— Скажи королю, пусть подождёт в обозе! Я навещу его... — насмешливо проговорил великий визирь и взмахом руки отослал говорливого поляка из шатра, не дав ему и слова вымолвить. — Что ж, я могу теперь со спокойной совестью идти на встречу со шведом. И пусть он попробует сказать, что мир, который я заключил с царём, противен интересам султана. Главное — я вернул султану Азов, и вернул здесь, на берегах Прута. Вернул я — а не Капудан-паша, который так и не смог спалить Таганрог с моря и уничтожить там русский Азовский флот. Ну, а что до шведского интереса, то пускай за него шведы воюют сами. Меня ждёт скорая слава, великий почёт и немалый бакшиш! — заключил свои рассуждения визирь, после чего поднялся, приказал подать себе праздничный парчовый халат и величаво направился к обозу, где среди коров и баранов поджидал его, как жалкий проситель, его величество король Швеции Карл XII.
Свидание короля с визирем состоялось в тот час, когда по приказу Шереметева русские полки один за другим стали выходить из лагеря и, развернув знамёна, под звуки военной музыки уходить на север. Меж пехотных и кавалерийских колонн грозно блестели пушки — по мирным пропозициям армия уходила со своей артиллерией.
— Да они уходят не как побеждённые, а как победители! — вырвалось у короля. Привлечённый звуками музыки, он взлетел со своими драбантами на ближайший холм и оттуда увидел русских.
— Они и могли быть победителями, мой король! — заметил подъехавший генерал Шпарр. — Видели бы вы, как вечером девятого июля бежали неустрашимые янычары. Счастье для визиря, что у русских не нашлось решительного генерала и они не преследовали. Не то, боюсь, в роскошном шатре визиря пировал бы царь Пётр!
— И всё одно, генерал, русские были в мышеловке. Надобно быть дураком, чтобы упустить из рук верную победу! — упрямо наклонил голову Карл.
— Эта победа стоила бы туркам такой крови, что была бы пирровой... Да и янычары на другой день наотрез отказались идти в атаку! — сообщил Шпарр.
— А сто тысяч спагов? Они-то ещё в деле не были! — не согласился король. И, смерив генерала Шпарра презрительным взглядом, заметил: — Вы забыли, генерал, что все победы стоят крови. Разве можно бояться крови ради великого дела?
В эту минуту от шатра визиря показалась кавалькада. Во главе её на белоснежном арабском скакуне красовался сам великий визирь.
Завидев короля, Балтаджи Мехмед не сразу направился к нему, а картинно погарцевал на горячем скакуне, словно в насмешку над нетерпеливым шведом. Затем, под такты залетевшей на холмы русской полковой музыки, скакун доставил великого визиря к королю.
Балтаджи Мехмед неспешно слез с лошади, бросил поводья подскочившему коноводу, потом подступил к королю и, положив руку на грудь, на мгновение, всего на мгновение, слегка наклонил голову.
Карл почти наехал на визиря и, показывая плёткой на уходящие русские войска, сказал глухо и требовательно:
— Дай мне немедленно двадцать тысяч лучшего войска, и я обещаю тебе: прежде чем сядет солнце, царь Пётр будет лежать в пыли у твоих ног.
Визирь взглянул на короля с тревожной опаской. Тогда король спрыгнул с лошади, взял визиря под локоть и отвёл от свиты.
— Ну, хорошо, дай мне одних спагов, и, клянусь, я разобью русских! — повторил он просьбу.
Понятовский перевёл слова короля.
— Разве король не ведает, что мы подписали с царём Петром добрый мир? — спросил визирь поляка и, так как тот промолчал, кликнул своего толмача.
Молоденький грек, сверкая сахарными зубами, весело перевёл королю по-немецки (Карл знал этот язык) основные пункты мирного трактамента:
«1. Русские получают свободный выход из Молдавии.
2. Туркам царь возвращает Азов, а русскому флоту не мочно ныне плавать по Азовскому и Чёрному морю.
3. Московиты срывают крепости в Таганроге и Каменном Затоне (пушки в Затоне оставляют туркам ).
4. Его величество король свейский получает от царя свободный, пропуск для проезда через Польшу в свои владения».
— И это всё, чего ты добился от русских, потеряв семь тысяч отборных янычар убитыми и четырнадцать тысяч ранеными? — презрительно заметил король.
Балтаджи Мехмеду ещё не перевели вопрос короля, но он уже понял по самому тону всю презрительность замечания.
— Да если бы хоть один из моих генералов осмелился заключить такой мир, я, не раздумывая, велел бы отрубить ему голову! Не сомневаюсь, — король буквально прошипел эти слова, — что и мудрый султан сделает то же самое с тобой!
Молодой толмач с дрожью в голосе перевёл эти слова визирю. Но тот его успокоил. Визирь снова обрёл своё величие. И потом, что толку спорить с сумасшедшим! «Железная башка» — так, кажется, называют его в Бендерах. И, величественно разгладив бороду, визирь снисходительно объяснил королю, что великий султан перед самым походом вручил ему фирман, разрешающий заключить любой мир с русскими гяурами. И не королевское дело мешаться в те дела.
— А насчёт твоих генералов, — визирь с явной насмешкой оглядел Понятовского и Шпарра, — то их жизнь и смерть в твоей королевской воле!
Здесь Карл не мог больше сдерживаться. Король затопал в бешенстве ботфортами и не то запричитал, не то закричал:
— Неужели ты не видишь, слепец, что они уходят из ловушки, уходят! Прикажи их атаковать, и они все в твоих руках!
Словно в насмешку гремела русская полковая музыка, и, развернув знамёна, словно на параде, русские полки проходили перед турецким лагерем, где любопытные турки тысячами повылезали из окопов.
Балтаджи Мехмед с сожалением посмотрел на короля, затем на русские полки, затем снова на короля и сказал непреклонно:
— Ты испытал русскую силу и твёрдость под Полтавой. Теперь и мы их в деле познали и силу их попробовали. С нас хватит! Хочешь — атакуй их со своими людьми! — Визирь насмешливо оглянулся на жалкую кучку шведов.
Внизу, под холмами, в замке русских колонн проходила в тот миг гвардия. Михайло Голицын, ведущий гвардейские полки, вместо музыки приказал ударить в барабаны. Под их боевой рокот, сомкнув плечо к плечу, шли преображенцы и семёновцы, перед штыками которых расступились тысячные орды турецкой конницы.
Карл XII бессильно опустил голову, затем в бешенстве повернулся и случайно зацепил шпорой полу пышного парчового халата визиря. Король с яростью дёрнул шпору и разорвал халат. Янычары из охраны великого визиря ухватились было за ятаганы, но Балтаджи Мехмед остановил их.
— Что взять с несчастного, которого покинул разум? — сказал он громко, чтобы эти слова слышали советники-гяуры и передали своему повелителю.
Король тут же помчался в лагерь крымского хана Девлет-Гирея жаловаться на измену визиря. Карл XII наверное знал, что все его жалобы будут доведены ханом до уха султана.
А русское войско к вечеру уже растворилось в мареве жаркого июльского заката. Через четыре дня русские войска перешли Прут и оставили берега этой мутной и быстрой реки.
После прутской неудачи
Уйдя с берегов Прута, русская армия перешла Днестр по трём мостам, наведённым у Могилёва-Подольского, и расположилась на отдых на Правобережной Украине. Здесь по приказанию Петра были произведены расчёты: один — по войскам, другой — с генералами.
Расчёт по войскам показал, что, хотя армия и понесла потери, она оставалась полностью боеспособной и в конце июля насчитывала 46 419 человек. Армия сохранила всю артиллерию, не потеряла ни одного знамени, ни одного полка и надёжно прикрывала путь на Киев в случае возобновления военных действий с неприятелем. Она по-прежнему оставалась самой мощной силой в Восточной Европе, и у этой силы ныне были развязаны руки. Пётр ещё с берегов Прута отписал своим послам при иностранных дворах, и в первую очередь Василию Лукичу Долгорукому в Копенгаген: «И тако можешь его величество верно обнадёжить, что сей мир к великой пользе нашим союзникам, ибо ныне мы со всею армиею праздны...» Союзники — и Фредерик, и Август — суть дела поняли и воспрянули духом.
Другой же расчёт Пётр произвёл с бездарными командирами, разрешив Борису Петровичу Шереметеву изрядно почистить генералитет, прежде всего за счёт немцев нового прихода. Эти генералы и после похода всё ещё пересчитывали свои экипажи и горевали не столько о неудаче, сколько о пропавших вещах, требуя у фельдмаршала их полной и немалой компенсации. Но Борис Петрович держался против генералов твёрдо и отстоял-таки государеву казну. Что касается генерала Януса, то его за многие вины и поступки, так же как и генерал-лейтенанта Гольца, уволили со службы с бесчестием, без всякого абшида. Бригадир француз Моро де Бразе получил честный абшид и с миром отправился через Замостье во Львов, где, по его словам, «целый месяц отдыхал после трудов нашего сумасбродного похода». И хотя царская казна и недоплатила ему жалованье, француз не унывал и, познакомившись во Львове с пани Кристиной Сенявской и её сестрой, весело танцевал с обеими. «Сии дамы, — сообщает беспечальный француз в своих записках, — оказали мне много вежливостей; между прочим получил я от пани Старостины прекрасного испанского табаку, который оживил мой нос, совсем изнемогавший без сей благодетельной помощи...»
По армии же Бориса Петровича Шереметева, как последний отголосок Прутского похода, был по полкам разослан приказ:
«1. Объявить как в инфантерии, так и в кавалерии, что из дому царского величества пропала ручка алмазная, и ежели кто найдёт и принесёт к ставке его величества, оному дано будет 50 рублей;
2. Пропало также седло с лошади царского величества, чтоб оное объявил, ежели кто нашёл».
Неизвестно, нашлись ли царские ручка и седло, но в любом случае внакладе царь не остался, поскольку великий визирь Балтаджи Мехмед совершил небывалое на Востоке дело — вернул обратно царский бакшиш. Слишком много глаз было у недругов визиря в турецком лагере, и главными из них были крымский хан Девлет-Гирей и шведский король. И, опасаясь их доносов, визирь с тоской возвернул царю весь бакшиш, и не радовалось его сердце. Зато радовалась Екатерина Але