по вантам, краснолицый адмирал вышел из себя и рявкнул на царя по-голландски, что «в такой норд-ост паруса не ставят, а убирают, доннер-веттер!». Сие царь понял и добродушно похлопал рукой на плечо Митчелла:
— И впрямь крепчает чёртов ост-норд! Убавь паруса, кэптен!
Уловив царское благоволение, Митчелл пригласил царя и его волонтёров, позеленевших от крепкой качки, в кают-компанию: отведать горячей ушицы и морских разносолов!
Но волонтёры поспешили вернуться в свои каюты. Только крепкий и приземистый Яков Брюс, которого морская качка не брала, так же как и молодого царя, согласился и спустился вслед за Петром I в кают-компанию.
Первую чашу крепчайшей pepper-and-brandy Пётр I в адмиральской каюте поднял за британский флот. Он прямодушно объявил Митчеллу и его офицерам: ежели бы он не был государем московским и всея Руси, то с превеликим удовольствием занял бы должность британского адмирала!
Митчелл, когда Брюс перевёл ему царское слово, попунцовел от прилива чувств, а капитан Рили даже поперхнулся ямайским перцем, щедро плававшим в бренди. Согласие установилось полное. За ночной пирушкой и не заметили, как пересекли Ла-Манш. К концу застолья и Митчелл, и Рили, и дюжина офицеров готовы были уже отправиться с царём на Чёрное море, чтобы там бить неверных.
Сухопарый верзила-шотландец Макдональд плакал, обнимая Брюса и поражаясь:
— Так неужто ты будешь из тех самых наших королевских Брюсов?
Яков Вилимович склонял широколобую тяжёлую голову и любезно отвечал:
— Из тех, тех самых! Наши земли там, в Стерлинге!
В это время распахнулись двери. В душную кают-компанию ворвался бодрый морской ветер, и дежурный офицер бодро возвестил:
— Англия, сэр! Входим в Темзу!
— Ну, вот, Яков, твоя родина! — добродушно пробасил Пётр, опираясь на плечо Брюса.
— Это моя вторая родина, государь! — отозвался Брюс. — Первая же там, на севере — Шотландия! — И вдруг показал рукой на восток: — А настоящая осталась там, откуда солнце всходит, государь!
— Правильно молвишь, полковник! Там наша родина, Брюс, в России! — Пётр притянул к себе Якова и поцеловал в лоб.
Бесчисленные верфи, пристани, доки проплывали по берегам широкой Темзы. Дымили трубы сотен мануфактур, кузниц и лесопилен. На верфях одной Ост-Индской кампании, имевшей флот более королевского и правившей делами в Индийском и Тихом океанах, было тридцать тысяч мастеровых. Вся эта гигантская корабельная кузня работала на каменном угле, который специальные корабли-угольщики доставляли из Ньюкасла. Каменным углём отапливался и миллионный Лондон. Тёмный печной дым висел над городом, как чёрная туча, предвещая через столетие появление ядовитого лондонского смога.
— Вот махина, так махина! А, Сашка? — Пётр возбуждённо охватывал взглядом бесконечные причалы, на которых стояли бочонки с пряностями с Молуккских островов: перцем, корицей, имбирём; тюки с разноцветным индийским шёлком и турецкими коврами; диковинные ящики с ароматным китайским чаем. Ноздри щекотал запах виргинского табака и антильского кофе. С иных причалов тянуло ямайским ромом, шотландским виски, французским арманьяком и мускатом с острова Мадейра.
— Да весь мир, Яков, пришёл в Лондонский порт и доставил сюда свои товары! — Пётр весело обернулся к Брюсу, стоявшему с другой стороны.
— Глянь, государь, а вот и причалы Московской компании! — Брюс был не менее Петра возбуждён ярмаркой великой мировой торговли, открывшейся перед ним, но старался сдерживать свои чувства.
— Точно, мин херц, с того причала нашей московской водочкой попахивает! — оскалил зубы Сашка Меншиков.
— Что водка, дурак! Там амбары у Стейльса забиты песцами и соболем! — рассмеялся Пётр и весело добавил: — Да и не только водочкой тянет. С московского причала попахивает и осетринкой, и сёмужкой, и икоркой! А лес-то мачтовый наш, думаю, на многих верфях лежит!
— Так, ваше величество! Русский лес — самый добрый лес! — неожиданно вмешался в беседу адмирал Митчелл, возникший за спинами царской свиты. Адмирала было не узнать: он красовался в золочёном придворном платье, длинный парик по моде «Луи Картроз» был обильно посыпан пудрой, а французскими духами тянуло как из модной парикмахерской. Всем своим видом адмирал показывал, что он близок ко двору и неслучайно король Вильгельм III именно ему доверил сопровождать царскую особу.
Меншиков сперва было фыркнул, увидев преображённую натуру вчерашнего бодрого пьянчуги, но осёкся, встретив жёсткий взгляд Петра.
— Царя встречают! — Данилыч быстро осиливал азы европейской придворной дипломатии.
И точно: от пристани у королевского замка Тауэр скользнула изящная кипарисовая яхта и с её борта на палубу легко взлетел раззолоченный красавец, весь в кружевах и бантах, склонился перед царём в галантном поклоне и весело произнёс, уже обращаясь к Брюсу, приняв его за толмача-переводчика:
— Его королевское величество король Англии и Шотландии поручил мне, маркизу Перегрин Кармартену, встретить и разместить его царское величество в его покоях. А поскольку его царское величество прибыл в Лондон инкогнито, наш король нанесёт ему визит тоже инкогнито, в день и час, когда укажет его царское величество!
Весёлый, улыбчивый, бодрый, предприимчивый и неунывающий маркиз Кармартен, казалось, самой судьбой был предназначен для таких вот таинственных встреч особ, желавших остаться не узнанными и посему прибывшими «инкогнито».
Но маркиз был не только весельчак-плясун всех придворных ассамблей, но и сын первого министра короля графа Данби, герцога Лидса. Как отважный капитан, маркиз командовал многими судами в прошлой войне и в 1693 году получил за свои боевые заслуги чин контр-адмирала. И ещё у него была страсть истого корабела: он самолично проектировал многие суда и яхты, неслучайно именно ему Вильгельм и поручил построить яхту «The Transport Royal». Царю Кармартен сразу понравился как корабел корабелу. Ведь Пётр явился в Англию, прежде всего, продолжать свою корабельную науку, и если на верфях Голландии он проходил плотницко-столярную практику, то в Англии хотел познать и теорию корабельного дела.
Весельчаку Кармартену русский царь тоже приглянулся уже тем, что сразу принялся расспрашивать о яхте-подарке.
— О, ваша яхта, государь, самая быстроходная из всех, что я строил. А ведь скорость — главное в морском деле, особенно в разведке! — И Кармартен поспешил рассказать, как вот здесь, на Темзе, он успел на своей личной кипарисовой яхте перехватить яхту заговорщиков-якобитов, шедших во Францию к королю-изгнаннику Якову II.
— Скорость помогла мне и в моей разведке под Брестом! — весело продолжил свои рассказы маркиз...
За занимательным разговором и не заметили, как проплыли под старым Лондонским мостом и причалили в Адельфе. Здесь на улице Бекингем-стрит Петру и его свите было отведено три небольших дома. Царский домик, две комнаты на каждом этаже, стоял возле самой Темзы, так что Пётр мог выходить прямо на набережную никем не замеченный, чему он был очень рад.
Передав царя на попечение королевского камергера Бертона, маркиз Кармартен удалился, обещав Петру ещё непременно встретиться с ним и дружески поговорить о кораблях и море.
— Моряк, истинный моряк — огромный, нескладный! Конечно, он ещё варвар, этот московский царь, но его можно цивилизовать, и, думаю, крошка Кросс, ты это сумеешь сделать лучше всех! — сообщил тем же вечером адмирал-плясун хорошенькой актрисе за кулисами театра.
— Фи, противный! — Крошка Летиция Кросс, весёлая рыжеватая субретка, ударила веером по губам своего бывшего любовника. Но тут же задумалась: «С царями романов ещё не было!»
На другое утро, когда маркиз Кармартен ещё пил кофе в домашнем халате, его посетил папаша. Граф Данби, которому Вильгельм III пожаловал титул герцога Лидса, был предан новому королю и являлся его первым министром. Но недавно он был уличён во взятке в несколько тысяч фунтов с Ост-Индской кампании, и министерская карьера рухнула.
— Ну, что твой царь? Истинный моряк? Значит, денежки у него не водятся. Все вы, моряки, моты и транжиры!
— Да, но за этим моряком, отец, лежит огромная и неизвестная страна, Московия!
— Отчего же неизвестная? У нас в палате лордов, к примеру, вечером вспоминали, что ещё в прошлом веке царь Иван, коего русские именуют Грозным, сватался к нашей королеве Елизавете...
— И получил отказ! — рассмеялся сын.
— Ну, Елизавета всем отказала и отдала Богу душу незамужней. А вот утром в Сити, Перегрин, ко мне обратились несколько серьёзных купцов и сообщили о Московии действительно странные вещи: московиты, мол, не курят, им то запрещено церковью и законом.
— Как так? — маркиз Кармартен даже вскочил с кресла. — Ведь царь сам при мне курил огромную трубку.
— Курить-то они, конечно, курят! — улыбнулся граф Данби. — Но делают это за границей или тайно! Правда, твой царь-моряк может все эти запреты поломать, а ты можешь у него получить монополию на табачную торговлю по всей Московии!
— Думаешь даст?
— Ну, за твою яхту и букли вряд ли, а вот под хороший аванс, думаю, даст! В дороге-то, думаю, и царь поиздержался.
— А твои купцы в долю войдут и кредит откроют!
Граф Данби снисходительно улыбнулся коммерческой сообразительности сына. Впрочем, он и сам был доволен: Сити обещало под эту сделку твёрдый процент с каждой бочки виргинского табака, поставленного на огромный рынок Московии.
И вот маркиз Кармартен на другой же день, после разговора с отцом, начал действовать и навестил своего московского царя-корабела. Петра он застал крайне расстроенным. Оказалось, утром его посетил Вильгельм III, и во время беседы эта негодная Бетси, маленькая обезьянка, подаренная Петру ещё в Амстердаме, вздумала пошутить со знатным визитёром, прыгнула на короля и помяла его платье.
— Негодяйку я, конечно, прогнал в чулан, королю принёс свои извинения, но ни о чём толковом так и не успел с ним переговорить, — пожаловался Пётр своему новому другу.