г. в столице образовалось филантропическое общество ночлежных домов. Оно имеет целью дать нуждающемуся, до приискания работы, временное убежище, соответствующее требованиям гигиены, за возможно умеренную плату.
Первый ночлежный приют открыт в Петербурге в 1883 г. на Калашниковской пристани.
В настоящее время общество имеет четыре ночлежных приюта: первый – на 70 человек, второй – на 185, третий – на 200 и четвертый – на 300.
В этих домах было посетителей: в 1883 г. – 16 000 человек, в 1884-м – 96 000, в 1885-м – 164 000.
Приюты открываются в 6 часов вечера. За ночлег взимается 5 копеек. При входе в ночлежный дом ночлежник получает от смотрителя приюта билетик, на оборотной стороне которого обозначены следующие правила:
1. Приют открывается ежедневно для ночлега в 6 часов вечера.
2. В 8 часов вечера, после ужина, поются молитвы.
3. Билет ночлежник сохраняет при себе до утра и возвращает смотрителю при раздаче чая.
4. Приют закрывают в 8 часов утра.
Все ночлежные дома устроены по одному плану. Посредине – коридор, по сторонам которого тянутся нары на аршин от полу – для спанья. Нары разделены перегородками, чтобы ночлежники не мешали друг другу. В изголовье – подушка, набитая соломой. Все места перенумерованы. Вечером ночлежник получает безвозмездно похлебку и ½ фунта черного хлеба, утром – чай и ½ фунта хлеба.
На стенах приюта вывешены печатные таблицы следующего содержания:
«Непрестанно молитесь».
«Соблюдайте порядок».
«Не курите на нарах».
«Не сквернословьте».
Едва начинает смеркаться, как в ворота приюта то и дело шмыгают ночлежники.
Если приют переполнен, ворота запираются на задвижку. И тогда нередко происходит следующая сцена.
– Кто там?
– Эй, впусти!
– Нельзя, места заняты!..
– Впусти, ради Бога! Вишь, какой мороз!
– Ступайте в другой приют, местов больше нет!
– Далече идти! Впусти!
Звякнула цепь, калитка приотворилась, и оттуда высунулась голова смотрителя.
– Говорят вам, местов больше нет! Чего стоите?..
– Где же нам ночевать в эдакую пору! Кабы лето – на свиных барках можно было бы примоститься!..
– Летом каждый кустик ночевать пустит!
– Ступайте на Обводный канал!
Ночлежники стали переминаться с ноги на ногу:
– Ничего не поделаешь! Пойдем, ребята!
Ночлежный приют на Обводном канале устроен на 500 человек. Это самый большой ночлежный дом в столице и эксплуатируется частным лицом.
Во дворе приюта, возле кассы, прибита черная доска, на которой имеется следующая надпись:
Окно кассы огорожено барьером. В самом окне вставлены глухие рамы, так что кассир не может сообщаться с ночлежниками непосредственно. Выдача билетов производится при помощи остроумного приспособления. В стене дома, под окном, пробита насквозь дыра, в которой двигается длинный узенький желоб, наподобие ящика. Один конец этого желоба высовывается на улицу, а другой – в кассу.
Ночлежник, подойдя к окну, кладет свой пятачок в ящик. Кассир, сидящий у окна, тащит ящик к себе, берет деньги, кладет билет и затем выдвигает ящик наружу. Таким образом двигается сквозь стену длинный узенький ящик: с деньгами – в кассу, с билетом – к ночлежнику.
Этот ночлежный дом в три этажа. В каждом этаже – деревянные нары в два яруса. Первый ярус на аршин от полу, второй – ближе к потолку, так что, сидя на нарах второго яруса, рукой можно достать потолок. На верхний ярус взбираются посредством лестниц, наподобие шведской мачты, которые заменяют в то же время и опоры для верхнего яруса. Следовательно, во всем ночлежном приюте ночлежники спят в шесть ярусов.
Так называемая «дворянская половина» совершенно отделена, в ней для каждого ночлежника железная кровать с соломенным матрасом, подушкой и байковым одеялом, от времени поредевшим наподобие решета.
Съестная лавка, находящаяся при ночлежном доме, во время зимних холодов постоянно полна народом, который скрывается сюда от трескучих морозов.
Это – клуб нищеты. Здесь, кроме пустых щей, варятся и щи с говядиной. Говядину вынимают из котла и продают отдельно от щей, по порциям: на 2, на 4 копейки. Здесь продается и знакомая нам щековина. В «закусочной» стоит несколько деревянных засаленных столов. По сторонам входной двери прибиты вывески с надписью: «Чай и кушанье».
Кто идет в ночлежные дома? Вопрос этот не так легко решить, как кажется на первый взгляд. Огромное большинство – крестьяне разных губерний России, пришедшие в столицу на заработки и не нашедшие себе еще работы или же работающие поденно. Они по большей части спокойные, прекрасные люди, набожные и совестливые. Меньшинство – постоянные петербургские жители, не имеющие определенных занятий и не желающие иметь их. Это – столичные бродяги, в состав которых входят люди всех сословий, состояний и образований.