Рентон проглатывает свое молчание:
— Нет...
— Докажи тогда свою мотивацию. Докажи, что я вошел в твои расчеты. — Франко наклоняет голову. — Сделай все правильно. Отплати мне!
И Фрэнк Бегби уходит, оставив разум Рентона размотанным через время и континенты, пока он стоит в хаосе, созданном Спадом. Владелец галереи смотрит на все с беспомощной ненавистью, Мартин бегает, снимая последние работы. Конрад расстроен из-за воды в диджейском оборудовании и громко кричит. Карл не может понять почему, все его оборудование — наушники и флешка. Пожарные и сантехники приезжают с неприличной спешкой, пока обслуживающий персонал занимается своими делами, а гости охают, ноют и разговаривают. Снаружи пожарная сигнализация продолжает визжать, как королева драмы, когда все уже, казалось, уладилось. Рентон врос с корнями в одной горящую в голове мысль: Бегби знает, что я без гроша в кармане. Он снова победил меня. Я не могу этому позволить снова произойти.
И Больной, который стоил ему всего, уходит с Марианной. Бегби был бы рад двадцати тысячам за эти головы, но Больной через Форрестера обчистил его. Это неприемлемо.
Смешная выставка Бегби была обязательной. Я жаждал увидеть расстроенную моську Рентона, зная, что нанял Майки выебать его финансовое состояние ставками на бесполезную работу Франко. Конечно, бронзовая голова вообще не похожа на меня. Да, красивые скулы, крепкий подбородок и благородный нос присутствуют, но нет пиратских глаз. Но Франко преподал вишенку на торте: темпераментный художник решил, что, в конце концов, он хочет свои деньги от сделки! Соль на раны Рентса, ловкий штрих, свидетельствующий о том, что я не был связан с Фрэнком Бегби. Майки осведомил меня: одно удовольствие было смотреть на предательскую рыжую моську Рентона! Жаль, что я пропустил это.
В галерее Рентон держит дистанцию, демонстрируя невозмутимость, но не может контролировать себя рядом со мной. Он болтает о деках с Юартом и его толстым голландским ребенком. Но все это — прелюдия для основной причины его появления, Марианны, которая приплыла на выставку бледная, как призрак в голубом платье. Она в компании молодого парня и девушки; оба хорошо выглядят, но это пустые и одноразовые уебки, таких можно найти за бархатным занавесом любого пафосного отеля на Георг Стрит. Молодого парня — либо любовника, либо парня девушки, — без особых усилий отшвыривает в сторону Джус Терри.
Поэтому время внезапно стало существенным. Я покидаю своих непривлекательных партнеров и медленно иду к ним:
— Терри... Извини, дай нам пару секунд. Марианна, нам надо поговорить.
— Ох, правда надо? — она окидывает меня холодным насмешливым взглядом, от которого всегда зудели мои яйца. — Ты можешь пойти нахуй.
— Ага, это может подождать, ты, уебок, — зло на меня зыркает Терри.
Но Марианна не отводит глаз. Она слышала мои обманчивые и соблазнительные речи так часто. Сколько еще я могу это делать? Сколько еще я могу вынуждать ее верить? Я чувствую, как эмоции разрывают меня изнутри, когда я представляю себе нас обоих, пораженных смертельной болезнью и оставшимися всего с несколькими месяцами жизни. Смесь песен Бобби Голдсборо «Honey» и Терри Джексона «Seasons in Sun» играют у меня в голове, пока мой голос становится низким и глубоким:
— Пожалуйста, — впустую умоляю я, — это очень важно.
— Хорошо бы, если так, — огрызается она, — но я в ебаной игре!
— Правильно, хорошо бы, — яростно говорит Терри, пока я беру за руку неподатливую Марианну и мы идем к пожарному выходу. Лоусон! Блокирован Уильямсоном! Атака нападающего Стенхауса была почти успешна, но центральный итальянский защитник, Пирло Лита, появляется из ниоткуда со своевременным подкатом!
На лестничной площадке пожарного выхода она озадаченно смотрит на меня:
— Ну? Какого хуя ты хочешь?
— Я не могу перестать думать о тебе. Когда ты плеснула тот напиток мне в лицо на Рождество...
— Ты, блять, заслужил это. И даже больше! Относишься ко мне, как к дерьму!
Я вдыхаю больше воздуха и позволяю себе задрожать кокаиновым отходняком:
— Ты знаешь, почему я это делаю? Почему меня тянет к тебе, а потом я отталкиваю тебя?
Она молчит, но ее глаза выпучиваются, будто ее неплохо трахают. Не жалким пресвитерианским пенисом Юэна, а настоящим монстром, размером с посох Папы Римского. Настоящим итальянским жеребцом!
— Потому что я схожу с ума по тебе, — говорю я трезво. — Всегда так было и всегда так будет.
— Ну, у тебя забавный метод показывать это!
Небрежная защита предоставляет возможность забить! Я поднимаю руку к ее лицу, поправляю ее волосы, чтобы погладить по щеке, пока смотрю на нее увлажнившимися глазами.
— Потому что я, блять, испуган, Марианна! Испуган обязательствами, испуган любовью, — и моя рука падает ей на плечо, а я начинаю опускаться на колени. — Знаешь песню 10сс «I’m Not in Love»? Ту, где парень поет, что он отчаянно погряз в любви, но очень пытается это отрицать? Это моя песня тебе, — и вижу, как ее лицо невольно вспыхивает. — Я — тот парень! Испуган интенсивностью чувств, которые испытываю к тебе.
— Ох, отебись, Саймон...
— Смотри, ты не хочешь этого слышать и я, блять, не виню тебя. Знаю, что ты думаешь: как у него внезапно появились яйца, чтобы стать мужиком, и рассказать о своих ебаных чувствах? — я смотрю на нее. — Ну, ответ — это «ты». Ты задала курс. Ты верила в меня. Ты показывала мне любовь все эти годы, пока я был слишком испуган, чтобы ответить взаимностью. Теперь я заканчиваю убегать и прятаться, — я падаю на колени возле ее ног и достаю кольцо. — Марианна Карр... Знаю, что ты поменяла фамилию, — добавляю, забыв ее новую фамилию, — ты выйдешь за меня замуж?
Она шокировано смотрит на меня:
— Это по-настоящему?
— Да, — говорю ей и всхлипываю. — Я люблю тебя... Прости за всю боль, что причинил тебе. Хочу провести остаток своей жизни, исправляя все это. По-настоящему, — говорю я, представляя, как она повторяет эту историю друзьям в каком-нибудь винном баре на Георги Стрит. Он сказал, что это по-настоящему. — Пожалуйста, скажи «да».
Марианна смотрит в меня. Наши души сливаются вместе, как пастель в горячем рту — ее горячем рту — и я думаю о первом разе, когда мы трахнулись, когда ей было пятнадцать, а мне семнадцать, и обо всех десятилетиях, которые я соблазнял ее и в итоге был соблазнен ей.
— Боже... я, наверное, пиздец сумасшедшая, но верю тебе... Да! Да! — поет она, пока поток воды течет вниз по лестничной площадке, намачивая наши ноги.
— Что за хуйня? — встаю я, и тут Рентон. Видя, как мои штаны мокнут, я вытягиваю руки. — Марк! Угадай что! Я только что... — Его голова прилетает мне в лицо.
Мой лоб чувствует сладкий, охрененный хруст переносицы уебка. Он бьет рукой по перилам, звук разносится гонгом по лестничной площадке, но это не останавливает его падения. Смотреть, как дрочила катится вниз по ступенькам, как та старая игрушка-пружинка — прекрасное зрелище. Он останавливается, ударившись о холодный металл у изгиба пожарной лестницы, вымоченный водой, текущей по ступенькам. На секунду страх парализует меня: я боюсь, что он сильно ударится, пока падает. Марианна помогает ему, держит его голову, кровь хлещет из погнутого, как в мультике, носа на голубую рубашку и бежевый пиджак.
— Еб твою мать, Марк, — кричит она на меня, и ее глаза сверкают бешенством.
Я подхожу ближе и жду, пока не слышу его протест:
— Трусливая атака... так недостойно...
— Так чувствуются сто семьдесят пять тысяч, ты, уебок!
Зубы Марианны оскалены, кончик носа красный, она рычит на меня:
— Как ты мог это сделать?! У меня нет чувств к тебе, Марк! Это было всего лишь на один раз! И это после того, что ты мне передал?!
— Я не... Я...
Больной встает на ноги. Его нос выглядит изогнутым и деформированным. Я снова тревожусь, будто нашел и потом испортил спрятанное сокровище; теперь, когда я подправил его лицо, стало легко заметить, что благородный хобот был главным источником его харизмы. Теперь беспорядочные бордовые сгустки капают на железный пол. Его стеклянные глаза до краев заполняются яростью, переключаясь с меня на Марианну:
— О ЧЕМ ВЫ, БЛЯТЬ?
Толпа поклонников искусства на носочках проходит мимо нас напряженно и робко.
Марианна пытается сказать, что я передал ей... Вики... еб твою мать, наверное, я передал Больному хламидию! Пришло время моего бегства.
— Я оставлю вас, влюбленных голубков, наедине, — говорю им, возвращаясь обратно в хаос. Дверь распахивается, чуть не ударив меня в лицо, пока другая группа людей проходит мимо меня, плеща ноги в воде.
В выставочной комнате обеспокоены все, кроме Бегби, которого, кажется, не ебет, что его работы могут быть испорчены. Вода продолжает стекать по стенам, но он стоит с довольной улыбкой, которая была у него раньше после резни в баре или на улице. Из нервного мудилы, который выходит из себя из-за пустяков он превратился в уебана, которого ничего не волнует. Ищу Конрада — только чтобы убедиться, что ожиревший голландский маэстро исчез в лимузине с уродливой моделью, и по трассе М8 едет на гиг. Потом я сваливаю оттуда, направляясь к другому выходу, чтобы не столкнуться с Больным и Марианной. Выбираюсь через уходящие толпы в спокойную ночь и иду в отель. Прохожу мимо Спада, припаркованного на тротуаре. Он развалился на руле и корзине его скутера для инвалидов в глубоком сне. Если я его разбужу сейчас — подвергну его большому риску, так как он попытается поехать домой. Лучше оставить. Я направляюсь по средневековым холмам города в свой отель.
После глубокого, удовлетворительного сна, я просыпаюсь на следующее утро и вижу Конрада в отеле за завтраком с зеленоглазой милашкой. Каждый, кто думает, что богатство и слава не являются афродизиаками, должны посмотреть на эту маленькую красавицу с этим богатеньким уродцем. Я киваю, улыбаюсь им и сажусь один в несколькими столами дальше. Ненавижу буфетный завтрак в отеле, поэтому заказываю себе овсянку с ягодами из меню. Звоню в свой банк в Голландии, проверяю мои финансы на отвратительной смеси голландского и английского, из-за чего меня переключают между несколькими специалистами. Смотрю на Конрада, который покидает